Геннадий Шубин - ООН в Азии и Африке (воспоминания российских офицеров-миротворцев) Страница 9

И политкорректность и толерантность, которую приходилось видеть, просто доставали. Европейцы панически боялись быть обвиненными в дискриминации, в расизме, неполиткорректности. На это, если честно, иногда было просто противно смотреть, как европейцы буквально лебезили перед неграми или азиатами. А темнокожие — особенно местные, ангольцы — пользовались этим напропалую. Это было, конечно, очень и очень неприятно. Хотя, с другой стороны, подход к ним всегда можно было найти, особенно если умеешь с ними разговаривать.

У меня в работе были постоянно все семь языков, которыми я владею: английский, португальский, испанский, бенгальский, польский, украинский, белорусский. Белорусы там тоже были — лётчики, которые были …зафрахтованы, что ли. Мы их тоже пригласили тогда на 9 мая. Их там с нами трое было.

♦ Вертолётный экипаж?

Нет, самолётный. Уже не помню, что это был за самолёт, по-моему, Ил-62, но это не точно. Совершенно случайно мы с ними там пересеклись! В аэропорту встретились, я спросил: «Ребята, вы откуда?» Они отвечают: «Из Беларуси». Я — ух ты, земляки! Они тоже очень обрадовались. Я их сводил в магазин, помню, они купили всё, что им нужно было, а потом пригласил их: «Ребята, у нас тут 9 мая, хотите — приходите!» А у них, кажется, были какие-то свои пропуска, то есть, специально не нужно было ничего заказывать, просто их пускали как-то выборочно — то ли в определенное время, то ли до какого-то времени. Так что, как я и говорил, у нас получился такой славянский День Победы, с небольшим добавлением французов, румын, и венгров, которые хоть деньги и не сдали, но все равно потом пришли! А я им на празднике ещё сказал: что же вы, ребята, какая разница, что у нас сейчас, такой праздник, нацистов победили! В общем, напоили мы их вусмерть.

А если возвращаться к неграм и азиатам — они, естественно, на все должности пытались протянуть своих людей. Круговая порука, мафия такая — я, конечно, в словах не толерантен сейчас, только именно так всё и было. Не скажу, что они так явно зажимали белых, хотя, может, это просто я уже научился с ними бороться? Меня очень быстро все запомнили, потому что я их начал ставить на место.

Простой пример. Приходишь по делам на приём к какому-то чиновнику, говоришь секретарше по-английски, по какому ты вопросу. А ооновцы набирали себе всегда местных секретарей и секретарш, по требованиям: знать язык и уметь печатать. Сидит такая секретарша у нужного тебе чиновника и беседует по-португальски со своей подружкой, которая к ней в гости пришла, просто болтает ни о чём. И в ответ на то, что тебе нужно к ее начальнику, отвечает: «Подождите, видите, я с человеком разговариваю!» Ладно, говорю, сажусь и слушаю, о чём они разговаривают. Они говорят по-португальски, естественно, и чаще всего ни о чём. Через некоторое время я опять вежливо спрашиваю: когда же можно попасть к начальнику? Она мне опять, уже даже возмущенно: «Подождите, я с человеком разговариваю!» А я ей в ответ: «А о чём таком важном вы разговариваете?» И повторяю по-португальски её крайнюю фразу. И по-португальски же продолжаю: «Вот об этом вы разговариваете? Это очень важно?! У меня срочная бумага вашему начальству!» Это конечно, производило эффект полной неожиданности, подружка быстренько сматывалась, девчонка хватала мою бумагу и шла докладывать. А иногда, если совсем нагло себя вели, я добавлял: «Это что, дискриминация белых? Чёрный расизм?» Тут они вообще просто раскрывали рты. Как так, вроде как они привыкли всех обвинять в расизме, ведь это они пятьсот лет были в рабстве! А тут белый им говорит, что они проявляют чёрный расизм! И именно это быстренько приводило их в чувство. Так проблемы исчезали.

♦ Бывали какие-либо трудности с бортпереводом, у тебя или других ребят?

Слава Богу, нет, не припомню такого. Опять же, летали мы, в основном, по площадкам, в рамках расследований нарушений соглашения о прекращении огня, например. Возили наблюдателей ООН, гражданских служащих ООН, разные комиссии, должностных лиц и пр. Возили также гуманитарные грузы, но это достаточно редко.

Немало было полётов по MEDEVAC — медицинская эвакуация раненых, подорвавшихся на минах, больных.

Очень много было заболевших малярией среди личного состава воинских контингентов разных стран, иногда в очень тяжёлой форме.

Вообще наш вертолётный отряд постоянно находился в режиме «Stand by» — постоянной готовности к вылету. То есть команда на вылет могла поступить в любое время: днём, вечером, ночью. По боевому расчету у нас был один час на подготовку к полету (готовность вертолёта, экипажа), иногда даже меньше.

Наши вертолётчики проявляли чудеса героизма, не побоюсь этого сказать. Часто они выполняли посадки даже не на площадку, а просто на дорогу, изрытую воронками и освещенную фарами машин. Иногда приходилось искать площадку, поскольку соответствующие ооновские службы не могли выдать точных координат данного места. И ничего — находили и садились, и вывозили людей (раненых или больных), везли в Луанду в госпиталь. Вся ООНия рукоплескала! И люди потом были благодарны.

Так мы, например, один раз вывезли двух больных из Ндалатандо. Видимость была ужасная, потом возникли какие-то проблемы со связью с тим-сайтом, на котором находились больные. Но ничего — долетели, хоть и покружили немного над площадкой, но наши летчики смогли сесть, забрать больных и отвезти в Луанду.

Что касается полётов в большие города и, в частности, в Луанду. В столице (Луанде), конечно, был большой аэропорт, международного значения, две полосы, и график полетов там был очень плотный. Здесь уже требовалось сконцентрироваться, следить за обстановкой, и внимательно слушать, что тебе говорит диспетчер. Диспетчеры, слава Богу, были все грамотные, с хорошим английским, если что-то непонятно — повторяли еще раз, так что — проблем не возникало.

♦ Имеешь ли какие-то награды, грамоты за службу конкретно в войсках ООН?

Конечно. У меня лично две грамоты, за первое мое пребывание в войсках ООН, в 1996 году, и за второе — в 1997 году, оба полугодия. У меня всего три «срока» службы в войсках ООН, по полгода. Есть медаль "In the Service of Peace" (На службе Мира), там, на планке цифра «3», как раз по количеству сроков службы. А грамоты — что эта медаль действительна. Все эти грамоты, медали вручались на так называемых медальных парадах, мы туда выходили в голубых беретах, голубых шарфах. Так-то мы обычно носили круглый шеврон United Nations на правой стороне, или — у кого были — такие нарукавные повязки, на которых также был нашит шеврон. Или на груди носили такие — не медальки, скорее, просто блямбы, с эмблемой ООН.

Все эти представления на грамоты и медали практически всегда готовил я сам. Происходило это в отделе кадров, я туда ходил, пропечатывал все эти грамоты, медали, для своих брал, конечно, побольше экземпляров — мало ли, кто-то потеряет, или ещё что случится.

Самым главным в моей работе, и что я всегда старался делать — это было избежать разного рода конфликтов. Подход можно было найти ко всем, если понять, как с ним разговаривать. С большинством людей я работал по простому, но верному библейскому принципу: «Относись к людям так, как бы ты хотел, чтобы они относились к тебе!» То есть простой, искренний, человеческий подход, без криков и воплей, и топаний ногами.

Конечно, помогало, что я знал не один-два языка, а больше. Потому что те же бангладешцы — они от меня просто балдели: как это, европеец говорит на бенгали! У них это вызывало «приятный шок». А про нигерийца, который нам всячески помогал, я уже рассказывал. Он же меня потом познакомил с ещё некоторыми своими товарищами, которые тоже сидели на довольно важных должностях. С бразильцами и уругвайцами работать тоже было просто замечательно.

С бразильцами и уругвайцами изюминку добавляло то, что среди них было очень много эмигрантов. В том же Military Travel, где сидел этот капитан Тарик, так до него там работал Данила Загович, чистый серб, сын эмигрантов. Конечно, по сути, он был уже бразилец, сербского языка не знал вообще. Ещё там было много немцев — потомков тех, кто сбежал в Латинскую Америку после Второй мировой войны. Сидим один раз, например, в «Голубом берете», и заходят туда бразильские военные врачи, у нас были свободные места, они подсели к нам. Разговорились. Один заявляет: «А у меня мама украинка!» Отец немец, а мама — украинка. Вот такой бразилец оказался. Такой же бразилец был там Пётр Вечорек — поляк, в госпитале служил, я ребят к нему водил анализы делать. Когда мы жили на Вилле Алиса, старшим среди уругвайцев там был майор Хартман, его отец был выходцем из Третьего Рейха. А отношения у нас с ними были замечательные.

Еще там была португальская рота связи — с ними тоже не было никаких проблем. Про шведов и других скандинавов я уже говорил.