Стратегическая авиация России. 1914-2008 гг. - Валерий Николаевич Хайрюзов Страница 20

Чкалов качает насос, я открываю капельник, удары утихают, но хвостовое оперение дает о себе знать — обледеневая, оно раскачивает весь самолет.

Решаем пробиваться вверх. Но еще очень перегруженный корабль с трудом завоевывает каждый метр. На высоте 2500 м показалось тусклое солнце, а еще через 5 минут добрались до “его сиятельства”, лучи которого были приятны не только для членов экипажа, но и для самого АНТ-25.

Солнце и воздушный поток освобождали самолет от ледяных наростов, тряска прекратилась, самолет продолжал свой полет на север.

А впереди уже виднелся циклон. Командир решил заранее набрать высоту 4 тыс. м. Вскоре он передал мне управление самолетом, и я тут же врезался в облака, надеясь, что при температуре наружного воздуха минус 24° обледенения не будет. Однако надежды наши не оправдались. Через полчаса началась сильная тряска, все выступающие части самолета покрылись белесым льдом. Чкалов крикнул мне: “Давай антиобледенитель на винт!”

Я открыл капельник до отказа, в кабине появился запах спирта, и передняя часть самолета перестала трястись. Значит, винт очищен от льда. Мы стали медленно набирать высоту.

Однако хвостовое оперение, где многочисленные стальные расчалки стабилизатора и киля обросли льдом, ходило ходуном, что чувствовалось по ударам и рывкам, передававшимся через штурвал и ножное управление АНТ-25. Мы с Чкаловым думали: подниматься выше или спускаться к земле?

— Нет! Только вверх! Набирай высоту, царапайся, но лезь выше! — кричал командир над самым моим ухом.

Самолет, еще очень перегруженный, одолевал каждый метр высоты с большим трудом, а обледеневший хвост начал раскачивать и трясти весь АНТ-25. 20 минут набирали 150 метров! И в результате вповь видим солнце.

— Вот это да! — восторженно кричит Чкалов и обнимает меня, обхватив сзади руками.

Уже 18 часов летит на север АНТ-25. Много солнца, Беляков часто измеряет его высоту и вращает рамку радиокомпаса, пытаясь поймать сигнал радиомаяка Рудольфа, где сидит на четырехмоторном АНТ-6 Мазурук и несет вахту караульного папанинского лагеря.

В самолете прохладно — минус 6°. В 20.00 (по Гринвичу) я в спальном мешке слышу громкий голос Чкалова:

— Земля! Земля!

Торопясь, я запутался в спальных устройствах и, еле освободившись, трогаю за плечо командира. Чкалов доволен.

— Смотри, Егор, прошлогодние знакомцы со своими ледяными колпаками, которые здорово маскируют острова.

Я взглянул на высотомер. 4310 м.

— Зачем, Валерий, держишь такую высоту вместо 3000 метров, как требует график?

— Еще бы повыше следовало забраться, чтобы увидеть раз в жизни такую панораму природной суровой красоты.

Я направился менять Чкалова на вахте. Валерий Павлович пожаловался на боль в сломанной в детстве ноге и ушел к штурману. Командир любил смотреть на его работу и поболтать с ним о жизни.

Между тем погода резко изменилась, нигде ни облачка. Вверху солнце, обрамленное концентрическими кругами спектра. Внизу — величественная картина бесконечного ледяного поля с длинными каналами-трещинами. По поведению компасов стало очевидно, что наш АНТ-25 входил в самый сложный район перелета, где господином положения является Северный полюс. Наступило 19 июня. Летим только сутки, а устали основательно. Кажется, что мы в полете более месяца. Может, эта усталость из-за отсутствия аппетита и кислородного голодания?

С наступлением нового дня я сдал вахту командиру, попил холодной воды и подсел к штурману.

— Как, Саша, полюс скоро?

— Сильные встречные ветры. Над полюсом будем не ранее пяти-шести часов, — ответил Беляков и уткнулся в кислородную маску.

Меня позвал Чкалов и попросил подкачать масло в рабочий бак мотора. На высоте 4200 м эта физическая нагрузка становится чувствительной, поэтому после конца работы я вынужден был подышать кислородом. Между тем Чкалов заметил справа очередной циклон и стал уклоняться от него влево.

А у Белякова в это время что-то случилось с радиостанцией. По всем приборам она исправна, но приема нет. Он сменил все лампы, но радиостанция ничего не принимает. Пока я дремал, Валерий Павлович, обойдя циклон, взял курс к полюсу, ведя самолет по СУК-4, как мы для солидности назвали примитивные солнечные часы.

Обходом циклона командир сохранил небольшие остатки антиобледенительной жидкости на винт, которые, возможно, потребуются в критические минуты перелета.

В 3 часа 25 минут 19 июня Чкалов попросил меня сменить его. Заглянув к Белякову, узнал, что до полюса остается совсем немного. Валерий Павлович предупредил: “Компасные стрелки качаются, вертятся, танцуют и дрожат. Это просто какие-то алкоголики, абсолютно не способные держать себя солидно”.

— Теперь, Валериан, мы познаем чудеса мира, называемого Центральным арктическим районом. Магнитные компаса не работают, верхняя кромка облачности значительно превышает три‑пять километров, это больше, чем предполагали. И я уверен, что мы дурака сваляли, взяв мало кислорода.

— Нужно об этом сказать Громову, чтобы им было легче.

Чкалов уснул, а я взялся за пилотирование АНТ-25. Северный полюс прошли в 4 часа на высоте 4150 м. Стрелка магнитного компаса дрожит, то мечется из стороны в сторону, то крутится, словно исполняя вальс.

Судя по тому, как крепко спит командир, можно было сказать, что организм человека вблизи полюса не испытывает никаких изменений. Валерий даже не шевельнулся. От этого его безразличия и у меня стало пропадать ощущение торжественности, и я, грешным делом, без восторга стал думать об исследователях этого злосчастного полюса, которые за последние два столетия внушали нам столько страхов. Взглянув вниз, мы с Сашей с большой теплотой вспоминали четырех советских полярников, которые трудились на благо Родины и мировой науки на станции СП-1.

Штурман передал по радио Папанину, Кренкелю, Федорову и Ширшову наш привет, низкий поклон и огромное спасибо за те сообщения с полюса, которые позволили Центру разрешить нашей тройке полет. АНТ-25 приближался к магнитному Северному полюсу. Впервые в истории мы должны были перелететь через этот “полюс