Рома Зверь - Солнце за нас. Автобиография Страница 4

Саша вообще был очень такой… Не то что заботливый, а переживающий за всё. Меня очень удивляло, как он ко всему относился чересчур эмоционально. Даже с тараканами этими – привез целую гору всяких средств. Или, допустим, если нет у меня кастрюли или чайника, он привозит гору кастрюль и чайников. Он всегда все делал максимально. Поначалу, когда мы с ним только познакомились, он, конечно, мне не очень понравился. Он шутил. Знаешь, эта московская неискренность. Немножечко цинизма. И еще очки, интеллигент какой-то, а сам с этими косичками, ботинками. Персонаж, короче. А потом, когда мы уже разговорились, все встало на свои места.

Конфликта как такового не было. Просто Саша – натура сложная. И кого-то неподготовленного общение с ним приводит в легкий шок. Он человек убеждений. К этому нужно привыкнуть. К его манере общения и так далее. Даже подкованные местные жители московские не могут сразу его понять. А я вообще приехал из Таганрога. Для меня такое поведение было крайне странным. Он говорил какие-то вещи непонятные, немножечко с издевкой надо всем. Он постоянно задавал вопросы, будто не знает чего-то. Меня это сильно раздражало. Чего он до меня докапывается? Он что, издевается? Я не понимал, зачем спрашивать то, что и ежу понятно. Ну какой там конфликт! Встречаются два разных человека. Один циник, другой ничего не знает, ничего не понимает, чего от него хотят. И хотят ли. Можно это назвать конфликтом? Один московский до кости мозга, другой – провинциал. Вот они пытаются говорить на какие-то общие темы. Встретились московская размеренность и зрелость с таганрожской безудержностью и молодостью. И пытаются найти общий язык, все время сталкиваясь. Мне хочется все и сразу, быстро. А Саша пятьсот раз все пережевывает.

Начало

Постепенно я обжился. Какое-то время еще работал на стройке, а потом наступил момент, когда надо было уходить и больше времени работать в студии. Появились тексты, музыка, и надо было уже петь, записывать песни. И вот Саша говорит: «Надо тебе заканчивать работать на стройке. Мы взяли в долг у одного товарища под этот музыкальный проект, и у нас есть деньги на твое содержание».

Я видел потом этого человека, когда он к Саше приезжал. Это его старый знакомый Владимир Перепелкин. Он одолжил десять тысяч долларов под наш проект. На меня примерно выделялось долларов триста в месяц: 170 – на оплату квартиры и 130 оставалось на жизнь. Я высчитывал, чтобы мне этих денег хватало на месяц. На еду приходилось рублей по 60 в день. Сигареты, ну и бухло, конечно. Один пил. Я мог себе позволить бутылку какого-нибудь вина. Я не бухал так, чтобы купить водку и одному сидеть и пить. Еще я часто покупал литровый джин-тоник и пил его дома. Я гулял по району. Месяца через полтора нашел там пруды Гольяновские, и они мне понравились больше Чистых. Во-первых, они были больше и хотя бы походили на пруды. На моей улице Хабаровской неподалеку был рыбный магазин «Океан», а вдоль него тянулся рынок, не такой цивилизованный, не крытый, а просто лотки вместо павильончиков. Там, конечно, стояли бабушки с капустой, огурчиками. Азербайджанцы продавали фрукты. Окорочками замороженными торговали с машин. Вот там я покупал все продукты. Я часто ходил на этот рынок, потому что там было дешевле, чем в магазине или супермаркете. Я покупал продукты, выдумывал, что я буду сегодня есть. Так рассчитывал, чтобы хватило денег на еду на месяц. И мне хватало. Иногда я варил борщ и растягивал его дня на три. Но чаще всего я покупал рыбные консервы в этом магазине «Океан»: я очень любил морскую капусту, покупал ее в банках и ел. Мне не хотелось тратить время на приготовление пищи, а хотелось ездить в студию и все время работать.

Из Гольяново я добирался в студию таким образом: сначала ехал на 41-й маршрутке или на автобусе до Преображенской площади или дальше, до Сокольников, пересаживался на автобус № 86, который уходил после Сокольников на улицу Чкалова, пересекал мост, где метро «Электрозаводская», цеплял Семеновскую, потом выходил на проспект Буденного и дальше шел по 5-й улице Соколиной Горы вниз, вплоть до 8-й улицы Соколиной Горы, которая и упиралась в Окружной проезд. Это была конечная остановка «Детский психоневрологический диспансер».

Ехал я долго, больше часа. Приезжаю в студию, а Саши нет. Мы договаривались встретиться, допустим, в восемь вечера. А он опаздывает. Полчаса, час. Сижу под козырьком, если дождь или снег. Пишу песни в блокнот, сочиняю что-то для себя, тексты же за Полиенко. У меня и в мыслях не было что-то писать для этой работы. Это же грамотные люди. Один пишет тексты нормальные, другой музыку. Чё я-то буду лезть? Я буду петь.

Песни были в разных стилях: какой-то полурэп, электронный панк. Слова не то чтобы странные, но жесткие, замудренные. Среди них была песня «Лапами вверх». Валера с Сашей как-то договорились, что тексты будет писать Полиенко. Наверное, потому что он писал их для «Тату». И решили, раз у Валеры получаются тексты, а у Саши музыка (он писал ее для рекламы), то так оно и будет, а я буду петь. Я не предлагал свое, вообще об этом даже не думал. У меня сознание было как затуманенное: есть цель – петь. Зачем мне залезать в этот процесс? У меня была другая задача – хорошо все это спеть.

Но вот как петь, я и не понимал. Как… так или эдак. Какие краски добавить. Как все это исполнить? Они мне объясняли: а давай сейчас грустно попробуешь, а теперь с ухмылкой. Сейчас нагло. Сейчас расслабленно. Теперь без ухмылки, серьезно. Вот песня «Фабрика грез» – она о чем? Песня, напичканная информацией, но какой, понять невозможно. Слишком много недосказанного. Все вскользь, поверхностно. Я это чувствую. Но эти песни мне нравятся, они прикольные, потому что непонятные. Я пытался делать так, как делал в Таганроге с песнями на слова Бондарева, то есть пытался представить, что это мой текст. Но здесь это не срабатывало. В Таганроге я пел и пел, не особо заморачиваясь, а теперь задачи были уже другие. Мы искали. Это была Москва. Мне не до того было, чтобы вписываться в текст. Слова и слова. Их нужно спеть.

Мне казалось это все каким-то авангардом, Полиенко – он как революционер. Ты выбираешь спорт, ты не вступаешь в спор. Я пытался это воспроизвести. Воспроизводил. Саша говорит: «Нет, всё, конечно, понятно, только надо по-другому. Давай с другой интонацией!» Меня они мучили: надо мягче, а теперь надо жестче. А еще как?.. Но это было интересно. Я стоял перед микрофоном в студии и пел по десять, двенадцать часов подряд. В перерывах курил, а потом снова возвращался к микрофону. В паузах молчал больше. Я вообще иногда надолго замолкаю. Это меня так клинит. Когда даже и не конфликт, просто идет обсуждение, а у меня в голове все по-другому, и я не согласен, но сказать не могу. Мне не дается такое: «Я не хочу говорить на эту тему». Я просто выключаюсь, замолкаю и сижу, молчу. В такие молчаливые моменты я думаю, как неправильно все развивается. И вроде уже хочется заговорить, а я все равно молчу. Такой думаю: ну сколько я еще буду молчать? Но что-то меня держит. Спрашивают: что молчишь? А я не отвечаю. Потом проходило время, и я отходил. Вот так замыкало. Это еще в детстве началось. Мама говорила: «Губы надул и сидит!»

Гимн

А с поэтессой Светой я поссорился. Не то что поссорился… В общем, она по работе в своем ивент-агентстве познакомилась с какой-то компанией, предприятием, которому нужен был свой корпоративный гимн. А так как Света знала, что я пишу песни, она мне предложила: «У нас на базе есть инструменты, «ямашка» стоит, придумай им гимн, сделаем демозапись». Ты же помнишь, я занимался такой ерундой – написал гимн для своего строительного колледжа. Света сказала, что за эту работу можно получить пятьсот долларов: триста они дают за работу, если им нравится, мы за двести доработаем запись. Ни фига себе, думаю, это же квартиру можно почти за три месяца оплатить! «Только мы с тобою поделимся», – предупредила Света. Вот такая работенка. И что я делаю? Я беру музыку того гимна для колледжа, который я написал в Таганроге. А чё париться-то? Музыка, кстати, хорошая, подходящая, мажорная. Никаких записей у меня с собой, конечно же, не осталось, да мне и не надо – я же прекрасно и так помню. И вот я беру мелодию, придумываю подходящий текст. Сфера деятельности у этой компании была какая-то общественно-благотворительная.

Я приехал к Свете на базу, где обычно репетируют дети, всякие эстрадные ансамбли. Мы записали на кассету мелодию, мой голос, барабанчики и поехали встречаться с заказчиком куда-то на «Тульскую». Представляешь себе: вот «дом-корабль», вот «карандаш» – налоговая, а перед ним стоит какой-то офисный комплекс. Ситуация получилась непонятная. Я потом уже понял, что имела в виду Светлана, когда сказала, что я идиот. Мы дали послушать запись заказчику. Человек говорит: «В принципе нас это устраивает, нужно кое-что доработать». И достает кошелек, вынимает из него триста долларов: «Вот задаток». А я ему на это: «Не надо сейчас денег, мы доделаем, и вы тогда все заплатите». – «Да? Тогда до свидания». И забрал кассету с демозаписью.