Людмила Агутина - Леонид Агутин. Авторизованная биография Страница 4

– Ты представляешь, если бы нам еще и шкаф тащить? – съехидничал Вадим, остановившись перевести дух между этажами.

– Какой шкаф? – оторопел муж, едва не уронив свою ношу. – Типун тебе на язык!

И они оба рассмеялись.

К этому времени, посадив Лёню в большую коробку вместо манежа, бабуля приготовила нехитрый ужин и разлила по чашкам вино:

– С новосельем вас!

Так началась наша новая жизнь…

В дождливую погоду добраться до конечной остановки, от которой ходил автобус, можно было только в резиновых сапогах. А далее наблюдалась такая картина: люди на остановке мыли в луже грязные сапоги, засовывали их в пакеты и, переобувшись в приличную обувь, ехали в город. Возвращаясь домой, проделывали то же в обратном порядке. Вот так почти каждый день добиралась до нас бабуля.

Выйти погулять с сыном на первых порах было невозможно. Муж сразу уехал на гастроли. Лифт по-прежнему не работал. Мне же было тяжело подниматься с ребенком на тринадцатый этаж, а о коляске и думать не приходилось. Поэтому Лёня часами «гулял» на балконе, который на сей раз заделали основательно… Настроение у сына почти всегда было плохое, он грустил, да и я тоже.

Иногда к вечеру на соседний балкон выходил молодой человек, такой же новосел, как и мы. Уже с первого раза мой карапуз привлек его внимание, и между ними быстро установились «дружеские» отношения. Кажется, Лёнька ждал этих встреч. И как только Борис (так звали соседа) появлялся с веселым приветствием, от грусти сына не оставалось и следа. Не знаю, как они понимали друг друга? Но понимали же! А если Борис начинал разговаривать со мной, то Лёня тут же ревниво перехватывал инициативу, требуя, чтобы все внимание было направлено на него.

Тогда я поняла, в чем дело: вместе с Нескучным садом малыш потерял ощущение свободы и возможность общения с разными людьми. Вскоре, однако, лифт запустили, и мы стали выходить гулять в лес. Снова люди, улыбки, разговоры, а значит – и прекрасное настроение…

Год жизни. Первая значительная дата. Мы с бабулей решили в этот день сфотографировать Лёню в фотоателье, что на Воробьевых горах – недалеко от ее дома.

По случаю субботы и летней жары народу там не было и нас сразу пригласили на съемку.

Фотографом оказался приветливый молодой человек с огромной черной бородой. Вот ее-то Лёня, наверное, и испугался. Подобное редкое случалось, но неожиданно для всех он разревелся. Прячась то за бабулю, то за меня, сын не поддавался ни на какие уговоры и ухищрения. Однако фотографу к таким сценам было не привыкать, и он терпеливо, по-доброму завоевывал доверие ребенка. И завоевал!

Лёнька, схватившись пухлыми ручонками за свои штанишки (как несколько минут назад он держался за мою юбку), поглядел на фотографа и лукаво улыбнулся. Момент пойман. Кадр снят. Контакт налажен, и дальше работать уже было легко… Та первая фотография в нашей семье стала самой любимой.

Однажды журналистка, которая готовила материал о Лёнином творчестве, попросила у меня какие-нибудь его детские фотографии. Я показала те снимки. Они ей понравились, и она взяла их для статьи в газету. Но опасаясь, что фотографии могут затеряться в редакции, решила сделать копии.

С этой целью журналистка приехала в фотоателье в центре Москвы. Ее встретил мастер – приятный мужчина средних лет с огромной бородой. Девушка объяснила ему цель своего визита и показала фотографии.

Он долго и очень внимательно разглядывал снимки. Затем поднял голову и удивленно спросил:

– Откуда они у вас?

– Мне их дала мама этого мальчика, – ответила журналистка.

– Этого ребенка снимал я. Давно, лет 25 назад. Наша мастерская тогда находилась на Воробьевых горах. Я очень хорошо запомнил этого малыша. Он, правда, испугался меня, но потом все наладилось. Фотографии с ним еще несколько лет висели на рекламном стенде нашего ателье.

«Вот даже как!» – подумалось мне. А мы и не знали, потому что никогда туда больше не приходили.

Только от журналистки фотограф узнал, что тот самый маленький мальчик, которого он когда-то фотографировал, теперь известный композитор, музыкант и певец Леонид Агутин.

А тем временем жизнь вынуждала меня выйти на работу, и после летнего отпуска меня ждал новый первый класс. Лёню в год и два месяца пришлось устроить в ясли на Ленинском проспекте, которые находились в нескольких троллейбусных остановках от моей школы. И не в обычную группу, а на пятидневку (на новом месте жительства детский комбинат еще только строился). В общем, обычная история того времени.

Вечером первого же дня я решила съездить посмотреть, как там Лёня. Ведь я впервые оторвала от себя ребенка, да еще такого маленького.

С волнением я подходила к яслям.

– Что за мальчика вы нам привели? – восторженно встретила меня воспитательница. – Другие плачут, а он радуется. Такой доброжелательный, улыбчивый.

После этих слов мне стало легче.

Уже через неделю Лёнечка превратился во всеобщего любимца. Однако вскоре с ним в яслях случилась беда. Одеваясь на прогулку, он неуклюже свалился со скамейки и сломал себе ключицу (и скамейка-то была всего сантиметров двадцать высотой). В тот день я немного задержалась на работе и пришла за сыном позже, чем обычно. Меня встретила заплаканная воспитательница.

Я испугалась. А она, вытирая слезы, пыталась объяснить случившееся:

– Лёня даже сразу ничего не почувствовал, – всхлипывая, громко говорила она, – пожаловался только в конце прогулки.

В это время из двери группы колобочком выкатился мой сыночек. Он не только не плакал, он улыбался, неестественно выпятив грудь колесом, поскольку был перебинтован какой-то замысловатой повязкой, удерживающей плечи и ключицу в нужном положении. Я успокоилась сама и успокоила воспитательницу. А эта повязка целых две недели доставляла ребенку жуткие неудобства – октябрь в тот год выдался очень жарким (настоящее «бабье лето»), и Лёня сильно потел. Но как только повязку сняли – все забылось.

В этом возрасте сын был очень спокойным и безобидным. Часто дети приставали к нему, а он терпел и молчал. Воспитательница его группы даже попросила нас научить ребенка хоть как-то давать сдачи.

– Жизнь сама научит, – ответил на это папа.

Так и произошло. Сам Лёня никогда никому не причинил зла и физической боли, но подлости, даже маленькой, не прощал.

Однажды, уже в средней группе детского сада, два года как открывшего свои двери для детей нашего микрорайона, я пришла забирать сына.

Вижу, он целый город из кубиков построил. Буквально последние «кирпичики» докладывает. Сказочный получался город – с башенками, арками. Сын так увлекся этой работой, что даже не обратил на меня внимания. Я замерла от восторга.

Вдруг игравшая рядом девочка подбежала к этой постройке, пнула ее ногой, и весь город в один миг рассыпался.

От неожиданности я вскрикнула, но удержать сына не успела. Он подлетел к «диверсантке» и в отчаянии толкнул ее.

Конечно, Лёня незамедлительно получил выговор от воспитательницы, которая даже не захотела узнать причину такого поведения.

Домой он шел весь в слезах. Представляю, как ему было обидно. Я тоже ругала сына: «Девочек обижать нельзя». Хотя в душе его очень жалела: по сути-то он был прав, это с ним поступили несправедливо…

Но как мне следовало тогда поступить? Ведь я растила мужчину…

А в школе был такой случай. В седьмом классе на уроке музыки вызвали отвечать Лёню. Учительница предупредила:

– Если кто подскажет, поставлю единицу отвечающему.

Нажала на клавишу пианино. Прозвучала нота – ее следовало назвать. Лёне, который к тому моменту оканчивал музыкальную школу, ответить на этот вопрос не составляло труда. Но не успел он открыть рот, как с места один «доброжелатель» крикнул: «До!» Это даже нельзя назвать подсказкой, поскольку нота была названа неправильно. Целью являлось другое – подставить. Та самая маленькая подлость, которую почему-то называют шуткой. А учительница не стала разбираться во взаимоотношениях в классе. Ей это было не нужно.

– Садись, кол, – четко сказала она.

У Лёни с этим якобы подсказавшим мальчишкой уже случалось несколько стычек, примерно по тем же самым причинам, и меня каждый раз вызывали к директору. Сын хорошо помнил об этом и переживал.

Прозвенел звонок на перемену. Все стали выходить из класса. Лёня прошел мимо, не глядя в сторону «подсказчика». Но парень не выдержал:

– Лёнь, это не я, честное слово, не я, – испуганно запричитал он.

Теперь не выдержал Лёня:

– Да ты еще и врешь! – возмутился он и врезал ему.

Я снова оказалась в кабинете директора. А вечером того же дня сын сказал мне:

– Зачем я с ним связался? Он – несчастный человек. Мне его жаль.

Я и сейчас иногда встречаю девочек, которые учились с Лёней в одном классе. Они сами уже давно мамы. И, конечно, интересуются жизнью моего сына, всегда с удовольствием вспоминая школьные годы и свой дружный класс.