Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №12 за 2009 год Страница 10

В 1382 году умер их король Людовик I Великий, так и не оставив мужского потомства. В Кракове короновали его дочь Ядвигу, и шляхта сразу принялась искать ей мужа. Из всех сопредельных правителей на эту роль лучше всех подходил Ягайло. Единственное, что ему нужно было сделать для удачного сватовства, — принять католичество. Но это представлялось даже выгодным: так тевтонцы теряли формальный повод для крестовых походов в литовские владения. В общем,  князь скоро согласился на предложение польских дворян и обвенчался с Ядвигой. В настоящее время его безвременно усопшая супруга канонизирована и, видимо, по причине своего судьбоносного замужества считается покровительницей Европейского союза.

Уния за унией

Еще в 1385-м, до брака с Ядвигой, Ягайло заключил с Польшей Кревскую унию — договор, по которому два государства практически объединялись в одно, а права православного населения были сильно ограничены. Однако эта уния так и не осуществилась — двоюродный брат Ягайло, Витовт, сплотил вокруг себя русские войска, добился самостоятельности Великого княжества и занял его престол. Но тесный союз был сохранен. Благодаря ему Польша многократно усилилась и в 1410 году объединенные войска нанесли под Грюнвальдом страшное поражение главному врагу — Тевтонскиму ордену.

Дальше — больше: Городельская уния в 1413 году уже фиксировала неразрывный союз обеих монархий, подтверждала привилегированный статус католиков и провозглашала создание в Литве нового привилегированного сословия — шляхты, по польскому образцу. А чтобы окончательно слить воедино дворянство двух государств, 47 знатных семейств Польши поделились своими гербами с таким же числом благородных домов Великого княжества. Впрочем, гарантии независимости литовско-русское государство сохранило: «родственникам» с запада запрещалось занимать управляющие должности и даже селиться в нем.

Так полякам не удалось окончательно закрепиться в Западной Руси. Пришлось обхаживать  ее еще долго, мягко и терпеливо. Самый простой и остроумный метод состоял вот в чем: раз уж нельзя сажать в Литве свои власти, надо, наоборот, приглашать тамошних правителей на краковский престол. В 1440-м в Вильно великим князем избирается сын Ягайло, Казимир, и уже спустя несколько лет его уговаривают принять под свою руку и Польшу. Потом, после смерти Казимира, помнившие о хитрости соседей литвины (так называли всех подданных  великого княжества — и литовцев, и русских), прежде чем возвести на трон его брата Александра, дожидаются, пока поляки найдут себе другого короля — Яна I Ольбрахта. И снова история повторяется — как только в 1501 году Ян умирает, его место занимает именно Александр. Правда, попытки нового короля заключить более тесную унию потерпели крах, а несколько пограничных князей в 1501—1503 годах даже взбунтовались и перешли под власть Москвы.

Однако следующий за Александром король, Сигизмунд I, тоже венчает свое чело и великокняжеской, и королевской коронами. Более того, делает все, чтобы эта традиция закрепилась. Еще задолго до смерти он устраивает избрание сына, Сигизмунда II Августа, своим соправителем и в Польше, и в Литве. А этот правитель (кстати, последний и из всей династии  Ягеллонов) и вовсе всю жизнь посвятил тому, чтобы великое дело объединения было доведено до конца.

Сигизмунд Август в полном соответствии со своим вторым именем и ренессансными идеалами почитал за политический образец древнеримские порядки. Аристократическая республика во главе с избираемым монархом, соединяющая под своей эгидой имперские просторы с разными народами, — так он видел совместное будущее Польши и Великого княжества. И был он при этом не просто «мечтателем на троне», а энергичным последовательным практиком. Основным же мешавшим ему фактором оставалось православие большинства литвинской шляхты. Поэтому король взял на вооружение гибкость и веротерпимость. В 1563 году он дарует знати восточного обряда жалованную грамоту, в которой предоставляет точно те же права и привилегии, что имеются у католиков. Тем самым Сигизмунд совершает важнейший психологический шаг: православным и католическим дворянам становится легче договориться друг с другом, и религиозная солидарность сменяется в Великом княжестве Литовском сословной. Тем более что на дворе стояла Реформация и многие дворяне приняли кальвинизм, а то и более диковинные протестантские течения.

Но и далее король натолкнулся в Великом княжестве на еще одно серьезное препятствие — партию могущественных «олигархов-магнатов». Они, де-факто полновластные хозяева в своем отечестве, меньше чем кто-либо хотели объединения. Братья-кальвинисты, Николай Радзивилл Черный и Николай Радзивилл Рыжий, предлагали ослабить даже уже имеющиеся узы с Польшей.  

Чтобы обойти эту оппозицию, Сигизмунд воспользовался старинным методом королей — против крупной знати настроил мелкую и среднюю. Прельщенные обещаниями потеснить на вершине социальной лестницы богатейшие семейства, литвинские шляхтичи вскоре агитировали за полное объединение не хуже польских.

Наконец, следовало преодолеть и третье, уже сугубо культурное, «технологическое препятствие». Дело в том, что слиться между собой легко государствам со схожим строем и традициями. Совсем не то было в случае Польши и Литвы, несмотря на долгий и тесный союз. В первой с давних пор торжествовала республиканская аристократическая вольница. Можно сказать, каждый новый монарх имел немножко меньше власти, чем его предшественник. Во второй — власть великого князя оставалась неограниченной, да и избирать его позволялось только из правящей династии. Получалось парадоксально: общий государь на западе своих владений правил совсем не так, как на востоке…

Акт Люблинской унии — «свидетельство о рождении» Речи Посполитой. Государство, созданное в 1569 году, просуществует чуть больше 200 лет — до 1795 года . Фото: AGAD

Королевский подарок

Чтобы преодолеть это казавшееся безнадежным препятствие, бездетный Сигизмунд решился уже на совершенно удивительный шаг, неожиданный для современников. На Варшавском сейме 1564 года он отказался от своих законных наследственных прав на Великое княжество в пользу польской короны как таковой, кому бы она ни доставалась. Таким образом хитроумный государь фактически сделал политический класс Польши — шляхту — коллективным собственником Великого княжества Литовского, Русского и Жмудского. Литва и вся Западная Русь в придачу были отданы дворянскому сообществу в наследственную вотчину.

Неудивительно, что после такого решения два, казалось бы, неразрывно связанных государства оказались на грани войны. Даже странно, что она так и не началась — видимо, сказались монархизм литвинов и давняя привычка мирного сосуществования. Кроме того, сыграла на руку королю смерть в 1565 году главы литвинской оппозиции — Николая Радзивилла Черного.  

Ну и, наконец, на горизонте не просматривалось стратегической альтернативы — это и самим литвинам было ясно. В отличие от первых лет XVI века они уже совсем не стремились перейти под власть восточного соседа. На московском престоле теперь сидел Иван Грозный, уже прославившийся как страшный тиран. Как раз в этом 1565 году он учредил опричнину, а с Великим княжеством уже давно вел тяжелую войну. Яблоком раздора послужила наследница Тевтонского ордена Ливония, на которую претендовали и Иван, и Сигизмунд. После того как московские войска ее дочиста разорили, последний магистр Ливонского ордена в страхе признал великого князя литовского своим сюзереном. 

Русский же царь, кроме того, заявлял претензии и на все наследство дома Рюриковичей, которое, конечно, включало и Западную Русь. И перешел к недвусмысленным действиям — например, взял Полоцк. Город был разгромлен, почти все жители уведены в плен и проданы в рабство крымским татарам, евреи утоплены в Западной Двине, доминиканские монахи подверглись резне — слухи об этом передавались из уст в уста по всему Великому княжеству и за его пределами. Даже в далекой Германии появилась тогда серия брошюр с «ужасными известиями о жестоком враге московите», где рассказывалось о зверствах Грозного. Во многом именно тогда стал формироваться тот образ агрессивной и жестокой России, сохранившийся в западной культуре до наших дней.

Царь же, видимо, желал просто напугать литвинов, чтобы они поняли — сопротивление бесполезно. И вполне преуспел, только вывод был сделан противоположный тому, что ожидался в Москве. Вместо того чтобы бить челобитную грозному царю, они решили окончательно побрататься с Польшей и защищаться  вместе. Хоть и унизил Сигизмунд Август своих восточных подданных, «подарив» их западным, но когда появился выбор между польским и московским государями, никто не колебался. С одной стороны, мягкий и мудрый правитель, раздававший шляхте права и привилегии и уравнявший конфессии, с другой — деспот, объявивший войну знати в собственном государстве и продающий христиан в рабство мусульманам. Если некогда великий князь Ягайло выбирал между вассальной зависимостью от Москвы и польской короной, то теперь целый политический класс выбирал между самодержавием и шляхетской республикой. И «польское предложение» вновь оказалось более привлекательным.