Тень желания - Айли Карвен Страница 11

На выходе баба Маша про странности со мной поделилась, то Палыч по углам прятался, носом обстановку проверял, то сегодня перья расправил павлиньи, а ремонтом хвалится, дескать, с его предпосылок пожертвовали. Костюмы вообще с такой гордостью принимал, чуть не распух от самомнения.

— Иностранец стоит, Авдеев его завидел, обратно в кабинет вернулся, — шепотом, пальцем траекторию Палыча в воздухе описывает.

Нагнулась, различая за окном высокий силуэт с цветами. На этот раз букет небольшой. Улыбнулась, забавляет меня его смена действий, то в коридорах поджимает да не стесняется весь день просидеть на репетиции, то на улице мёрзнет в ожидании.

— Тебя ждёт? — впервые спросила она про него.

— Меня.

— Пошли через чёрный выход пропущу тебя, сейчас только ключи возьму.

— Нет, это лишнее.

Глава 10

ДЭВИД

Тащить за собой Варищева начинало входить в привычку, он что-то подозревал, но виду не показывал, изредка выругивался. Его твердолобость и одногранность вводила меня в некий азарт. На что он готов пойти, для сохранности места? Как долго он сможет удержать ненависть ко мне по мере её возрастания? Руки чесались проверить. Особенно мне была по вкусу его растерянность, когда ситуация выходила за грань привычного и ожидаемого.

Чем только не начнёшь развлекаться, пока моя женщина на работе. Собственно, я тут тоже по особой повестке. Ну, вот опять. Как работать? Одна мысль будоражит кровь, чёрные глаза, маленькие губы, непослушный ворох кудрявых волос. Разминаю переносицу двумя пальцами. Физически сложно сосредоточиться.

— Посредственный ресторан, — буркнул Пётр Игоревич и промокнул губы салфеткой, — зря в Прагу не поехали, или Метрополь.

«Сокол» в котором мы находились, скрывал от центральных вылизанных улиц, был не так богат, в отличие от предложенных, но имел сейчас важное значение. Варищеву не привыкать, больше одно раза в одном месте мы не появляемся.

Помогает, кажется, отвлёкся. Только выпрямил спину, как фигура Лены в первый день знакомства предстала перед глазами, под куполом в невероятном изгибе. Лицо потерянного ребенка в галерее, и взмах ресниц, что чувствовался кожей как неуловимое прикосновение.

— Быстро сотрудники советской власти к роскоши привыкают.

Моё замечание получило отклик молниеносно, Варищев громко закашлялся, покраснел, ровное полотно кожи сложилось множеством глубоких складок, что фалангу пальца просунуть можно. Пододвинул к нему салфетки, и удалился.

Спустился в фойе по направлению уборной комнаты и свернул направо. Лестницы уходила в подвал, темный, незаметный закуток, между тем служащий хорошим обзором. Никого не было, только с кухни наверху доносился грохот и неразборчивое бормотание. Подцепил пальцами излюбленную картину русских «Утро в сосновом лесу», нащупал выступающий угол на глади поверхности и потянул на себя. Небольшая папка, сшитая наспех.

Вынул из внутреннего кармана оторванную страницу и принялся сверять. Грегор работал чисто, можно было поручить ему страницу с почерком, но ответа спросили всё равно бы с меня. Бюрократизм. Первые страницы не дали результата, на пятнадцатый было небольшое сходство, двадцать седьмая точное попадание. Всматриваюсь в подпись внизу Журавлёв Лев Никифоров. Вскидывая руку, неподозрительное время подходило к концу. Вырываю листок, кладу поверх всех остальных, приписываю шифр и вкладываю папку обратно.

Возвращаюсь. Варищев уже заметно посвежевший осматривает присутствующих, сам находясь в недобром расположении.

— Пойдёмте, погода хорошая, пройтись захотелось.

Мы направляемся в парк посреди березовой рощи. Варищев вскидывает ворот пальто, ёжится от порыва мёрзлого ветра, прячет руки в карманы. Дорожка сменяется узкой тропинкой, и лицо Петра Игоревича заполняется непониманием. Он оглядывается, знает, что за нами следуют его люди по пятам.

— Парк закончился, — отрезает.

— Хотел ещё раз извиниться перед вами за руку, признаться, ваши слова меня разозлили, не рассчитал силу, а ладонь у вас узкая, хрупкая, как у женщины.

Поморщится он, но смолчал. Узкие щёлки его глаз расширяются, серые буравчики исследуют территорию, словно снимки делают. Кладу руку ему на плечо, Варищев делано улыбается, пытается скинуть, но не получается, от этого улыбка делается совсем глупой и кривой. Щёлкаю пальцами по мочке его уха, Пётр Игоревич застывает, и нижняя челюсть медленно размыкает узкие губы. Потешно, кота моего напоминает Роджера. Точно такая же морда у толстяка Роджера была, когда он нужду на ковёр справлял. Надменно-завороженное в полном непонимании, что делать, когда шаги матушки уже явственно заставляли вибрировать пол.

Хватаю его под руку, и тащу за собой без особого труда. С Леной бы так, всё намного проще бы складывалось. Варищев ниже меня ростом, и комплекцией хоть и подтянутой, но уступающей. Зажимаю его руку между своим плечом и ребром, когда он дёргается. Предплечье его с ладонью болтается на весу, словно торчащая шпага.

— Что мы с вами как девочки, побойтесь Эртон.

Позволяю ему вырваться у ветвей дуба. Ветвистые корни распластались по земле, Варищев не сразу их приметил, оступился, полетел носом к земле, пока я не подхватил его на полпути. Одёргивается, сухо благодарит и отходит на пару шагов. Лицо кривится, злится, а щёки раздуваются.

— Хорошо тут с вами, — откидываю голову, рассматривая пасмурное небо.

Воспоминание озаряется Лениной улыбкой, открытой, полной, кажется, она сама от себя её не ожидала. Она потом смутилась, нахмурилась, будто себя в мыслях ругая, а меня до костей прошибло, ели сдержался. До безумия снова увидеть её хочу, с ямочками на щеках и круглыми щёчками.

— Ага, — резко ядовито отзывается Пётр Игоревич, после сплевывает себе под ноги.

Выждав немного, вскидываю руку.

— Часы встали, — щелкаю по циферблату, примечаю мимо проходящего мужчину и обращаюсь к нему, — не подскажите время.

— Половина шестого.

Пора встречать ослицу с работы.

ЕЛЕНА

Цветы оставила бабе Маше, Дэвид, вроде и не обиделся, а та расцвела сразу, заулыбалась. Знать бы, что Варищеву от Дэвида нужно, я бы постаралась диалог подстроить, а так всё пальцем в небо. Идём по проспекту медленным шагом, холод щиплет шею, поджимаю голову между плечами, совершенно не зная с чего начать.

— У вас опасная работа, родители не переживают?

Мечусь, подбираю слова. Ничего страшного уже не произойдёт, если озвучить, но как-то тяжело произносить. Ещё раз подтверждать для себя очевидное. Дэвид не дожидается моего ответа, разворачивает к себе за плечи, снимает со своей шеи шарф, и укутывает меня. Тепло и ткань мягкая, бархатная. Понимает он всё, и говорить не нужно.

— Знаете, в детстве я боялся темноты, и изводил своих стариков. Они подарили мне взрослого кота, Роджера, и сказали, что теперь он будет меня охранять, своего рода