Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен Страница 119

«Почему, – вопрошал еще апостол Павел, – плохое, злое делаем, а полезное, доброе не делаем?» Потому что доброе требует усилий. Часто более серьезных, чем усилия тела. Потому что человек обретает подлинное достоинство только тогда, когда преодолевает свою слабость.

Кто любит изнеженных и слабых? Трусливых и злых? Почему мы уважаем сильных и смелых?

Ответ простой – потому что так хочет Бог.

Глава 52. Здравствуй, капитализм!

В редакции наступило уныние. Коммунизм пал, но счастье не наступило. Не наступило даже простое благополучие. Зарплата, которая еще вчера внушала самоуважение, теперь вызывала стыд. Цены в магазинах вызывали истерический смех. Вообще, реальность казалась абсурдом. Мозг не поспевал за событиями, которые то стремительно бежали, то нагромождались и с грохотом падали на головы. По телеку мелькали все новые и новые лица. Они обещали, ругались, грозились, а страна отвечала протяжным стоном.

Здравствуй капитализм!

В 92-м я впервые увидел оборванца, который ковырялся в помойке в поисках еды и одежды – немыслимое зрелище, которое я раньше много раз видел только в репортажах Валентина Зорина из Америки. Как грибы после дождя, расплодились попрошайки. Улицы украсились убогими ларьками, из которых выглядывали смуглые лица.

Говорят, что зато была свобода, что правительству Ельцина многое можно простить за это.

Ерунда! Свобода действительно была, но не благодаря заступничеству Ельцина или Гайдара. Собственно, это и не свобода была, а, скорее, столь любезная нам анархия. У правительства были задачи куда более серьезные, чем благополучие населения или развитие экономики. Им было не до нас. Нужно было раздербанить страну, пока она не очухалась, урвать кусок пожирнее и послаще. Делать это куда сподручнее в хаосе и смуте, чем в пресловутом правовом государстве или в автократии. Гуляй народ! Мели Емеля – твоя неделя! Плохо тебе, дружище? – Возмущайся! Обидно? – Обличай! Топай ножками от негодования! Можешь даже угрожать и грязно ругаться! Свобода! Демократия! Ура, граждане!

И возмущались! В том числе и мы, в «Аничковом Мосте». Прибалтика к этому временя уже отсоединилась и лозунг «Литва, мы с тобой!» стал неактуален, потому что Литва готова была стать другом хоть черту, лишь бы не России. Русские в Прибалтике были едва ли не больше счастливы, чем сами аборигены, «скинувшие оковы». Это было горше всего. Предательство было всеобщим, как и в 17-м году, и совершалось прежде всего в сердцах. Опять наплевали на могилы предков, опять уверовали в химеры, опять за побрякушки готовы были продать самое святое – свое достоинство. И русские, больно об этом говорить, вновь отличились самым худым образом. Никто не поносил свое, родное так безжалостно, глупо, несправедливо, как мы. Никто так не изгалялся над своей историей, которой еще недавно гордились. Что находили в этом подлом самоотречении? Возможно оно было у многих искренним. Надеялись и верили, что разумные народы простят нас, как нашкодивших дошколят, и возьмутся перевоспитывать с нежностью и любовью? Искали купель, в которой можно было очиститься от засохшей грязи и войти в будущее обновленными? Пытались сжечь ненавистную карму, которая жгла совесть и самолюбие?

Вспоминаю встречу с одной латвийской активисткой уже в 1994 году, когда перешел работать в «Комсомольскую правду». Нервная худая женщина с бегающими глазами по имени Фатима ерзала передо мной на стуле.

– Это невыносимо! Нас унижают, нас презирают, выгоняют с работы. За что?! Ведь мы стояли с ними, взявшись за руки, во время протестов. Помните лозунги? «Мы едины! Свобода! Руки прочь!» Через всю Прибалтику протянулась наша шеренга! А теперь, выходит, мы не нужны?

– Что вы от нас хотите?

– Помогите!

– В чем? Как?

– Объясните, что мы хотим того же, что и они, что мы с ними, что мы не хотим вернуться в Россию…

Кажется, она и сама поняла, что городит дичь, покраснела, потупилась. Наступила пауза. Наконец она поднялась.

– Ладно. Я поняла. От вас помощи не дождешься.

Честно? Хотелось плюнуть ей в след.

…А в «Аничковом Мосте» мы продолжали бороться за демократию, которой угрожали «красно-коричневые». Лично я так и не увидел в своей жизни ни одного «красно-коричневого», но слышал, что в Москве их много. На слуху тогда был некий Баркашов и Проханов. Иногда к ним добавляли писателей Валентина Распутина (не вру!) и Василия Белова. Коллеги на верхних этажах, где помещалась газета «Час Пик», каменели лицом, когда слышали эти имена.

Я уже давно заметил – и не только я! – что угроза демократии обостряется всякий раз, когда готовится грандиозная обдираловка простых людей. Это как артобстрел перед атакой. Услышали, что демократия в опасности? Пригнитесь! Сейчас начнется.

И точно. Началось. Приватизация!

Как-то во дворе я слышал, как Кит вразумлял Яшку на скамейке, куда вложить ваучер.

– Слушай внимательно. Берешь ваучер и аккуратно, подчеркиваю, аккуратно! сворачиваешь его трубочкой. Можешь слегка смазать его вазелином. Снимаешь штаны и становишься раком. Правой рукой берешь трубочку и аккуратно вводишь ее в задний проход. Обязательно до упора, пока вся не влезет. Все! Одеваешь штаны и – свободен. Вечером приходишь на поле дураков – это пустырь за помойкой! – выкапываешь ямку и срешь в нее золотыми рублями. Понятно?

– А если не золотыми рублями, а простым говном?

– Значит, ваучер был фальшивым. Можешь сообщить об этом в ООН.

Не все были согласны с Китычем. Безработный физик-ядерщик Геннадий возмущался так, словно у него отнимали последнюю надежду.

– Дурак ты Колька! Ничего не понимаешь, а других учишь. Умные люди скупают ваучеры, потому что на них завод купить можно будет в будущем. Я вот свой и за сто тысяч не продам! А ты свой за сколько продал?

– Две бутылки водки! – с гордостью сообщал Кит. – Две пачки «Беломора» в придачу.

Настоящие трагедии начались, когда приватизировали квартиры. Началось великое переселение городских алкоголиков в деревни. Туда, откуда в город прибыли их родители. На свежий воздух.

Перед тем, как отправиться в последний путь в Тверскую область, Сашка Пончик хвастался в кругу собутыльников.

– Воздух – ножом резать можно! Из окна можно удочку забрасывать в речку! Банька! Огурчики – помидорчики! Что еще надо?

– А работа? – осторожно спрашивал кто-то.

– Да сколько угодно! Я же слесарь. Трактор там починить, сеялку… Да и зачем? Если живешь на всем готовом.

Сашку уже несколько месяцев опаивали какие-то темные личности какой-то дрянью. Он заходил как-то ко мне перехватить деньжат – сжавшийся в комок, мокрый,