Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1981 год Страница 14

Это говорил человек, известный как добросовестный специалист по индейской истории и этнографии. О сегодняшнем дне он знал меньше, чем о далеком прошлом. Из его слов следовало, что настоящие индейцы вообще остались только в книгах или только в прошлом, что о них могут судить только археологи.

— Видите ли,— продолжал он,— индейцы сами обращаются к нам, когда хотят провести какой-либо праздник или восстановить танец. Приходят консультироваться по поводу своих обрядов... Кроме того, сейчас просто модно стало считать себя индейцем. Модно и выгодно: это хорошая реклама. У меня есть друг, Джек Форбс, историк с небольшой примесью индейской крови — так он тоже недавно провозгласил себя индейцем...

В том, что говорил Уошберн, была доля истины, но далеко не вся истина. В болтунов и краснобаев не стреляют по нескольку раз в год, как в Минса, а разговор о стерилизации индейских пациентов в больницах не выдумка сторонников «Красной силы». Но об этом не стоило спорить с моим собеседником

«Пусть люди знают!»

Перед нами сидел седой темнокожий и горбоносый старик — Руперт Косто, историк и издатель из калифорнийского племени кауийа. Касаясь наиболее горьких для него тем, он горячился. Да, они с женой составляют весь штат издательства, и одному богу известно, что станется после их смерти.

— Мы работаем уже больше десяти лет и стремимся организовать работу. Общества индейских историков и этнографов, публикуем их книги, выпускаем свой печатный орган «Индейский историк»...

Он помолчал немного.

— Мы одни в целом мире и отстаиваем свое право говорить правду о мрачных страницах в истории этой страны, правду об истинном лице нашего народа. Девиз нашей газеты «Вассаха» — «Путь люди знают!». Кроме нас, этого не сделает никто другой. Смотрите,— он вновь повысил тон,— вот опять они выпустили очередную фальшивку!

Он потряс объемистым томом уже знакомого нам справочного издания, редактируемого Уошберном.

— Почитайте, чего только они не пишут о моем племени, об индейцах Калифорнии! Но меня-то им не провести, источники я держу под рукой. В этом здании находится достаточно книг по любому индейскому вопросу.

Он с гордостью повел нас по комнатам второго этажа, сплошь уставленным книгами. Передо мной была тематическая библиотека, какой не может похвастаться ни один университет США.

— Помню, как раз в этой комнате работал эскимос Джозеф Сенунгетук. Он написал книгу о себе и своем народе. Она называлась «Возьмите или отдайте столетие: история эскимосской семьи».

На прощание Руперт Косто достал из стола свою книгу «Индейские договоры: 200-летний позор», подумал немножко и размашисто надписал:

«Пусть Великий Дух поможет Вам во всем, что приводит к наивысшему счастью».

Потомки Гайваты

С нетерпением ждал я поездки в город Итака в штате Нью-Йорк. Знал, что стоит он на исконно ирокезских землях, в стране длинных узких озер, напоминающих на карте растопыренные пальцы человеческой руки. Где-то в этих лесистых долинах лет пятьсот назад охотился легендарный Гайавата, давая им певучие названия.

В крошечном университетском отделе помощи коренному населению сидели молодые люди, которые поначалу не привлекли моего внимания — я принял их за обычных студентов. Здесь же, на полке, лежала огромная ирокезская погремушка, сделанная из панциря черепахи: я видел перед собой святыню, способную отводить болезни, приносить счастье — ведь когда-то Великая Черепаха приняла на свою спину праматерь людей Авенхаи и спасла ее от потопа. Потому-то индейцы до сих пор именуют Америку Островом Черепахи... Но тут парень, сидевший спиной, обернулся, и я, приглядевшись, легко уловил индейские черты его лица, заметные даже при общей бледности кожи. То был молодой индеец сиу по имени Громовый Ястреб — впрочем, все называли его Тимом.

— Хау, кола! — сказал я на языке сиу.— Здравствуй, друг!

— О-се-о! Привет! — ответил он с готовностью.

Тим свободно изъясняется на сиу, преподает язык чероки (он сознался, что предков у него много: сиу-чероки-кикапу), и ведет курс народной психологии в Корнельском университете. Он показал мне учебник языка чероки, грамматику мохаукского, разговорник на сиу.

— У племен растет тяга к возвращению народной речи,— рассказывал он.

...Чероков американцы издавна считали одним из «цивилизованных племен» — они растили кукурузу, у них была сложная иерархия власти. В двадцатых годах прошлого века хромой метис по имени Джон Джист — индейское имя Секвойя — дал себе слово придумать индейскую письменность. В 1823 году он представил свое творение на совет вождей; алфавит оказался столь практичным, что через несколько месяцев все чероки стали грамотными. С этого же года стала выходить первая индейская газета «Чероки Феникс». Личность Секвойи обросла легендами.

Позже в среде этнографов появились суждения, что Секвойя не изобрел, а только модернизировал какую-то уже имевшуюся систему картиночного письма — пиктографии. Припомнили, что еще в 1775 году один вождь зачитал древнюю легенду, записанную на шкуре рисуночным письмом. С тех пор остался только текст, записанный на бумаге, а шкуру как курьез отправили в подарок королеве в Лондон, где она, естественно, затерялась. Вот и думай теперь, кто и когда изобрел индейскую письменность...

...Ирокезы дали Америке, пожалуй, больше талантливых людей, чем любое иное племя. Среди них историки, военные, политики, этнографы и поэты.

Индейцы вообще красноречивый народ, ирокезские же ораторы в этом отношении могли бы поспорить с древними римлянами. Да американцы и окрестили их «римлянами Нового Света». Слава ирокезов восходит к легендарному Гайавате и пророку Деганавиде, объединителям ирокезов в Союз Пяти племен, Великую Лигу.

Одно из этих племен — онондагов — не случайно именуют «людьми холмов»: их земли разбросаны по лесистым склонам. Онондага потому и стала столицей союза, что где-то здесь жили сам Гайавата и его соперник — злобный людоед и чародей Атотархо. Это он препятствовал всеобщему миру, единению племен... И потому, когда удалось лишить его злобных чар, центром ирокезских земель стала именно Онондага, родина Гайаваты.

На земле Великой Лиги

...Машина резко свернула вправо с федерального шоссе и выехала на единственную улицу резервации, выступившую из редкого леска. Кругом лежал снег. Церковь, грязное кирпичное здание школы, кучка облезлых домиков по обе стороны, и никого вокруг. Проехав дальше, мы остановились у старого кладбища и постояли у Длинного дома совета. Пяти племен, где собирались пятьдесят человек — онондагов, онайдов, кайюгов, сенеков и мохавков. Дом был сложен из свежих бревен и еще не окрашен: он предназначался на смену старому, поменьше, сиротливо стоявшему рядом.

День был серый, и все вокруг выглядело таким же серым и заброшенным, как это старое кладбище или засохшие стебли кукурузы на грядках, покрытых снегом. В растерянности повернув назад, мы решили для очистки совести постучаться в наглухо запертую лавку-сарай. На стук вышла полная пожилая женщина в платке, одеждой напоминавшая русскую крестьянку. Нам разрешили взглянуть на нехитрую продукцию местных умельцев. Некоторые топорные сувениры обнаруживали к тому же хорошо знакомую надпись: «Подлинное изделие», а внизу — меленько — «Сделано в Гонконге». Приобретя лишь последний выпуск ирокезской газеты «Аквесагне Ноутс» с потерянным видом слонялись мы по лавке, и тут хозяйка, ожидавшая, пока мы закончим, спросила, откуда мы.

— Русские,— ответил мой спутник.

— Русские? Как же далеко вы забрались! — Женщина оживилась.— Я думаю, вы первые русские, ступившие на эту землю.

Мы этого не оспаривали.

— Позвольте пригласить вас на чашечку кофе.

Индейцы США давно освоили этот напиток.

Помещение, в котором мы находились, внутри напоминало избу. В углу были свалены какие-то вещи. Сбоку примыкала каморка поменьше. Наша хозяйка оказалась представительницей верховной власти племени, имеющей, по древним законам, право выбора вождей. Как позже выяснилось, ее знают не только в Онондаге, но чуть ли не во всех ирокезских резервациях штата Нью-Йорк.

— Совет по-прежнему собирается регулярно в Онондаге, — говорила хозяйка. — Мы очень бедны, зато свободны: племя не подчиняется Бюро по делам индейцев и вообще федеральному правительству. Земля и дома на ней наши собственные согласно старому договору.

Ирокезка внезапно бросила:

— Как показалась вам резервация, что вы почувствовали, когда въехали сюда? Нет-нет, говорите правду.

— Знаете, все-таки тяжело видеть такую бедность и нищету.

— Но ответьте, что лучше: потерять родной язык и культуру или остаться бедными, но самими собой? Правительство часто предлагает нам: «Давайте мы построим вам новое здание школы — только разрешите провести дорогу через резервацию». Но мы-то знаем, что это значит: строить, а потом и содержать дорогу придут техники, вслед за ними туристы, бизнесмены. Их будет куда больше, чем нас... Учитель у нас сейчас есть свой, ирокез, и мы можем быть спокойны: он будет учить детей так, как нужно. В Онондаге заплачено за каждый дом, каждую пядь земли. Это наши исконные владения, и мы не желаем их никому отдавать...