Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1992 год Страница 15

Точность, любовь к ладно сделанной работе — это традиция кенийских железных дорог, которая приятно выделяет их среди других железнодорожных компаний Африки.

Дело в том, что история поезда соединилась здесь с историей страны. Можно сказать, что Кению создал поезд. Не прошло еще и века с того времени, когда этот край мало кого интересовал. «Жемчужина Восточной Африки», «Африканская Швейцария» — все эти эпитеты относились к Уганде. Англичане хотели проложить для нее выход к морю. Поэтому они сделали попытку построить ценой огромных трудностей железную дорогу от Момбасы к озеру Виктория. На этом пути надо было найти какую-нибудь базу, чтобы соорудить там склады и расположить технику. Сержант Эллис выбрал для этого отроги горного хребта, окружавшие деревушку Найробе на высоте 1750 метров над уровнем моря. Этим было положено начало созданию города Найроби — сегодня весьма импозантной и «западной» столицы Кении.

Прогрессу тем не менее не удалось подорвать один из последних чисто британских бастионов на «Кениан рэйлуэйз». Дорога между Найроби и Момбасой — одноколейная, поэтому инженеры Ее Королевского Величества придумали уникальную систему безопасности движения. Она обязывает на каждой станции ее начальника передавать машинисту в специальном сачке своеобразный «ключ» от следующей станции и забирать у него такой же от своей. Перегон открыт, если вы введете «ключ» в аппарат, включающий красный свет и закрывающий путь для встречного поезда. Так как для каждого перегона существует только один «ключ», поочередно перевозимый встречными составами, несчастные случаи любого рода исключены. Если, конечно, не считать столкновений со слонами. Эта система, ничем не обязанная электронике, в ходу еще со времен королевы Виктории.

Как-то один из пассажиров осмелился предложить начальнику станции Найроби упростить систему. Но тот обиженно ответил: «Но мы ведь десять лет назад изменили форму «ключа». Сегодня «ключ» прямоугольный».

Этот начальник станции до сих пор как зеницу ока хранит в кабинете телеграмму инспектора железнодорожного движения: «С тех пор как железнодорожника в Малампаке съел лев, со стороны служащих заметна общая апатия, когда им нужно проверить семафоры...»

По материалам журнала «Пари-матч» подготовил Н.Вышинский

Вернемся к нашим фазанам

Минувшей зимой мы с женой и дочкой Катей, окончившей английское отделение в университете, гостили у наших друзей Яна и Джин Шерман, в городке Доридже, в Средней Англии. Нам было предложено путешествие в английскую глубинку — Озерный край. Затем англичане гостили у нас. Мы их свозили в наш Озерный край: на берега Ладоги, Ильменя. Во время нашего долгого путешествия я вел записки; вот некоторые из них.

О зерный край (Лэйк дистрикт). Шесть утра. Кромешные потемки. Ночь была лунная; луна полная, круглая, в ореоле, на совершенно безоблачном небе. Венера много ниже Луны...

Вечером мы наблюдали, как луна восходила против солнца; солнце садилось за гору. Внизу простирался Озерный край... Мы поднялись по овечьему выпасу на вершинное плоскогорье, нам открылась уходящая на все стороны плавность возвышенностей и долин (уэлли). По склонам и по вершинам ползали овцы, сами по себе белошерстные, серенькие, но мазнутые одна синей, другая розовой краской, чтобы знали чьи. Из-под ног выпорхнула куропатка.

По-английски холмы — хиллз, но в Озерном крае, Джин сказала, не хиллз, а феллз, что значит повыше, посерьезнее, поближе к горам.

Наша изба (Ян снял ее по рекламному туристическому проспекту)... О, наша изба! Такой у нее знакомый запах, как в моей избе в деревне Нюрговичи на Вепсовской возвышенности; там тоже феллз, тоже Озерный край. Запах старого дерева, сгоревших в очаге дров...

В этой избе камин помещается в том самом месте, где некогда теплился очаг, согревал, давал пищу. Копоть на камнях — из XVI века, когда сложили из камня эту избу, этот очаг. Оттуда же и дубовые просмоленные балки. Возможно, второй этаж достроили в наше время; на втором этаже четыре спальни; внизу большая горница с камином, с кухонной выгородкой за прилавком, электрической плитой, холодильником, горячей водой (из кухни есть вход в ванную), с телевизором, эйркондишеном, еще чем-то таким, чему и названия нет в нашем обиходе. У камина стоит некое чудо-невидаль — хромированное (может быть, серебряное?) вешало для совочков, щипцов, кочережек: управляться с камином.

Камин топят (на меня возложена обязанность затоплять) дровами какой-то лиственной породы; дрова сыроваты (назавтра у входа в избу появится куль с углем). Впрочем, Шер-маны привезли с собой пачку брикетов долгогорящего вещества, по запаху пробензиненного парафина. Отщипнешь от брикета кусочек, кинешь в топку, поднесешь спичку — долго-долго горит жадным пламенем.

Вечером после ужина долго сидели у камина; зашел разговор о духах: не может быть, чтобы в таком древнем жилище не обитали духи. Разговор полушутливый, но, как всегда, англичане потребовали исчерпывающего объяснения. Джин сказала, что ни в какую загробную жизнь, в духов не верит, принимает за действительное только данную, ею переживаемую минуту — то, что ощущает и сознает. В чем не заподозришь Джин, так это в солипсизме; она исповедует рациональный прагматический материализм...

Но я ей все-таки возразил, в том смысле, что вместе с нами продолжают быть миры нам близких умерших людей. Не загробная жизнь; люди уходят, но их духовная энергия остается. Мертвые разговаривают с нами, мы готовы им отвечать; общение душ не имеет предела; нам являются духи...

Джин без обиняков спросила, верю ли я в Бога. Я отвечал, что в Бога как надмировое существо не верю, но... Не допускающая ни в чем двойственности, Джин не дала мне договорить, заявила о своем абсолютном атеизме, неверии во что бы то ни было ирреальное. Требовательно глядя мне в глаза, Джин сказала: «Я не думала, что советский человек (тогда еще был Советский Союз) может верить в Бога». Ее английский ум требовал однозначности. Я сказал, что, судя по всему, без божеского как соединяющего, возвышающего людей над нерешимостью их проблем человечеству не обойтись в обозримое время. В Советском Союзе низвергли религию, насаждали марксизм-ленинизм как веру, но прошло семьдесят лет, и опять нужна духовная подпорка — в церкви.

Джин сказала, что в Англии церкви пустеют: люди разочаровываются в религии; католицизм приобретает черты диктатуры.

Джин сказала, что человеку не стоит полагаться на марксизм-ленинизм или на церковь, а надо искать опору в самом себе.

Джин сказала, что не может себя посвятить служению чему-либо вне того круга жизни, какой ей отведен. Она служит только себе и своим близким.

Профессия Джин Шерман — самая распространенная среди женщин Великобритании: домохозяйка, правительница дома. Ян Шерман — юрисконсульт одной из промышленных фирм в Бирмингеме (Доридж — пригород Бирмингема). Мы познакомились с ними в Михайловском саду в Ленинграде. Они прогуливались под водительством моего знакомого гида Интуриста. Мы пригласили их на чашку чая, потом переписывались два года. Наконец получили приглашение приехать в Доридж. И подружились...

Горел огонь в камине. Было сколько угодно виски. На дворе была лунная ночь, вокруг простирался Озерный край, где-то между Шотландией, Уэллсом и Йоркширом, к северу от Ливерпуля.

Днем, когда мы приехали в эту долину, на берег ручья, свернув с асфальта на каменистую дорожку, Ян определил по карте место, остановился у белого каменного дома. Вокруг не было ни души. Дом оказался незапертым. Мы вошли в него, подивились роскошеству убранства. Это мы подивились, моя семья. Ян тотчас обнаружил несоответствие дома контракту, заключенному им с фирмой, сдающей дома в Озерном крае: дом оказался без камина. Кондишен, электроплита, электрический камин, сервант с фарфором, спальни наверху — все было, а камина — чтобы сидеть у живого огня — не было. Это никуда не годилось. Мы отправились на поиски хозяина; он явился нам навстречу, приехал на японском «лендровере». Указал нам искомый дом — с камином. Хозяин — фермер-овцепас, и у него четыре дома на сдачу дачникам.

На вид хозяин был обыкновенный сельский мужик, похожий на Ивана Текляшова из моей деревни Нюрговичи: в резиновых замызганных сапогах, в камуфляжной блузе, какие носят в десантных войсках. При входе в дом мужик снял сапоги, что делает и Иван, затопил камин. В отличие от Ивана, прокурившего все зубы сигаретами «Стрела», мужик Озерного края имел великолепные зубы, как у президента Буша, и разговаривал по-английски. Правда, он говорил на диалекте, которого не поняли и наши англичане. Ему налили полстакана виски, он выпил одним глотком, как пьет водку Иван Текляшов, утерся рукавом, еще раз показал нам президентские зубы и куда-то уехал на «лендровере».