Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1970 год Страница 15

Обычно аборигены третьей категории живут в жалких лачугах из железа и картона, без всяких удобств, в ужасающей грязи и бедности. Во многих кинотеатрах небольших городков им разрешается занимать только первые четыре ряда. Их берут на самую неблагодарную работу, а женщины-аборигенки нередко вынуждены становиться проститутками.

«Но скажите же, бога ради, что можно сделать для этих людей?!» Сколько раз приходилось мне слышать этот вопрос, в котором звучали одновременно раздражение и безнадежность!

Впрочем, во время частных бесед с австралийцами мне неоднократно приходилось выслушивать и обвинения в адрес аборигенов (чего, кстати, публично сейчас почти не услышишь).

«Они грязны и невежественны». Верно, многие аборигены именно таковы. Не очень-то просто следить за внешностью, когда живешь на жалкие гроши. Опрятность и чистота — признаки наличия собственного достоинства. Человек, насильственно лишенный чувства собственного достоинства, не слишком склонен следить за чистотой.

«Даже если им предоставляется возможность посещать школу, они все равно учатся плохо». Ну, во-первых, некоторые учатся хорошо. А во-вторых, немалое количество белых учеников тоже учатся далеко не блестяще! Ребенок-абориген, если можно так выразиться, вступает в жизнь с огромным опозданием, он дает белому ребенку фору, отыграть которую невозможно. К тому же и его родители — люди неграмотные, и их совершенно не трогают академические успехи детей, нередко они даже мешают им, протестуя против бессмысленной, на их взгляд, траты времени на учебу. Опять все тот же древний испытанный трюк: заставить людей жить в грязи и порицать их за то, что они грязнули; лишить их возможности посещать школу и обвинять их в том, что они невежественны. Во время моего пребывания в Австралии там насчитывался один — повторяю по буквам: о-д-и-н — абориген с университетским образованием. Кое-кто, правда, утверждал, что есть якобы еще и второй, но вспомнить его имя никому не оказалось по силам...

«Они работают недостаточно усердно. Они вообще не любят работать». Как будто рабочие во всех странах Европы являют собой пример трудового рвения! Как будто те, что действительно работают, обожают это занятие ради него самого! Вряд ли можно ожидать горения на работе от человека, который твердо знает, что на работу его примут последним, а уволят первым. Доверие рождает доверие, безразличие — безразличие. Те аборигены, которым посчастливилось иметь приличную работу, трудятся великолепно.

«Они слишком много пьют и быстро теряют голову» — вот еще что вам грозит услышать. Белые австралийцы пьют не меньше, и аналогичная слабость должна, казалось бы, вызывать у них симпатию. Но для белых австралийцев выпивка — одна из многих радостей жизни, тогда как для аборигена она чаще всего — единственная возможность уйти от мрачной, безрадостной действительности. Скорее всего они и впрямь не умеют пить и под действием спиртного быстро становятся излишне возбужденными. Не подлежит, вероятно, сомнению и то, что вино как бы раскрепощает аборигена, дает выход таящимся в его душе печалям, горьким обидам, толкает его на буйные, не поддающиеся контролю поступки. Произойди в жизни аборигенов изменения к лучшему, и, пожалуй, исчезли бы со временем причины этих периодических приступов неистовства, и тогда, по-видимому, аборигены научились бы пить, как полагается приличным людям. Правда, два австралийских мировых судьи — мистер Эрни Ланге и мистер Лори Уотсон уже предложили свое надежное средство для борьбы с пьянством: оба джентльмена ратуют за предоставление белым австралийцам права пороть аборигенов! Вот что заявил мистер Ланге (согласно газете «Сан-Геральд»):

— Аборигены начали вырождаться как нация чуть больше года назад, с того самого момента, как им было разрешено пить спиртное... В таком состоянии абориген может украсть лимонад, конфеты, словом, все, что угодно... Нам думается, что нужно ввести порку. Кнут — единственное, что их образумит!

Когда я познакомился со всеми этими разнообразными точками зрения на проблему аборигенов, мне стало понятнее и то недовольство, которое испытывают аборигены и их лидеры. Не случайно они внимательно следят за негритянским движением в США. Вы помните, что в оправдание политики «Белой Австралии» приводился такой могучий довод: иммиграция цветных нежелательна, потому что Австралия не собирается импортировать расовые беспорядки. И пусть аборигенов очень мало и у них отсутствует единая крепкая организация, стоит лишь прислушаться к гневным речам их вождей, к словам, полным сарказма и ненависти, как вы начинаете осознавать, что Австралия бурным темпом идет по пути создания собственной, «доморощенной» расовой проблемы.

Девчонки играют в мильпачунами

Еще четырнадцать лет назад Фил и Ноэль Уоллесы спокойно жили в Мельбурне. Фил работала учительницей, Ноэль каждое утро ходил в свою контору. Летом 1956 года они решили провести свой отпуск, путешествуя по Центральной Австралии. Здесь впервые они встретили настоящих аборигенов — охотников пустыни (до этого им приходилось видеть коренных австралийцев только на страницах журналов). Жизнь аборигенов, их легенды, мифы, обычаи произвели на супругов Уоллесов такое впечатление, что Фил оставила школу, а Ноэль контору.

Отныне их жизнь была поделена между экспедициями к аборигенам, живущим у подножия гор Масгрейв, и обработкой дневников, магнитофонных записей, фотографий.

Целый альбом с фотографиями Ноэля и рассказами Фил они посвятили детям аборигенов. Вот один из этих рассказов.

...В самом сердце Австралии среди «красных песков», у подножия сиреневых гор Масгрейв, живет племя питджанджара. С утра взрослые уходят в пустыню в поисках пищи, дети собирают хворост и сухую траву для костров.

Когда сделано все, что наказали родители, а взрослые еще не вернулись, приходит время для мильпачунами — любимой игры девчонок питджанджара.

Они уходят в пустыню подальше от стоянки и садятся, поджав ноги, широким кругом. Одна из них начинает рассказывать сказку. Хворостиной, сжатой в правой руке, она ритмически бьет по земле, а левой рукой рисует на песке все, о чем говорится в сказке: людей, кенгуру, ящериц или просто солнце. Девочка говорит очень тихо, и все слушают ее, не перебивая, не задавая вопросов. Если кто-то из подруг знает сказку, она тоже берет в руки палочку; и так одновременно одну и ту же сказку могут рассказывать несколько человек; и вокруг каждого собираются свои слушатели — кому что нравится. Иногда сказку начинает одна девочка, а продолжает другая.

— Когда я буду большой, — рассказывает одна из девочек, — я стану белой. У меня будет всего много. У меня будет красивое платье. И много сахара. И коробка, которая делает картинки...

— Тогда ты приедешь к нам, — подхватывает другая, ударяя прутиком по песку, — и дашь нам все это...

— Если она будет белой, — возражает третья, — она нам ничего не даст. Она будет жадная...

— А ты никогда не станешь белой, — смеется четвертая, — ты так и останешься черной и будешь целый день искать, чем накормить детей.

У рассказчицы появляются на глазах слезы.

— Нет, буду, нет, буду! — кричит она.

Назревает ссора.

— Не ссорьтесь, — говорит тогда девочка постарше, — послушайте лучше, как Мутата охотился за кенгуру Литчапарати...

...Иногда можно увидеть девочку, сидящую в полном одиночестве. В правой руке палочка, левая — чертит по песку. Она что-то говорит, и, если прислушаться, можно разобрать слова сказки.

Она готовится к мильпачунами, готовится загодя, потому что очень трудно одновременно отбивать такт, рисовать и рассказывать сказку, такую интересную, что замирают палочки в руках друзей.

В мильпачунами играют только девчонки. Игре их научили матери, а они когда-нибудь научат своих дочерей.

Ну, а что ж мальчишки? Без игр и они не остаются, да еще каких — веселых игр в охотников, следопытов и просто разных зверей. А иногда и их игры бывают грустными...

Джордж Микеш

Перевел с английского З. Каневский

Гномон, клепсидра, брегет и другие

Отрывочные заметки из истории часового дела

Должно полагать, измерение времени началось в тот момент, когда некий охотник некоего первобытного племени, воткнув в землю копье, заметил, что тень от копья изменяет свое положение и длину вместе с изменением положения солнца на небе. Можно не сомневаться, что до этого охотника свои копья в землю втыкали многие другие. но только этот, самый одаренный среди соплеменников, увидел взаимосвязь между движением солнца и тени. Так человечество сделало шаг вперед, открыв принцип гномона, сиречь прибора для определения времени по тени. Гномон по современным меркам был не более чем младенческим лепетом только что родившегося мира. Первым же словом, произнесенным наукой об измерении времени, можно считать солнечный циферблат, пли размещенные по окружности надписи, обозначающие пору дня. Геродот и Диоген называют изобретателем этого усовершенствованного гномона Анаксимандра Милетского, жившего в VI веке до нашей эры. Стоит вспомнить его имя с благодарностью, хотя есть тут одно «но»: ученым доподлинно известно, что древние египтяне пользовались солнечным циферблатом за семьсот лет до Анаксимандра. Следующим шагом было появление песочных часов. Песочные часы изобретаемы были не раз и во многих странах. Древнейшие же их изображения и описание принципа действия вырезаны на камнях все того же Древнего Египта. Уточним, что особо они распространились в средние века. Священники определяли но ним продолжительность мессы, а моряки подсчитывали скорость движения судов.