Чарованная щепка 2 - Валерия Демина Страница 15

Султан был доволен решением: Селим с малолетства привыкнет к иноземным высоким лицам, а Флавия следует чем-то занять, пока тоска не довела его до края. Заложник полезен Тассиру живым и здоровым.

Сам царевич к тому времени довольно сносно говорил и писал на местном наречии, так что задача была ему по силам. Получив от султана «просьбу», пленник не стал искать лазеек для отказа — напротив, он вцепился в шанс послужить своей стране. Нужно лишь подойти к вопросу тонко, заложить в юном принце крохи интереса к ладийской культуре и людям. Лояльность будущего дипломата оказалась в руках воспарившего Флавия.

Он вложил всю душу в эти уроки, продумал всю цепочку знакомства с лучшими образцами искусства и науки Ладии, почти полюбил ученика с внимательными черными глазами.

Разумеется, все напрасно.

Южный принц был образцово льстив со своим учителем — и брал только то, что хотел. Он охотно вступал в долгие теологические споры, читал предложенные книги, был прилежен к переводам и легко переходил на северный этикет. Однако широкие души ладийцев занимали его лишь в той мере, какая позволит будущему послу достойно ими манипулировать.

Что ж, он тоже был верным сыном своей земли.

Принц вырос, его презрение к «нечистому» наставнику вуалировалось уже менее усердно. Брезгливость сквозила почти в каждом обороте, но дипломат постиг науку щупать формальные границы, не переступая их. Флавий давно смирился со своим педагогигеским провалом, и необходимость изредка беседовать с принцем для речевой практики стала очередной малоприятной тяготой. Он мечтал быть снова забытым в своих комнатах и крохотном огороженном саду на долгие месяцы.

При почетном пленнике жили несколько слуг и охрана. Переписка исключалась, ладийскому послу дозволялось лишь издали убеждаться в здравии заложника. Встречи с местными единоверцами или посещение элланской церкви — не чаще раза в месяц. Порой выпускали гулять по нижнему городу, забредать на базар. Сторожили вяло — царевич расклад понимал и держался тихо. На торгу знакомств не заводил, записок не передавал и к лотошникам из далеких земель рвался только затем, чтобы среди постылых чечевичных гор найти хоть одну вялую проросшую вожделенную картофелину.

Все, что Флавий мог себе позволить — это крайне напряженно слушать. Любая неумная выходка скажется на отношении двух стран.

Мелкую дерзость улыбчиво прощали, забавляясь повадками хищника без клыков. Решись же он на саботаж или замысли побег — ломкое перемирие пошатнется.

Вызовы ко двору султана — к счастью, редкие — царевич ненавидел всей душой. Многословные церемонии тянулись до вечера, а за языком приходилось следить втрое против обычного. Последний раз он даже сказался больным, чтобы избежать этой милости, но вельможи приволокли заложника в покои владыки едва не за ворот.

— Дурные вести принес мне ветер холодных лесов, — запел тогда султан, щуря хитрые очи. — Северное Солнце зайдет в нашем благословенном краю.

Глаз уколола капелька пота со взмокшего лба.

О, за двадцать лет его научили бояться. Безрассудную отвагу в бою царевич уже доказал, но здесь — бесконечное ожидание, почти лишенное вестей извне. Возобновись война — он первым ляжет под секиру… и ладно бы начали с головы! Публичные казни в Тассире ценили и могли смаковать часами.

Владыка тогда продолжал, слащаво цокая.

— Страдания наши достигнут небес, каменные стены поднимут плач о лучшем из сынов нашего союзника, — уверял он. — Так передай отцу, когда станешь целовать его туфлю при встрече.

Флавий позабыл и моргать, окончательно развеселив султана. Умягченный картиной своего великодушия, тот не стал тянуть жилы дальше и подтвердил:

— Украшения твоих рук совлекут на границе. Сбереги их как память о гостеприимстве великого Тассира.

Потом вроде бы подали кофе для последней беседы с владыкой, но царевич не запомнил больше ничего — он дивился, что вообще остался тогда в сознании.

Сегодня Селим, красуясь верхом, ясно читал еще свежие воспоминания в глазах бывшего пленника. Насмешка под черными усами была полна уверенности в том, что Флавий в Ладии такой же «свой», как и приезжий принц.

— Вы покажите мне знаменитые храмы? — повторил гость.

— Разве у вас еще нет провожатых? — мрачно ответил Флавий, замечая на отдалении у перчаточной лавки пару всадников ладийской стражи. Формы они не носили, но и не слишком таили свое присутствие.

Принц не обернулся.

— Двое! — горделиво рассмеялся он. — Но они безмолвны и скучны. А у вас? Только один?

Флавий полагал, что за ним более не приглядывают. Неужели Селим рассмотрел кого-то? Или змей просто хочет позлить?

— Пусть ваши местные друзья расскажут, чем богат Итирсис, — предложил царевич. — Неужто совсем никого не осталось после Хавьера?

Намеки на поредевшую сеть осведомителей Селим воспринял без лишней чувствительности.

— Вы стали говорить иные речи, когда ваши руки не украшены тассирским серебром, — пожурил он с улыбкой. — Зачем вы так неучтивы со странником на вашей земле?

Флавий мог до утра перечислять причины, но и вопрошавший знал ответ не хуже. Царевич остался кратким:

— Владыка Тассира велел мне помнить ваше гостеприимство. Я всегда ношу его в глубине своего сердца.

— Мы не делали вам зла, почтенный принц, — мягко корил Селим. — Заботились, как о родном! Не дом ли встретил вас подозрением?

Определенно, посол имеет целью поглубже вбить клин в отношения царской семьи.

— Это лишь ваши домыслы, — ровно отозвался Флавий.

— Станем же снова друзьями, о мудрый мой наставитель в хитростях вашей земли? — принц вдруг перешел на тассирский.

— Кажется, я стал забывать ваш язык, почтенный принц, — ответ прозвучал по-ладийски и нарочито громко.

— Напрасно ты так упрям, о сын Максимилиана, — стрекотал посол все еще на родном наречии. — Мы ценили тебя больше, чем твой отец. И знаем тебя лучше, чем он. Некоторых клятв о твоей изменчивой преданности лучше ему не ведать, не так ли?

Шантаж? Впрочем, за двадцать лет можно придумать и подтасовать любые доказательства измены.

— Мне нечего скрывать, — отрезал Флавий.

— Я мечтаю видеть мосты Итирсиса, которые умеют открываться, — Селим легко вернулся к чужому языку, но без прежней нарочитой звонкости. — Покажете мне их этой ночью?

Во тьме легче заморочить провожатых чарами — как жаль, что дипломату нельзя заблокировать магию!

Конечно, ничего серьезного на такой встрече в центре города не прозвучит, но эпизод ночной прогулки царевича с тассирским принцем станет прекрасным дополнением к мозаике общих подозрений.

Видно, того и желает Селим, ибо тассирцы сами не ведают: что интересного увез в своей голове сын Максимилиана? Мудрый многое рассмотрит даже сквозь решетку. Быть может, их уже достигли слухи об успешной копии стальных тассирских арбалетов.

Южному владыке будет спокойнее,