Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1981 год Страница 16

Читал почти каждое утро и вечер. Станислав Францевич как-то незадолго до смерти упоминал, что в те сто дней это чтение стало вроде обязательного ритуала...

Но вполне понял я вскользь брошенную им фразу только тогда, когда отыскал в музейном архиве черновые записи Стржелецкого, когда расшифровал их, ибо почерк у него был, прямо скажем, не ах какой внятный. Долго я искал эти заметки, о которых слышал и легенды, и домыслы, и догадки. И вот они передо мной.

Станислав Францевич начал вести их еще в вагоне, который все дальше и дальше увозил эвакуированные из осажденного Севастополя экспонаты Херсонесского музея. Старший научный сотрудник Стржелецкий, ответственный за сохранность и доставку в Свердловск уникальных сокровищ, устраивал тогда и свой вагонный быт. Печурку поставил, отметив, что «жить стало веселей». Соорудил ложе, и преоригинальное: в мраморном саркофаге II —III веков нашей эры (он находится ныне в постоянной экспозиции). Стол составили ящики и положенная на них та самая стела с текстом присяги жителей древнего Херсонеса. Что бы ни делал за столом — а это было единственное место в вагоне, где можно было нормально сидеть,— слова клятвы стояли перед глазами.

Даже когда писал. В первые же относительно благополучные дни, уже за сотни километров от родного Севастополя, от непрерывного самолетного воя и взрывов бомб, Стржелецкий попытался восстановить хотя бы в нескольких словах недавние события. А их, нежданно обрушившихся на него, с избытком хватило бы на всю оставшуюся жизнь...

Собственно, сопровождать музейные ценности сначала поручили не Стржелецкому. Он, как и остальные оставшиеся сотрудники, спешно свертывал экспозицию. Ящиков не хватало. Извлекли из подвалов давно не существующего монастыря какие-то монашеские сундуки, окованные железом. Правда, некоторые насчитывали лет по сто, если не больше, и расползались по швам. Кое-как их подлатали и упаковали в них хрупкие сосуды, амфоры, античные терракотовые статуэтки, женские украшения, мраморные рельефы, небольшие Надгробные стелы, монеты и другие предметы, найденные археологами при расколках в древней земле Херсонеса.

Работать было крайне опасно. Фашисты почему-то посчитали территорию музея важным военным объектом и нещадно ее бомбили с первых же дней войны. Уже 25 июня во двор музея упала 500-килограммовая бомба, сильно повредив музейные здания. Затем бомбы и даже магнитные мины сыпались обильно, они причинили страшные разрушения. До сих пор, как свидетель тех ужасных дней, рядом с домами, отстроенными после войны, зияет пустыми оконными глазницами остов старого Владимирского собора. Когда налетали самолеты, работники музея прятались в монастырских подвалах, в крепостных развалинах, в некрополе и древних могилах...

Основных экспонатов вместо указанных по разнарядке об эвакуации трех тонн набралось восемь. В 108 ящиках. Из них 51с памятниками истории, культуры и искусства; остальные заняли архив и научные материалы — результаты археологических раскопок с 1888-го по 1941 год.

Стржелецкий отправил семью из Севастополя, сам записался в ополчение. Но неожиданно его назначили сопровождать экспонаты; убеждены были, что он со своей обязательностью, дотошностью и энергией выполнит поручение лучше, чем кто-либо.

Пока ездили в Симферополь переоформлять на его фамилию проездные документы, потеряли несколько дней. А тем временем обстановка на фронте ухудшилась. Оставался единственный путь из Севастополя — морем, но он находился под непрерывными ударами немецкой авиации и подводных лодок. Да и кораблей было недостаточно, чтобы эвакуировать из города раненых, женщин и детей, заводы и многое другое.

Музею пришлось ждать своей очереди, а она все отодвигалась и отодвигалась: ночными рейсами вывозили людей и более важный, как считалось, груз. И, быть может, вообще не отправили бы музейные ящики... Помог директор музея Иван Данилович Максименко, старый член партии, комиссар бригады в гражданскую войну, бывший чекист, словом, человек в городе авторитетный. Правда, в июле он был призван на политработу в штаб армии и формально не имел отношения к музею. Но почти ежедневно наведывался в Херсонес и, по существу, продолжал им руководить. Он-то и добился, чтобы 18 сентября 1941 года музейное имущество погрузили на теплоход «Волга». Грузили ночью, последними, в страшной спешке, с музейными ящиками не церемонились.

До Поти добирались три дня. Недалеко от Сухуми нарвались на вражескую подводную лодку. Она подкралась к кораблю, набитому сверх всякой нормы людьми, в основном ранеными, женщинами и детьми, но сопровождающие «Волгу» сторожевые катера и тральщик вовремя ее заметили, отогнали.

Пока шли до кавказских берегов, Станислав Францевич времени даром не терял. С помощью судового плотника подремонтировал разбитые при погрузке монашеские сундуки, накрепко обмотал их проволокой. Потом в дальнейших своих передрягах, коих было без числа, с благодарностью вспоминал он плотника с «Волги». Как, впрочем, и многих других людей, встретившихся на его стодневном пути, без которых он, пожалуй, не смог бы сохранить в целости музейные ценности.

Поти встретил проливным дождем — он лил непрерывно пять дней. Ящики были брошены прямо на пристани. Отчаянные попытки достать вагон кончились неудачей: порт был забит эвакуированным имуществом, людьми, которых надо было вывозить на восток. Экспонатам грозила гибель.

Спасение пришло неожиданно. К измотанному вконец Стржедецкому подошел человек, похоже, сопровождающий на «Волге» какой-то груз. Отрекомендовался:

— Заместитель директора севастопольского завода. Эвакуирую в Тбилиси станки и оборудование. А вы, кажется, из нашего музея? Бывал в Херсонесе... Очень хорошо, что музей вывезли. Чем могу помочь?

Выслушал и отдал один далеко не лишний «заводской» вагон. И помог погрузить в него музейные ящики.

Из Тбилиси завод отправляли куда-то дальше. С ним уезжал и покровитель музея. На прощание посоветовал:

— Оставьте вагон за собой. Только, конечно, договоритесь с железнодорожным начальством...

Но это начальство даже слушать не стало Стржелецкого. Потребовало немедленно освободить «незаконно захваченный вагон». Что делать? Кинулся Станислав Францевич в Академию наук Грузии. Ее вице-президент академик Симон Николаевич Джанашиа с полным пониманием отнесся к его заботам. Позвонил первому заместителю председателя Совнаркома республики Георгию Федоровичу Стуруа, попросил принять «уважаемого коллегу из Севастополя». И Стуруа незамедлительно дал: разрешение Херсонесскому музею на владение вагоном. Нужно было только оплатить проезд. А денег у Стржелецкого не было, в спешке не дали их в Севастополе. Джанашиа обратился в Народный комиссариат финансов... Словом, после сложных и длительных переговоров Академия наук Грузии одолжила Херсонесскому музею в лице ее «директора» Стржелецкого пять тысяч рублей.

Не обошлось и без курьезов. По таксе провоз музейных предметов большой ценности стоил... 30 тысяч!! Станислав Францевич схватился за голову. Такой огромной суммы даже Академия наук Грузии не могла бы раздобыть для него. Тогда решили проделать хитроумный перерасчет, работники финансового отдела академии превратили античные амфоры и сосуды, средневековые поливные блюда в... простую посуду, древние мраморные изваяния и терракоты — в камень, дневники раскопок чуть ли не в оберточную бумагу... Еле-еле уложились в пять тысяч! Теперь, если судить но накладным, в ящиках Херсонесского музея значились не экспонаты, коим цены не было, а обычные бытовые вещи…

10 октября вагон наконец-то прицепили к эшелону, отправляющемуся в Баку. Тогда-то Стржелецкий и устроил упомянутый стол со стелой-столешницей, взялся писать дневник. Но дня через три на какой-то глухой станции надолго застряли. Не к кому было даже ходить чего-то требовать или просить. Рядом в таком же неопределенном положении находился состав с вареньем. Его начальник, веселый и замечательный, по словам Станислава Францевича, грузин Иосиф Петрович до отвала кормил изголодавшегося севастопольца вареньем. Запивали кипятком. Больше никакой еды не было.

В Баку привычные хлопоты о выгрузке, о следовании дальше. Привычные просьбы, уговоры. Пришлось идти к уполномоченному ЦК ВКП (б) и Сов наркома СССР по эвакуации Петру Николаевичу Валуеву, и он устроил Стржелецкого с его "монашескими сундуками", ми» на пароход, следовавший в Красноводск.

Отплыли 20 ноября. Шел дождь со снегом. Дул сырой, пронизывающий ветер, от которого на палубе негде было укрыться. Шестибалльный шторм швырял судно, битком набитое людьми и грузом. Стржелецкий, не спавший несколько суток, влез в щель между ящиками, натянул на себя влажный брезент и сразу же забылся в тяжелом кошмаре. Но дремал недолго — очнулся от нестерпимого холода.