Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1981 год Страница 17

А со временем приключилась с моим учителем такая история.

...Как-то в Питере задумали построить большую парусную яхту для великого князя Сергея Романова. Собрали для того девяносто девять мастеров. Дерева навезли всякого — и черного и красного, да еще ореха, дуба, бука. Едва только начали строить, великий князь заинтересовался, сколько народу трудится. Распорядитель работ ответил, что девяносто девять. «Безобразие, непорядок,— говорит великий князь.— Почему девяносто девять, а не сто? Немедленно найти еще одного мастера!» Побежали искать Синявина. Он как раз в краснодеревной питерской мастерской работал, на мебель узоры да орнаменты наводил. «Хороший ли ты мастер? — спрашивает распорядитель работ.— Не водится ли у тебя какой-нибудь диковинной штуки, тобой сработанной?» Тут Синявин достает из кармана цепочку, вырезанную из дерева. В цепочке двадцать колец. Распорядитель посмотрел, колечками побрякал. «Как соединял кольца-то? Вроде следов-то и не видать».— «И не увидишь,— отвечает Синявин.— Цепочка-то из единого куска дерева вырезана».— «Да ну?— удивился распорядитель.— А из какого дерева? Вроде бы непонятно: то ли дерево, то ли камень. Будто коричневый малахит»,— «Ну можно деревянным малахитом звать, а можно и карельской березой, потому как необыкновенное это дерево только в карельских краях растет».— «Ладно,— говорит распорядитель,— годишься ты в мастера. Собирай котомку, поедешь со мной на место одной сурьезной работы».

Вот трудятся сто добрых российских мастеров. Вот яхта уже готовая, надо только внутреннюю отделку произвести и корабельную мебель сработать. Тут мастерство Синявина и сгодилось. Все признали, что лучше его никто не может это дело сделать, и все работали по его указу.

Вот закончили мастера работу. Прибегает распорядитель, весь запыхался.

— Сам великий князь приехал! Велит всех собрать.

Всех мастеров в ряд поставил распорядитель на берегу. Мужики пятернями волосы причесали, ждут, что же дальше будет. То ли великий князь работу принимать будет, то ли за усердие наградит.

А великий князь сошел с белого баркаса, к мужикам подошел и говорит:

— Все собрались? Очень хорошо. Вина привезли много. Пусть мужички еще немного поработают.

Оказалось, что великий князь с приятелями приехал сюда, чтобы на новой яхте большую попойку устроить. А на отделку яхты и взглянуть не пожелал. Погнали мужиков ящики с вином таскать. Обидно им было. Всю душу они в эту тонкую работу вложили, а трудов их праведных никто и заметить не пожелал.

Таскают мужики ящики, а Синявин сел на камень и сидит. Распорядитель подскакивает:

— Чего расселся, дура?

А Синявин в ответ:

— Я нанимался тонкое ремесло свое в пользу употребить, а не затем, чтобы ящики с винищем таскать.

А распорядитель ему:

— Ну смотри, Синявин. Гордость — она большим господам сподручна. А вашему брату за горделивость-то мало плотят.

А один из мастеров был старенький. Рука у него побаливала. Вот он с карбаса ящик-то снес, а до яхты донести не может. На берег поставил и сел, руку потирает. Тут распорядитель на него налетает как петух.

— Что сел как пень?

— Рука болит вот, сил нету ящик-то ташшить.

— Ништо, сичас поташшишь.

Размахнулся распорядитель — бац старику в ухо. Тот так и пал на землю. Распорядитель нагнулся, чтобы еще старику наподдать, и чувствует вдруг, как чья-то рука крепко за ухо его взяла. А это Степан Иванович.

— Ну-ко,— говорит,— не выпрямляйся. Коли выпрямишься, в воду макну.

Взял Степан Иванович ящик с вином, поставил на спину распорядителю и говорит:

— Тащи. Да не урони смотри!

На другой день выгнали Синявина с работы и заплатили за отделку яхты в три раза меньше, чем другим мужикам. С тем он и вернулся в свое Заонежье.

Сколько-то времени прошло, приходит из Питера депеша Степану Ивановичу. Оказалось, что после попойки, глаза продрав, великий князь увидел на стене каюты искусные узоры. Тонкой работы мозаичные цветы были врезаны в черное дерево. Пожелал узнать, кем эти диковинные цветы сделаны.

А депеша такая была. Мол, для великого князя новая яхта строится и называться будет «Африка». И что надобен, мол, он и что будет ему плата особая, великая.

А Синявин человек грамотный был и письмо такое написал: человек он вольный, а потому заставить его ехать в Питер никто не может. А звание и достоинство мастера он весьма чтит и уважает. И видеть не может, как мастеров заставляют ящики с вином таскать да еще и в ухо бьют...

Сказывают, жил в Заонежье, в Шуньге, еще один большой мастер. Семеном Крапивиным звали. С ним такая история вышла. Как-то на ярмарке увидел он часы-луковицу: приказчик в подпитии часами хвастался, крышку открывал. Крапивин долго разглядывал, как там крохотные зубчатые колесики крутятся и пружиночка вздрагивает.

Как-то пришел к Крапивину сосед, удивился:

— Это что за мелкость ты из дерева вырезываешь?

— Часы сделать хочу.

— Часы? Из дерева?

— Ну да. Корпус будет из капа. Кап — он ведь такой материал, что не хуже металла. Он не трескается, не портится, не разбухает от сырости и не коробится в жару. Это мы как слепые мимо такого чудо-материала проходим. А из него надо дивы дивные делать, чтоб весь мир удивился.

— Ну, Крапивин, немало и я из дерева всяких штук вырезал, но деревянных часов не только не видывал, но и не слыхивал. Много ли времени понадобится, чтоб такие часы сделать?

— А хоть десять лет. А хоть и вся жизнь.

— Ну коли так, успеха тебе желаю. Трудись, удивляй мир. Из каких пород дерева механизм-то часовой сделать хочешь?

— Ну корпус часов да футляр — это из капа. Для механизма и циферблата пальмовое дерево достану. Стрелки из жимолости сделаю.

— Ну а пружину из чего? Нешто деревянная пружина металлическую заменит?

— Попробую бамбук.

— Так ведь и бамбук — дерево. Хватит ли упругости?

— Попытка не пытка. Авось получится.

— Однако смел ты. Неужто механике обучен?

— Да- нет, я и грамоты-то не знаю. Принялся мастер за свои труды.

Несколько лет работал. Трудился, трудился, а часы его деревянные никак не желают ходить. Весь огород у него лебедой зарос, а поле — ольшаником. Пошла про мастера худая слава по всему Заонежью.

А лебеда на огороде у Крапивина хорошая уродилась. Стеной стоит. Про бурьян и говорить нечего — в человеческий рост вымахал. Подойдет баба к пряслу, глянет под ладонь на крапивинский огород, головой покачает:

— Не хозяин...

За красивым да редким деревом ездил Крапивин в Петрозаводск, в столярное краснодеревное заведение. Все узнавал, какое дерево хозяин купил да привез. Потому что для механизма часового приходилось ему разное дерево пробовать.

Как-то приехал Крапивин в Петрозаводск, купил несколько кусочков — обрезков хорошего дерева, а у столярного заведения пристав стоит, его дожидается,

— К большому начальнику тебя, Крапивин, велено отвести.

Ну Крапивин приосанился,— вот, думает, какая слава обо мне идет, даже большому начальнику обо мне известно.

А большой начальник на него сгремел:

— Ты что, Крапивин, на устои посягаешь? Часы носит только благородная публика. А ты, небритая морда, тоже часов захотел? Твое дело рыбу ловить, поле пахать, в огороде ковыряться. Устроим тебе маленькую отсидку, а потом возвращайся, хозяйство в порядок приводи, и чтоб никаких там часов!

И отвели Крапивина в больницу для умалишенных. Тихих помешанных, которые слушались, заставляли вкалывать. Ну и Крапивин приспособился в столярной мастерской работать. Свои кусочки-то деревянные он туда за пазухой принес. Норму по табуреткам выполнит, берется за свою часовую работу.

Спросит, бывало, у него надзиратель:

— Ты что это, Крапивин, строишь?

А он отвечает простодушно:

— Часы.

Ну, тут уж все с хохоту покатываются. Все довольны. На то он и сумасшедший, чтобы чудить.

Вот сделал Крапивин свои часы. Дело осталось за малым. Пружинку сделать, чтобы ход был. Вместе с обрезками дерева купил он в тот раз и кусочки бамбука. Один из надзирателей наводил порядок, да и бросил все эти обрезки в печку, в огонь. Тут Крапивин закричал не своим голосом да голыми руками, прямо в огонь и полез. Сильно руки обжег, слезы из глаз, но спас свои кусочки драгоценные. Попросил у надзирателей тряпицу пальцы замотать, а те смеются:

— Коли ты сдвинутый, так зачем тебе заматываться? В печку-то сам полез, никто тебя не толкал.

Долго у Крапивина руки болели. Деревянные кусочки он прятал под мышкой, с ними и спал. Как-то пришел снова в столярную мастерскую, достал кусочек бамбука, смотрит, а одна тонкая полосочка отщепилась и от огня-то съежилась, свернулась, будто пружинка. Крапивин осторожненько ее отрезал, подправил, вставил на место. Хотел было завести часы свои, да раздумал. Сердце бьется, вот-вот из груди выскочит.