Молево - Георгий Тимофеевич Саликов Страница 17

– Покидаем вас тут. Не скучайте. Вас поэты забавлять будут. Они гулять отказались.

– И Боря, – предводительница дачников указала вверх наискосок, – он уже давно соскучился.

Антагонисты во взглядах на тему возникновения видов живых существ оставили девушку на обещанное попечение, и удалились.

Село было совершенно безлюдным. Должно быть, слух прошёл о заблудшем льве. Все обитатели как один сидели по домам, запершись на засовы, да подперев двери ухватами. И допивали спиртного, у кого что чудом осталось.

Путники пошли сначала прямо.

Разговор не слишком ладился. Татьяна Лукьяновна хитренько так постреливала бледно-серыми глазами на размашистые движения угловатых рук Дениса Геннадиевича, а тот лишь ухмылялся…

Спустя недолгое время они вышли на опушку леса. Тот предстал подозрительно светлым. Путники недоумённо сощурили глаза, но не придали тому значения. И углубились в него, произвольно подаваясь направо да направо.

Человеку свойственно заблуждаться. Любой путь, им выбранный, ведёт к заблуждению, но оно не замечается. Гуляет человек да гуляет, пока не натыкается на безвыходное положение.

Когда идёшь налево, полагаясь на ощущение свободы, заблуждаешься довольно легко, привыкаешь к заблуждению, хотя уже давно догадываешься о чём-то не том. Потихоньку приходит знание, что ты действительно неправ. По определению. Неправ. Таковое чувство не больно вонзается в твою привычку, но становится несколько неприятным. И непременно возникают оправдательные мотивы, смягчающие содеянное. Смягчающие, но не отменяющие. Чувство дискомфорта усиливается. Получается, что не столь беззаботно гулять в левизне. В конце концов, не исключена обычная надоедливость чего-то не того. И в тот миг, когда на самом деле надоест это сладкое и чем-то оправданное заблуждение, – ты, не доходя до безвыходного положения, сам легко выбираешься из него, изменив направление, выходишь по возможности на праведный путь, посмеиваешься над бывшим собой, ощущая себя действительно свободным.

Это когда налево. Но если идёшь направо, на сей раз заблуждение выдаётся довольно твёрдым и уверенным, потому что оно именно правое. Из такой стойкой непутёвости самому тебе вряд ли получится выйти, поскольку чувствуешь в нём незыблемость. Безальтернативно и самозабвенно. И чтобы выйти оттуда, из неотступной правоты, не доходя до безвыходного положения, нужна некая внешняя сила, более могущественная, чем та, что привела тебя к роковому заблуждению. Но поможет тебе она или не поможет, – от тебя ничуть не зависит. Выходит, правота намного опаснее левизны, хоть эту опасность можно долго не чувствовать, поскольку сознание твоё обволокла именно правота. Беспросветная…

А прямо? Что случается с тобой, когда идёшь прямо? Наверное, постоянно спотыкаешься да натыкаешься на что-нибудь. А порой так споткнёшься, что и расшибиться насмерть никто не запретит.

Куда же двигаться, чтоб не заблудиться и не умереть?

Остаётся только вверх…

Кто это сказал? Мы не знаем. Само откуда-то упало на страничку.

Наши путники беседовали меж собой, каждый утверждая свою правоту. Сие было целью обоих. И заблудились в глухом лесу. Может статься, и возникали у них идеи выбраться из заблуждения, но, поскольку оба путника считались правыми и, одновременно, антагонистами, успеха не предвиделось. Лес потихоньку темнел да темнел, пока не исполнилась ночь среди дня.

– Вот до чего доводит правота, – прошептала Татьяна Лукьяновна, подтверждая мысль, упавшую на страничку.

– О чём вы? – Денис Геннадьевич не уподобился настрою попутчицы, он даже возвысил голос.

– О ничём.

– А ничто, оно что?

– Думаю, у него нет определения. И синонимов нет. Ничто исключает любое проявление.

– Эко вас куда-то потянуло, – учёный-дарвинист сипло присвистнул, – глубокая философия пошла. О ничём.

– Да. Это результат нашей с вами хлёсткой беседы. Она всё уничтожила.

– Угу. Похоже на то. Но как будем выбираться из леса? Из тьмы? Или из ничего?

– Кто бы знал…

– Татьяна Лукьяновна, а ведь у вас есть посох. Что, если он впрямь волшебный?

– Посох? Да-да-да-да. Есть. На счёт волшебства не знаю, но он вроде неведомого символа. Посох, похоже, не бывает без символа.

– Ну да. Как у Моисея, что обратился в змею по воле Бога? – Денис Геннадиевич вдруг начал выдавать знание книги, не имеющей ничего общего с дарвинизмом. – Или как палочка-выручалочка, что в сказке слушается тайного волшебного слова?

– Шутите? А вы, случаем, не владеете ли этим словом, а? – Татьяна Лукьяновна хихикнула. – Сказки давно читали?

– Нет. К сожалению, не шучу. И к ещё большему сожалению, не владею. Однако давайте попробуем идти наощупь? Вдруг повезёт.

– Пойдём.

Они двинулись наугад, растопырив руки, и сходу наткнулись на ближайшие деревья. Туда, сюда. Но всюду стволы, стволы. Густо-густо.

– И всё-таки, скорее всего, без внешнего вмешательства тут не обойтись, – сказал учёный-эволюционист.

– Согласна, – ответила антидарвинистка и стукнула посохом о землю. Через миг на его верхнем кончике что-то слабо вспыхнуло, будто на него сел светлячок.

И действительно, самые обыкновенные светлячки повыпрыгивали из-под посоха и разлетелись. Вскоре уже вся ближайшая округа леса слегка осветилась от множества светящихся букашек.

– Да-а, – протянул Денис Геннадьевич, – да-а… любопытно… Что за волшебное слово вы произнесли? Неужели «согласна»?

– Кажись, оно.

Денис Геннадьевич вдруг расхохотался, да слишком даже громко.

– Вот уж действительно волшебное словечко. Сработало ведь.

– Слово-то волшебное, – Татьяна Лукьяновна отказалась поддерживать восторга учёного, – очень даже волшебное, только похоже на то, что посохом я расковыряла гнездо светлячков. А они, надо полагать, весьма компанейские, потому-то из всех гнёзд и повыпрыгивали. А их тут видимо-невидимо.

– Не объясняйте, не объясняйте. Пусть будет волшебство. Ведь так приятно его ощущать! – Не переставал по-детски восхищаться представитель учения Дарвина.

– Хорошо, хорошо, пусть. – Татьяна Лукьяновна снова согласилась. Освещённость светлячками в тот же миг даже удвоилась. – Пойдёмте, пойдёмте, прямо пойдёмте, пока есть что разглядеть. Даст Бог, выйдем куда-нибудь.

– С радостью, – сказал её спутник, подскакивая и хлопая в ладошки, словно дитя, узревшее сказку воочию.

И они двинулись. Вперёд ли, назад, влево ли, вправо, – не понять. А вскоре новый огонёк, настоящий или призрачный, замерцал вдали. Тут желанная и неведомая внешняя сила ухватилась за посох, вмешалась, по догадке Дениса Геннадиевича, и повлекла Татьяну Лукьяновну снова ни вперёд, ни влево, ни вправо, а куда-то вширь. Денис Геннадиевич лишь поспевал за ней. Призрачный свет тоже раздавался и вширь, и вглубь, пока не стал небольшим уютным освещённым городом. Внешнее вмешательство иссякло, путники оказались на площади. Из окон окружающих домов слышалась весёлая музыка, смех, аплодисменты. Оказалось, что действительно настала ночь. И ночная городская жизнь бурлила вовсю, полным ходом, не ведая тьмы.

Татьяна Лукьяновна и Денис Геннадиевич вошли в ярко освещённый подъезд, перед ними открылись двери, улыбчивый швейцар изящно поклонился. Помещение оказалось огромным и полным