Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1979 год Страница 18

Еще недавно колдун был главным лицом в ментавайской общине, он держал людей в страхе: ведь с ним общались духи! Теперь его влияние ослабло. Как шутит комиссар полиции, старшины стали президентами, а колдунам оставили департамент здравоохранения (со всеми болезнями идут к колдуну) да министерство по делам религий.

Ментавайцы — народ очень общительный. Любое событие — большое или малое — отмечается веселыми праздниками с танцами и Пеннем. Веря в могущественные силы окружающей их природы, они поклоняются и молятся любому непонятному явлению природы. Если человек оказывается в трудном положении, это потому, что, помимо добрых духов, чуть ли не под каждым деревом скрывается злой. Он только и думает о том, как бы, подкараулив ментавайца, пробраться в его душу. Злой дух запросто прикидывается каким-нибудь фруктом, плодом, прячется в воде. Съел человек, допустим, дуриан или выпил воды — и заболел. Так объясняются и лихорадка, и желудочные болезни. Правда, злой дух, по их поверью, вредит ментавайцам потому, что ему скучно. Если его развеселить, то он покинет душу, и человек станет снова здоровым. Вот почему по случаю болезни здесь устраиваются веселые праздники.

Смерть тоже сопровождается празднествами, чтобы душа умершего не была печальной. Ведь горевать нет оснований: просто ментаваец переселился туда, где вдоволь всего — кабанов, черепах, моллюсков, саговых и кокосовых пальм...

Я расспрашиваю о взаимоотношениях в семье. Узнаю, что молодые люди женятся по любви, но согласие родителей обязательно. Жених не дает выкупа за невесту, но родителям ее преподносит подарки: например, кокосовую пальму, дерево дуриана, разные плоды, одну-две курицы, корзину с наседкой и цыплятами. Никто не откажется, если жених подарит сделанную им деревянную миску или долбленую лодку. После сговора начинается подготовка к свадьбе. Она может продолжаться и несколько недель, и даже два года, пока не будет сделано все, что нужно для жизни молодых, включая изучение неписаных традиций и обычаев племени, которые, кстати, гласят, что юноша должен жениться только тогда, когда чувствует, что может прокормить жену и построить собственный дом.

Обязанности жены и мужа у ментавайцев довольно четко очерчены. Жена должна добывать рыбу, исключая рыбную ловлю в море, выращивать келади, заготовлять дрова, готовить «чубе» — пищу. Муж обязан собирать саго, то есть рубить созревшие пальмы и делать муку из их сердцевины, обрабатывать поля под кокосы, следить за состоянием дома, заниматься торговым обменом. Если родители невесты не соглашаются на брак, жених «похищает» девушку, и их с радостью принимает любая семья. Через несколько дней родители и вся деревня принимают молодых, устраивая очередной праздник.

Правом наследования — а имущество, которое предстоит наследовать, определяется еще при жизни его хозяина (земля, кокосовые пальмы, лодки, снасти), — пользуются дети, как мальчики, так и девочки. Учитывая склонности детей, определяют, кому будет принадлежать земля, кому лодки, кому оружие. Если при жизни отца наследство не было поделено, то оно переходит к старшему сыну, а уж он обязан заботиться о братьях и сестрах...

Прервав свою лекцию, сикере представляет нам лучшего охотника по имени Кериманай. Ему немного лет, но на лице лежит печать нелегкой жизни, а все тело покрыто татуировкой и бесчисленными шрамами. Колдун говорит, что нет такого зверя, которого не добыл бы Кериманай.

— А крокодила? — спрашиваю я.

Кериманай испуганно отшатывается. Оказывается, крокодил — тотемное животное рода, убивать его запрещается, чтобы не навлечь беды на весь род. Потом, сбегав домой, охотник показывает свое оружие — стрелы и копья из бамбука. Впрочем, их главная сила в «омае» — яде вроде сока кураре.

Вполне серьезно охотник медленно рассказывает мне:

— Если ты захочешь у себя дома приготовить омай, то возьми по одной части коры и листьев дерева кураре, острого, почти ядовитого перца, листьев дерева банглай и корней дерева туба...

...Из Мелекета мы возвращались поздно ночью, хотя времени на переход потратили значительно меньше: у заливчика, который днем переходили вброд, нас ожидала лодка. Мы шли по тропе размеренно и скоро. В черном небе висела яркая полная луна. Ее свет делал этот буйный зеленый мир таинственным и торжественным.

М. Домогацких / Фото автора

Поклонись дереву

Говорят, эта птица приносит счастье. Она обладает житейской мудростью и той необходимой мерой условности, которая пробуждает фантазию...

Туловище и голова птицы выточены из тонкослойной сосновой чурки, отсвечивающей янтарем. По бокам с помощью тончайших пластинок-дранок врезаны размашистые крылья. Пышным стрельчатым веером расходится хвост, а головку венчает крошечная корона-хохолок с волнистой золоченой текстурой.

Это резное полумифическое существо живет у меня под потолком, у самого окна. Когда-то птицу, как фамильный тотем-оберег, подвешивали в переднем, красном, углу деревенской горницы, где стоял обеденный стол. На него ставили самовар, и резная чудо-птица, повинуясь токам горячего воздуха, медленно. И торжественно вращалась вокруг оси, излучая добро и покой...

Я верю этим рассказам, верю и тому, что она приносила счастье. Иногда я осторожно дую на хрупкие деревянные перышки, и птица горделиво поворачивается по кругу, наблюдая краешком глаза-сучка, как клубятся тучи у горизонта, накапливая влагу, как проступают сквозь туман неясные, словно парящие в воздухе видения — высотные кварталы Тропарева, шпиль МГУ... А по ночам освещенная фарами случайных машин птица будто замирает на невидимой нитке и смотрит туда, где впервые появилась на свет, — в сторону глухих волошкинских суземий, пересыпанных брусникой и клюквой, туда, где она когда-то качалась на ветру обыкновенной сосновой веткой...

Я расскажу, как она попала ко мне.

Еще недавно над Волошкой висела серая туманная кисея, устало тенькал осенний дождь, разбрызгивая грязь в лужах, и вдруг все изменилось. В одночасье налетел ветер, вытаивая мглу. Он вытягивал текучие ветви берез, горстями срывал с них листья, и те долго летели по прямой, будто вспугнутая стая птиц. В растрепанных облаках открылись ослепительно голубые прорези, из них хлынули потоки света, и то, что раньше лишь угадывалось сквозь туман, получило свою окраску и свои очертания.

Поселок лежал передо мной как новенький, вымытый и ухоженный в лучах занимающегося утра, и дорога к петуховскому дому уже не казалась такой далекой и нудной. Когда я вышел на улицу, то увидел его сразу, как неожиданно возникший мираж. Да, это был он. И не нужно было заглядывать в блокнот, чтобы убедиться: Комсомольская улица, 27, дом Александра Ивановича Петухова.

От избы веяло несокрушимой мощью, дивной теремковой красотой. Все в ней было прочно, надежно и величественно. Кружево резьбы наличников, подзоров и причелин оттеняло тесовый монолит рубленных «в лапу» стен. Такое ощущение, будто не обыкновенные люди, а богатыри громоздили одно на другое эти толстенные смолистые бревна, десять-двенадцать метров длиной каждое. Будто не простые плотники, а искушенные резчики наводили по обструганному дереву тонкое кружевное узорочье... Я толкнул было калитку, чтобы пройти внутрь, но меня остановил звонкий старушечий окрик:

— Закрыто, милок, закрыто. По ягоды все ушли. — Я оглянулся и увидел маленькую старушку с бегающими глазками. Она стояла у дома напротив, развешивая белье на заборе, и искоса наблюдала за мной.— В лисе они, в лисе, — наставляла меня старушка. — И Александр там, и Валерка. Часа три как ушли: отсель недалече будет. Все прямо и прямо иди, а от кривой березы налево. Как увидишь собак — одну Музгарка зовут, другую Амур, — значит, и они рядышком. Амур тебя облает — это уж как положено, а Музгарка руку оближет. Ласковый лес, непутевый дак... Иди, иди, не боись!..

Я вошел в лес, как в темный прохладный туннель, и деревья сомкнули за моей спиной седые колючие лапы. Заброшенная тропинка долго петляла между узлами оголенных корней и замоховевшими пнями. Она то скрывалась под слежавшимся слоем хвои, то выбегала на сухой безлесный пригорок, то утопала в болотистых распадках, среди пожухлых зарослей иван-чая... Тайга была серой, неприбранной, захламленной. Деревья снизу густо обросли пыльным мхом, сверху затянулись паутиной. В глубине зарослей вдруг затрещал валежник, всхлипнуло под напором скрипучее дерево и повалилось в торфяную жижу... Если бы не молоденький сосняк, заслоняющий собой следы распада, не «а чем было бы остановить глаз.

Как я ни вглядывался, кривой березы нигде не оказалось — наверное, все они были кризыми и куцыми, — и я принялся рыскать по кочкам в поисках клюквы. Почва упруго качалась и хлюпала под сапогами, обвивая их тесно сросшимися стебельками с жесткими матовыми листьями. Сквозь листья россыпью горели лежавшие на толстой мшистой подушке влажные и нарядные бусины. Сверху они были огненно-красными, по бокам розоватыми, с легким морошечным отливом, а снизу почти белесыми, чуть тронутыми желтизной. Совсем как яблочки — ядреные, крепенькие, румяные травянистые яблочки! Знаменитый северный витамин, который содержит в себе самый высокий процент бензойной кислоты. Между прочим, кто-то подсчитал — не знаю, насколько верно, — что с каждого гектара болот в Архангельской области собирают около... десяти штучек таких яблочек и что более десяти тысяч тонн северного витамина остается вечной собственностью природы...