Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH Страница 18

мысленный монолог о собственном взрослении. Я видел в нем исключительно положительные стороны, поскольку уже давно считал, что моё детское тело — это своего рода многолетняя клетка для моего резко повзрослевшего сознания. А надзирателями этой клетки выступали взрослые, погруженные исключительно в собственные проблемы и обстоятельства, не замечающие или не желающие замечать моих переживаний и мыслей. И с каждым днём все отчётливее проступали в нашей семье особенности этих странных отношений: с одной стороны, коллегиальные, почти равноправные отношения между супругами, с другой — отношения начальства и подчинённых между родителями и детьми. Эта иерархия казалась мне несправедливой и удушающей.

— Это же самые настоящие рельсы! — воскликнула Хелла, её голос звенел от восторга. Это восклицание, наконец, заставило меня оторваться от своих мрачных размышлений и подняться с кровати.

Я ничего не ответил, молча наблюдая за кузиной, которая с нескрываемым интересом изучала мою необычную комнату. Казалось, ей было интересно абсолютно все: каждая книга на полках, каждая картина на стенах, каждый уголок этого небольшого пространства. Мне было приятно видеть её восхищение. Я действительно приложил много усилий, чтобы моя комната отличалась от других, при этом, чтобы она была отражением моего внутреннего мира. Я хотел вдохнуть в неё жизнь, наполнить её смыслом и индивидуальностью.

Я задумчиво рассматривал книжный шкаф, перебирая в памяти названия понравившихся произведений и размышляя о том, какие книги могли бы дополнить мою коллекцию, создать ещё более уютную и вдохновляющую атмосферу. Мой взгляд скользил по корешкам, от старинных книг в расписанных переплётах до современных изданий в ярких обложках. Каждый том хранил в себе целый мир, полный приключений, загадок и открытий. В этот момент я чувствовал себя настоящим исследователем, собирающим свою собственную библиотеку знаний и впечатлений. Именно в этот момент задумчивости Хелла оторвалась от своего исследования комнаты. Она подошла ко мне лёгкой, бесшумной походкой, словно не желая нарушать моё уединение. И, остановившись совсем рядом, неожиданно крепко обняла меня.

— С днём рождения, Адам! — прошептала она мне на ухо. — Я хочу, чтобы наша дружба оставалась крепкой ещё очень долго. Ты самый замечательный человек, которого я знаю. — Хелла не спешила размыкать объятия, уткнувшись лицом в мою жилетку. И я, тронутый её искренностью, тоже обнял её в ответ.

Мир не меняется в дни рождения. Не происходит никаких чудес, не сбываются заветные мечты. Даже само взросление наступает почти незаметно. Оно подкрадывается медленно, неуловимо, как тень, которая постепенно удлиняется с заходом солнца. И в один момент, совершенно неожиданно для себя, ты смотришь на своё отражение в зеркале и с грустью констатируешь сломавшимся голосом, что детство окончилось. Я был ещё далёк от этого дня, но не сомневался, что он наступит так же быстро, как я преодолел расстояние, отделяющее глупого, доверчивого мальчика от скрытного, молчаливого подростка.

Я не питал никаких иллюзий по поводу своего дня рождения. Не ждал подарков, не рассчитывал на праздник. Единственным моим желанием было, чтобы этот день прошёл спокойно, без семейных скандалов и выяснения отношений. Эта мысль казалась мне гораздо более привлекательной, чем любые праздничные сюрпризы.

Однако Хелла, лучась праздничным настроением, попросила меня спросить у мамы, будет ли сегодня какой-нибудь банкет по случаю моего дня рождения. И я, не желая её расстраивать, нехотя направился в сторону маминой комнаты. Предпочитая не афишировать цель своего визита, я старался делать вид, будто просто прогуливался по коридору, задумчиво рассматривая висевшие на стенах картины. В мои планы входило незаметно прошмыгнуть на горничную лестницу и, обойдя пару коридоров, оказаться в гостиной, где я мог бы случайно столкнуться с мамой и как бы между прочим задать ей вопрос Хеллы.

Но едва я заглянул в коридор, где располагалась родительская спальня, как заметил мелькнувший в полумраке силуэт Бернда. Он как испуганный кролик, стремительно нырнул в большую, массивную дверь единственной комнаты в этом коридоре — спальни моих родителей. Это показалось мне странным и заставило насторожиться.

Что он мог там забыть? Отец уже был в своём кабинете, я видел его, когда мы с Хеллой выходили из моей комнаты. На его лице не было ничего примечательного, только его обычная, привычная меланхолия, которая уже давно не вызывала никакого удивления и не заставляла обращать на себя внимание.

А вот Бернд шёл совсем по-другому — лёгкой, уверенной походкой, которая резко отличала его от всех остальных слуг, почтительно трепещущих перед моей властной матерью. В его движениях чувствовалась некая фамильярность, неприемлемая для человека его положения.

Не желая больше терзаться догадками и подозрениями, я решительно подошёл к массивным дверям родительской спальни и, стараясь двигаться как можно тише, осторожно приоткрыл их. Мама сидела за своим письменным столом, разбирая утреннюю почту. Она уже была при полном параде, в одном из своих изысканных платьев. Мама обладала удивительной способностью читать невероятно быстро. Ей достаточно было бросить беглый взгляд на страницу, чтобы понять содержание письма. И я был ей искренне благодарен за то, что, несмотря на всю свою строгость в воспитании, она обучила этому полезному навыку и меня.

Листы с государственными печатями, скорее всего, очередные благодарности за её щедрые инвестиции в городские проекты, лежали в одной стопке. Рядом с ними — письма от деловых партнёров, наполненные сухими фразами и цифрами. И, наконец, отдельной кучкой были отложены письма от «попрошаек», как презрительно называла их сама мама — людей, обращавшихся к ней с просьбами о финансовой помощи или покровительстве. Её пухлые, маленькие пальчики проворно перебирали каждое письмо, беспощадно рвали ненужное и откладывали в сторону то, что требовало её внимания.

А Бернд стоял молча, немного в стороне, словно смиренно ожидая, когда ему соизволят объяснить причину вызова. По моему опыту, сейчас он должен был легка покашлять, как бы ненавязчиво напоминая о своём присутствии. Мама, поглощённая чтением, скорее всего, не обратила бы на это внимания. А дальше все зависело от её настроения. Если бы он задал свой вопрос слишком тихо, и она бы его не услышала, ему пришлось бы повторить его громче. И тогда мама, раздражённая его настойчивостью, обязательно накричала бы на него за то, что он посмел повысить голос в её присутствии.

И вот, как я и ожидал, Бернд приглушённо кашлянул. Но, вопреки моим размышлениям, мама тут же подняла на него взгляд и отложила в сторону все письма.

— Звала? — спросил он ровным, спокойным голосом. Я даже невольно попытался прочистить уши, подумав, что их заложило. Мне показалось, что я ослышался. Бернд говорил с ней абсолютно