Балбесы - Alexander Blinddog Страница 19

Наверняка это из-за дисбаланса гуморов в крови, сходи к городскому лекарю, он тебе поставит целебных пиявок. Говорят, помогает. Ещё говорят, что он сожительствует в противоестественной связи со своей козой, да мало ли что злые языки болтают. Я слухам не верю, я их только разношу, как ветер чумной мор.

— Ты бы лучше помогал, чем прохлаждаться без дела и трепать языком целыми днями.

— Я и помогаю, — серьёзно ответил Блонди и кинул кошке новый обрезок мяса. — Помогаю животным, братьям нашим меньшим, выживать в суровых условиях уличной жизни. Что может быть благороднее и почётнее, чем это, ты мне скажи?

— Например, заниматься тем, за что нам платит дядюшка Мак. Обещает заплатить рано или поздно, скажем так.

— От обещаний кони дохнут, или как там говорится.

— От работы.

— Во-во, ты и сам говоришь. Не надо напрягаться, я тебя понял, брат, буду стараться не потеть лишний раз.

Пока Генри соображал что бы такое язвительное ответить, сзади его окликнули.

— Привет!

Он вздрогнул. Сегодня словно все сговорились подкрадываться к нему со спины. Генри оглянулся и увидел Жозефину Марию Луизу.

— Ой, привет. Не ожидал тебя здесь увидеть, Жозефина.

Та в привычной манере рассмеялась не пойми чему.

— Просто зови меня Луизой, а то весь язык сломаешь. Где же меня ещё искать? Вот хожу в людных местах, продолжаю зазывать людей на представления.

— И как? Удачно? Народ ходит?

— Ходит, да только мимо. Не то что денег, даже еды никто не предлагает за такой волшебный спектакль, как «Немного продажной любви».

Чувствуя себя предельно тупым, Генри перебирал в голове приличествующие случаю слова.

— Сама знаешь, — наконец выдавил он из себя. — Времена сейчас тяжёлые. Людям не до культурного отдыха.

Девушка пожала плечами:

— Зато в соседнем городе, говорят, остановилась труппа, которая показывает бородатую карлицу с огромной грудью и она умеет бёдрами колоть орехи. Народ в очередь записывается на представление.

Генри почесал в затылке.

— Может, вам тоже в своё представление нанять бородатую карлицу? Будет там на заднем фоне сидеть, орехи колоть, или там... кинжалами жонглировать? Народ потянется.

Луиза скривила губы и посмотрела на него так, будто услышала сейчас самую тупую вещь в мире и каждый в радиусе десяти ярдов теперь летально отупел.

— Превратить наше театральное искусство в развлечение достойное только запойных пьяниц с тягой к бородатым женщинам? Увольте.

— Я только помочь хотел, — буркнул раскрасневшийся Генри.

— Да я понимаю. Просто мы несём настоящее искусство в людские массы, а не потакаем низменным желаниям толпы. Только оно почему-то не нравится этим самым людским массам и они не хотят за него платить. Такой вот парадокс.

— Как ваш спектакль называется, говоришь? — спросил Блонди из-за спины Генри.

— Немного продажной любви.

— Слушай, а ты не думала, что это плохое название?

Луиза усмехнулась.

— Ты же даже не знаешь, про что он? Почему ты сразу решил, что это плохое название?

— Ну а какая разница про что там ваше костюмированное выступление? Дело-то не в самом сюжете, а в том, чтобы красиво назвать всё действо, смекаешь? Тогда народ будет слышать интересное интригующее название и бежать за билетами, расталкивая друг друга локтями.

— А ты бы как назвал спектакль?

— Свинья, горшок и три дуделки, — совершенно серьёзно ответил Блонди.

Луиза перевела ошарашенный взгляд куда-то в пустоту и так сильно зажмурилась, словно волна тупости теперь разбегалась ещё сильнее и могла вот-вот её накрыть с головой.

— Спасибо за ваши интересные предложения, ребята, — наконец проморгавшись сказала Луиза. — Пойду, вернусь к работе, сегодня ещё много дел. Надо найти карлицу, умеющую жонглировать кинжалами и перерисовать афиши на «Свинья, свисток и две свистелки».

— Горшок и три дуделки, — поправил её Блонди.

— Ага. Вот-вот, точно. Спасибо, в общем, пойду я.

Она помахала парням рукой и подозрительно поспешно ушла.

— Ну ты и балбес, Генри, — сказал Блонди, как только девушка скрылась из виду.

— С чего это вдруг?

— Когда девушка жалуется тебе на что-то, ей даром не упали твои дурацкие советы. Просто поддержи её в любой ситуации и подбодри.

— В смысле?

— Да вот жалуется тебе Луиза, что никто не идёт на её спектакль, так? Ты возьми и поддержи просто, мол, да, вот негодяи, очень жаль, они просто не знают, какое это волшебное действо, какая ты отличная актриса и какая чудная это пьеса. Смекаешь? Поддержка, а не тупые советы.

Блонди изобразил руками две чаши весов, показывая, как поддержка перевешивает идею с бородатыми жонглёрщицами.

— Ой, да много ты понимаешь, как будто, — сказал Генри. — Сам тут налетел со своими дуделками, как одержимый.

— Ладно, ладно тебе, не бесись. Твоё сумбурное бухтение можно понять. Она очень симпатичная девочка.

— Угу.

— Ой, да ну остынь уже, говорю тебе, я же вижу, что ты ей нравишься, — сказал Блонди.

— С чего это ты так решил? — буркнул Генри, сердечко которого забилось быстрее.

— На самом деле ни с чего. Просто так сказал, тебя подбодрить хотел. Ты явно абсолютно не умеешь общаться с женщинами и это видно за милю.

Генри мысленно выругался и пошёл обратно в трактир. Тут же к нему подлетел какой-то старик, тряся миской с бобами, приготовленными, якобы, по семейному рецепту Мака. Хозяин заставлял работников говорить, что секрет готовки бобов передала ему его бабушка, которая унаследовала его от своей бабушки и так далее, и что рецепт держится в строжайшей тайне. На самом деле же, в строжайшей тайне должно было храниться то, что это самые обыкновенные бобы.

— Как это называется, я вас спрашиваю? — старик сразу перешёл в атаку без лишних предисловий.

— Бобы? — с подозрением чего-то нехорошего спросил Генри.

— Я вижу, что бобы, балбес, — взвизгнул старик. — Я хожу в этот трактир уже десять лет, щенок. Десять лет каждый день заказываю миску бобов. И знаешь что?

— Теряюсь в догадках, господин. Что?

— Каждый раз их количество разное, вот что! То тридцать один, то двадцать восемь. Иногда вообще — тридцать четыре! Вы что тут все, сумасшедшие?

— В последнее время, кажется, что да. От меня-то вы чего хотите?

— Десять лет я терпел ваше безумие, но всему приходит конец! Скажи мне, как это называется?

Генри задумчиво почесал голову.