Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2016 Страница 2

«Из ресторана тянет щами…»

Из ресторана тянет щами,вокзальной тихой нищетой.И воздух, горький от прощаний.немного влажный и густой.В таком заплаканном просторегода, как спички, коротки.Стихи пугают, рифме вторя,смертельной точностью строки.Никто не едет, все пропали.Начальник станции тверёз.И лишь закат, всё так же палев,врисован в лирику берёз.Играет бомж на слабой лютне,и усмиряет этим плоть.Зачем на станции ГолутвинТы разлюбил меня, Господь?

«Мне нужно, чтоб звала, мне нужно, чтоб кричала…»

Мне нужно, чтоб звала, мне нужно, чтоб кричала,чтоб голосила вслед огромная страна,чтоб снова мне судьбу по риске размечала,меж пальцами текла, как волглая струна!Мне нужен этот ор грачиного развала,семи её небес проём и разворот.И чтобы к ней меня Татьяна ревновала,рвала в клочки билет, кривила плачем рот.Ушёл мой стыдный век и отзвонили звоны.Я сам себя забыл на торжищах земли,где печень злым вином врачуют выпивоны,с большого бодуна прожорливее тли.

«Не надо показывать старых актрис…»

Не надо показывать старых актрис,вчерашних владычиц большого экрана:их горьких морщин, их заглаженный плиси чашку с щербиной на спинке дивана.Не надо, завесим для них зеркала –пускай себя помнят по давним прогонам,по судьбам-дубляжам, что жизнь раздалав пандан к госконцертовским жёстким вагонам.Уж лучше, как Гарбо, стоять в сторонеот века сутяг и торговых баталий.Там новые крали на каждой стене –на прежних уже и глядеть перестали.Мне больно за них, за стареющих див,за их неустрой и за постную манку.Как будто, бессмертием их поманив,им жизнь подложила подлянку.

«Полуслепые зимние погоды…»

Полуслепые зимние погоды.Душа вполглаза смотрит из окна.Остановились пасмурные воды.Затихла многодумная страна.Нам есть о чём подумать в эту пору,Но я пойду и лягу, и усну.И снова буду счастлив без разбораза всю мою просторную страну.За тех, кто есть и тех, кого не стало,кого душа считает за своих.(Она из очень лёгкого металлаи завершает свой структурный сдвиг).А головокружительное счастьеей раздувает юбку пузырём,решая все проблемы в одночасье…И мы ещё покуда не помрём.

«Проходит онемение удара…»

Проходит онемение удара.Жизнь понимает, что она жива.Как хорошо, что мы друг другу пара,хотя бы по вопросам существа!И если, беззащитней женской шеи,придут слова, к общению просясь,я, как связист, укрывшийся в траншее,установлю на месте с ними связь.Всё на потом: расчёты и разборки,деленье на своих и на иных…Сперва прочесть от корки и до корки,ища метафор – тёлок племенных,проверить слог по линии разломана крепь, на вязкость, на едрёну мать!И только после, на досуге, дома,уже на вкус и цвет воспринимать.

«На бумажке свой год запишу…»

На бумажке свой год запишу,поднимусь, положу на божницу…Я умеренно пью и грешу.А столетье мне попросту снится.Тихо сходят снега с высотыи болтаются звёзды на нитке.У столетий привычки просты:аты-баты, пиф-паф и напитки.Вот за это я их и люблю:я и сам из незамысловатых –на доходы коплю по рублю,ем и пью у друзей тароватых.День сверкает расчёсами гроз.Ночи – время сплошного испуга.…Как же долго я, Господи, рос,чтобы мы понимали друг друга!

«Единство ночи – мелко блёклых звёзд…»

Только этого мало.

Единство ночи – мелко блёклых звёзд.Упорство слов, просящихся наружу…Зерно спросонья захотело в рост.Февраль. Снега перерастают в стужу.Вот чьё-то сердце светит в темноте –комочек плоти, сжатие-биенье.Нас ждут не эти, помнятся не те.Рассвет помечен синеватой тенью.И внятно ходят ходики судьбы,разметив расстояние по стенке.И кажется взаправду голубытворения невнятные оттенки.Но жизнь мила, как жостовский поднос.…Заснул и встал, разгладил одеяло.Всё хорошо, но всё-таки до слёзчего-то жалко и ужасно мало.

«Когда благопристойное веселье…»

Когда благопристойное весельевершится в небесах под клавесин,я предаюсь губительному зельюсреди родных растений и осин.Но всё же, для причастности к народу,в желаньи слиться или встать в ряды,хотелось бы использовать погодудля коллективной праздничной балды.Ах, Бокарини, выйдем на лужайку,тряхнем, как говорится, стариной:под клавесин добавим балалайку –и пляс тогда пойдёт совсем иной!Такое тут поднимется-взовьётся.такой тут будет выпад и отпад!…Нет, хорошо под праздники поётся!И каждый сам себя услышать рад.

«Бог забирает лучших среди нас…»

Бог забирает лучших среди нас –они ему нужнее для работы.Он сам определяет день и часдля пополнения извечной квоты.Прости, Творец. Я всё ещё ропщу:ты обошёл меня при разнарядке…На следующий раз не пропущу,хотя я и пятнадцатый в десятке.Кому провидеть помыслы Твоис раскладами на сотни поколений?Я годен лишь на местные бои,для остального нужен рослый гений.Ты не сердись. Мы все твоя трава,карандаши из общего пенала…Но Люда всё-таки была праваи наизусть Твои расклады знала.

«О чём между собой беседуют коты?..»

О чём между собой беседуют коты?Что говорят о нас, обнюхавшись, собаки?Как зародился свет в утробе темнотыи кто прочтёт судьбы мучительные знаки?Что значит «электрон»? Откуда взялся ток?Вот телефон звонит и говорит: – Я Таня…Невещный этот мир, увы, ко мне жестоки в частностях своих, и взятый в сочетанье.Я в нём за долгий век не понял ничего.Хотя при всём при том я был среди счастливых,когда одуревал от милостей егои ковырял камедь на отпотевших сливах.Я уважал предмет, трёхзначное число…А прочее терпел и принимал на веру.Да, я не понимал, откуда что пошло.Благословенны те, кто миру знают меру!Наверно, мне и впрямь всё это ни к чему…Оно так веселей – восторг и удивленье!Я даже смерть мою по-братски обниму…Хотя она всего случайное явленье.

Чекко

Он тринадцатому векудо сих пор стучится в двери.Отворите человеку!Это Чекко Анджольери.

Он строптив, драчлив, несчастен.Он обедать ходит в гостиУ него простые страсти:девка, выпивка да кости.

Как он мать свою ругает,как отцу желает смерти!Он проклятья изрыгает…Только вы ему не верьте.

Говорят, всё это враки.Говорят – литература.У него, мол, дом, собаки…И жена – верна, но дура.

Как он с пылом дилетантарвётся к миру из сонета!Как отчитывает Дантато за то, а то за это!

Гвельф идёт на гибеллина.Сколько крови в человеке!Да и плоть всего лишь глинадаже в двадцать первом веке.

Кто тут малый, кто великий?..Время всем воздаст по вере.Что же так зашёлся в крикеэтот Чекко Анджольери?

«Когда-нибудь я напишу стихи…»

Когда-нибудь я напишу стихи,где море, лето, гаснущие дали.И запахи проперченной ухинад сонмом подозрительных едален.…Дул бриз. На рейде гукали суда.Стамбул курился дымкою кадила.И по ночам дежурная звездаиз темноты на клотике всходила.Какой мне год?.. А, впрочем, что за счёт?Я молод, счастлив и как будто в латах:вон жизнь моя поверх меня течётв блистаньи брызг и муравьёв крылатых.И женщины горячая рукатак невесома, так мокры каменья!И крабы вылезают из песка,хромая на ходу от неуменья.Что счастье, друг?Да, женщина и страсть,и кружевная выточка удачи…Но эти, норовящие упасть,хромые крабы, горстка мокрой сдачи,ныряющие головы пловцов,полдневный зной и рыжая дорога,рыбак, судьбу ловящий на живцовс моста в затоне Золотого Рога,акации над хрустом шелухи,и вымя-груз подвешенного сыра?…Когда-нибудь я напишу стихипро жизнь мою – про сотворенье мира.

«Я помню день в базарном гам…»

Я помню день в базарном гамеи женщин с белыми ногамина первых празднествах весны.Их чуть смущённую походку –они идут легко и кротко…И по-особому ясны.

Эдем районного значенья –сплошное, в сущности, мученьеиз-за доступности чудес:лотки, товары скобяные,а с ними прочие-иные –и все на нас, наперевес.

И ты, конечно, в том Эдеме,как полагается по теме,сияешь чистотою лба.Уже ничто судьбу не застити ты с утра ещё глазастей.Да вот она, твоя судьба!

Зачем я жив и помню это –твоё лицо в качанье света?И, ничего не бережась,две наших тени без приглядачуть в стороне, но всё же рядом,лежали,за руки держась…

«Все мои дожди отморосили…»