Светочи Тьмы - Татьяна Владимировна Корсакова Страница 21

Он вернулся к столу, взял в руки недочитанное письмо.

«Касаемо еще одного вашего поручения, Август Адамович, хочу сообщить, что я связался со своим приятелем, сделавшим какую-никакую карьеру по дипломатической части. В Дюссельдорфской академии художеств нет ученика с указанными вами именем и фамилией. Мой приятель в этом абсолютно уверен, и у меня нет оснований ему не доверять. Куда бы ни отправился означенный юноша, в Дюссельдорф он так и не прибыл. Я продолжу свои изыскания и как только обнаружу что-то по-настоящему важное, непременно вам сообщу. Искренне ваш, С.П. Самохин».

Август уже и думать забыл, что просил Свирида Петровича разузнать, как сложилась судьба воспитанников, которые, по словам Леонида, покинули стены приюта после инициации. А вот Свирид Петрович ничего не забывал и выяснил то, о чем Август уже и сам начал догадываться. Воспитанники Агнии Горисветовой не покидали пределы усадьбы, они просто исчезали, словно их никогда не существовало. Они исчезали, и никому не было до этого дела. Наивного Леонида можно было накормить байками про светлое будущее и исполнение заветной мечты, но Август уже давно перестал считать себя наивным.

Порывшись в ящиках рабочего стола, он вытащил бумагу и письменные приборы. Пришло наконец время написать Леониду!

* * *

Август был взволнован до такой степени, что не пил до тех пор, пока на маяке не появился мальчишка-посыльный. Он сунул мальчишке конверт и мелочь, потребовал, чтобы тот без промедления отправлялся на почту. Мальчишка, привыкший к его чудачествам и обрадованный щедрым вознаграждением, тут же прыгнул обратно в лодку и погреб к берегу с таким усердием, словно за ним гналась албасты. А Август откупорил привезенную бутыль с самогоном и принялся ждать.

Ответ не пришел ни через несколько дней, ни через неделю. Расстояние до Горисветово по здешним меркам было небольшое, погода стояла чудесная, дорога была в хорошем состоянии. Это зимой расстояние в несколько миль может стать непреодолимым препятствием, но не в самый разгар лета! Тревога Августа с каждым днем делалась все сильнее и сильнее. Наконец он решился!

Ему не привыкать появляться незваным гостем. Ему нет дела до общественного мнения и прочих условностей. Сказать по правде, этот визит он должен был нанести гораздо раньше. Причиной всему его бездушие, почти такое же, как у албасты. Он бросил мальчишку в беде в логове голодного зверя, уговаривая себя, что поступает правильно. Уговоры закончились, пришло время действовать.

Соблазн напиться во время пути был велик, но Август давно научился управляться с собственными демонами, поэтому к тому моменту, как экипаж въехал в ворота Горисветовской усадьбы, он был трезв, как стекло. Трезв, встревожен и зол. В больше мере на себя самого.

Кажется, его приезд остался незамеченным. Август расплатился с извозчиком и, сунув под мышку потрепанный дорожный саквояж, пошагал по подъездной дорожке. С его предыдущего визита прошло чуть меньше года, но взгляд то и дело подмечал случившиеся в усадьбе перемены. Надо сказать, перемены эти были не к лучшему. Чувствовалось какое-то общее уныние и запустение. Начать с того, что никто не охранял ворота. Они даже не были закрыты. Тяжелые створки раскачивал туда-сюда ветер, и несмазанные петли пронзительно скрипели. Парк тоже выглядел заброшенным. Кусты давно не стрижены, трава не кошена, на некогда роскошных клумбах буйствовали сорняки.

Август прошел мимо фонтана, который прошлым летом работал вполне исправно, а нынче белая мраморная чаша покрылась паутиной трещин, а на дне ее лежали прошлогодние листья. Но больше всего его смущала тишина. В месте, где живут дети – много детей! – не должно быть такой гнетущей, такой напряженной тишины.

Он уже начал подумывать, что усадьба необитаема, когда в одном из окон первого этажа увидел худенький, очевидно детский силуэт. Кто-то следил за ним, слегка отодвинув в сторону занавеску.

Здесь, вблизи дома, присутствие людей сделалось чуть более заметным. На скамейке у оранжереи лежала кем-то забытая книга. Листы ее пожелтели и сморщились, из чего Август сделал вывод, что книга лежит так уже довольно давно. Через раскрытую дверь оранжереи были видны оставленные на дорожке садовые инструменты: воткнутая в землю лопата, грабли и ржавая лейка. Растения в оранжерее были почти такими же неухоженными, как и снаружи, но инструменты давали надежду на то, что оранжереей кто-то занимается. Тут же поблизости стоял мольберт. Его деревянные ножки утопали в густой траве. Август подошел к мольберту, посмотрел на то, что воодушевило невидимого художника. Взгляд уперся в глухую стену конюшни. Из конюшни тоже не доносилось ни привычных звуков, ни привычных запахов. Очевидно, это здание пустовало.

Август в раздумьях постоял перед мольбертом, зачем-то заглянул в оранжерею, проверил, есть ли вода в лейке. Вода была на самом донышке, мутная и тронутая зеленцой. На некогда белой дорожке тоже виднелся зеленый налет то ли плесени, то ли мха. Пахло сыростью и запустением. Словно бы он зашел не в оранжерею, а в склеп.

От возникшей вдруг ассоциации Августа прошиб холодный пот. Из оранжереи он почти выбежал. И тут же нос к носу столкнулся с Тихоном. Старик мазнул по нему равнодушным, лишенным узнавания взглядом и прошел мимо. Двигался он мелкими шажками, смешно и неуклюже размахивая длинными руками. Август хотел было его окликнуть, но тут же вспомнил, что старик глухой. Значит, придется являться пред ясные очи Агнии без доклада, по-простому.

Агнию он нашел там, где и рассчитывал найти – в кабинете. Она сидела за огромным письменным столом, углубившись в чтение каких-то бумаг. Кабинет казался единственной по-настоящему жилой комнатой в этом полном уныния доме. Август заприметил даже букет каких-то неведомых цветов в хрустальной вазе. От цветов шел тяжелый горьковато-ладанный аромат, от которого у Августа тут же разболелась голова.

Сама же Агния была чудо как хороша! Прав был Свирид Петрович, когда заверял Августа в ее исключительном здравии. От недавней болезни не осталось и следа. Нет, пожалуй, о ней напоминала бледность. Но бледность эту запросто можно было списать на дань моде. И лихорадочный румянец мог быть вовсе не лихорадочным, а наведенным искусственно. И губы, слишком яркие, слишком сочные, на общем бледном фоне казались алыми, словно бы перепачканными в ягодном соке. Или крови…

Август отшатнулся в тот самый момент, как