Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1980 год Страница 22

— Несколько тысяч, — ответил я, думая, что перехватил.

— В каждом рулоне пятьдесят штук. А всего восемьдесят тысяч, — сказал он, посмотрел на чистое от туч небо и теперь только надел форменную фуражку...

В доме нас ждали натопленная печь, накрытый стол: копченая свинина, лепешка свежайшего домашнего сыра, горячая булка ржаного хлеба и гора отварных яиц. Пока мы переодевались и умывались, стемнело, и хозяйка зажгла над всем этим великолепием стосвечовую лампу без абажура, стала разливать в тарелки тот самый памятный теперь для меня суп — бульвене. Но прежде чем приняться за еду, Витас принес портрет отца. С большой фотографии в бумажной самодельной рамке глядел молодой человек из тридцатых годов с холодными спокойными глазами Витаса, в форме лесника: в петлице кителя цифра 15 — номер обхода, погоны с плетеным орнаментом, портупея...

— На боку он носил маузер, — сказал Витас и убрал фотографию.

Пока я разглядывал портрет, на столе появился глиняный древний кувшин, из которого хозяин по кругу стал наливать в бокалы розоватый напиток.

— Пожалуйста... Березовая вода. — Лесник углубился в еду.

— Он сам готовит ее, по своему рецепту. — Жена указала на мужа и продолжила: — В марте — апреле набирает бочку березового сока, бочка должна быть дубовая... в нее загружает ветки смородины — пучками — и ставит в холодное место.

Витас одобрительно кивнул. Он подождал, пока я допью мягкую, с нежной кислинкой воду:

— Вообще-то готовил эту воду отец. Он, видимо, подсмотрел ее у деда. Выходит, это и моя вода...

Надир Сафиев

Последние из могикан

П о данным джакартского Управления охраны природы, целому ряду эндемичных представителей индонезийской фауны грозит полное исчезновение, если не будут приняты срочные меры для их охраны. Так, например, в заповеднике Гунунг Лейзер осталось всего 40—50 экземпляров суматранского носорога. Из-за интенсивных лесоразработок на острове Бавеан в Яванском море значительно сократилось поголовье бавеанских оленей, которые не встречаются больше нигде в мире. Еще плачевнее участь яванского тигра. Согласно последней оценке в заповеднике Мету Бетири обитает всего четыре или пять этих хищников. Причем, как считают зоологи, весьма проблематично, удастся ли сохранить этот подвид от гибели, даже если отловить оставшихся тигров и поместить в специальный резерват.

Главная причина нынешнего катастрофического положения в том, что, несмотря на все запреты, во многих районах Индонезии продолжает расти браконьерство. «В Америке и Европе слишком много богачей, которые готовы выложить баснословные деньги за редких, экзотических животных, особенно за внесенных в Красную книгу, — полагает видный индонезийский зоолог Тити Дарсоно. — Пресыщенные деньгами, они не довольствуются роскошными яхтами и «кадиллаками». Для поддержания престижа им нужны чучела, шкуры и перья редкостных зверей и птиц. И хотя они считаются культурными людьми, на самом деле это — безжалостные варвары».

Поскольку на международных рынках существует большой спрос на представителей индонезийской фауны, находится немало алчных дельцов, которые толкают местных жителей на браконьерство и наживаются на истреблении редких животных. Так, на Западном Ириане китайские торговцы нелегально скупают райских птиц по 10 фунтов стерлингов за штуку и контрабандой переправляют в Японию, где их чучела стоят в 13 раз дороже! А порошок из сушеного рога носорога, якобы обладающий уникальными целебными свойствами, продается на азиатских рынках дороже золота. Если этой незаконной торговле не будет положен конец, под угрозой истребления могут оказаться и многие другие представители животного мира Индонезии.

Гюрза. Владимир Пестерев

П ервое воспоминание, которое хранила тусклая змеиная память, был страх — сухой, горячий, звенящий опасностью. Он взялся неизвестно откуда. Маленькая гюрза, едва выбравшись из хрупкого пространства уютного яичка, бросилась в ошеломившую ее ночь. Извиваясь изо всех сил между разогретых за день камней, счищая прилипшие остатки скорлупы с крохотного, но уже не беспомощного тела, она забилась в первую попавшуюся расщелину, молниеносно обернулась и, разинув изящную пасть, зашипела. Появлялся и прятался, осязая теплый вибрирующий воздух, микроскопический раздвоенный язычок.

Кругом было тихо, однако страх не проходил. Опасность таилась где-то совсем близко. Гюрза не знала, что страх порожден инстинктом, что ее мать уже несколько дней поджидала появления выводка, чтобы наброситься на нежные, еще не пропитанные ядом тела собственных детенышей...

Прошло немало времени, прежде чем гюрза немного успокоилась. До ее возбужденного сознания донеслись первые звуки. Невидимые деревья шумели на склонах гор, осыпались песчинки, потревоженные ветром, и где-то совсем рядом едва слышно звенела тончайшими крылышками мошкара. И этот едва уловимый звон вызывал в гюрзе чувство голода.

Забыв об опасности, она осторожно приподнялась над расщелиной, молниеносно метнулась в невидимую стайку жужжащей мошкары, тут же подалась назад и жадно проглотила прилипшую к язычку мошку. Насытилась она скоро, и мир вокруг показался ей не таким ужасным, каким она ощутила его вначале.

Потревоженная внезапным и непрошеным вторжением, мошкара улетела. Гюрза удовлетворенно вытянулась, потерлась о шероховатую поверхность почвы, счищая с кожи колкие песчинки.

...Ночь прошла быстро и незаметно. Под утро остывшие камни сделали гюрзу ленивой и неподвижной. Она изредка открывала глаза, смотрела сквозь полусон на сереющий рассвет, на розовеющие на востоке облака, пока первые лучи солнца щедро и радостно не брызнули на влажные скалы. Стали видны редкие травинки, тень от которых упала на гюрзу. Солнце быстро согрело камни, выпарило из трещин накопившуюся за ночь влагу, разгладило на искривленных ветках деревьев сморщенную листву, заблестевшую сочно и глянцевито. Юная змея почувствовала в себе незнакомую энергию: под кожей волнообразно сократились маленькие, но упругие мускулы.

Вместе с солнцем вокруг пробуждалась и жизнь. На ветку близрастущего дерева села большая пестрая птица, молча повертела длинным черным клювом и вдруг запела чисто и протяжно. Пение ее разнеслось над скалами, угасая в голубых волнах дрожащего утреннего воздуха. Льющаяся мелодия заворожила маленькую гюрзу, заставила ее, забыв о ночном страхе, выбраться на свободное пространство, мягко приблизиться к кривым корневищам, цепко впившимся в сухую обветренную землю.

Птица тревожно вскрикнула, вспорхнула с ветки и полетела, оглашая утро резкими, пронзительными воплями. Гюрза растерянно закачала головой. Увидев ползущего по перекрученному корню муравья, хотела машинально слизнуть его, но резкий запах муравьиной кислоты, исходивший от суетливого насекомого, остановил ее.

Лежа меж корней расслабленно и лениво, она с надеждой поглядывала вверх, но там только покачивались от ветра покрытые редкой листвой ветки, а еще выше было синее небо, по которому неслись пушистые облака. Гюрзе было не по себе. Она ждала, что вернется птица и допоет свою печальную песню.

Неожиданно на залитое солнечным светом пространство выбежала мышь. Озираясь вокруг пугливыми бусинками глаз, она пробежала несколько шажков, подрагивая, остановилась, присела на задние лапки. При виде мягкого гладкого комочка гюрза почувствовала неукротимое возбуждение, подалась было вперед, но, напрягшись, остановилась, осознав с неожиданной и яростной горечью, что пока не в силах состязаться с быстроногим животным. Мышь, заметив движение змеи, вздрогнула всем телом. Пискнув, она бросилась наутек, отчаянно вскидывая маленькие розовые лапки. Мускулы гюрзы заныли от страшного напряжения, к горлу подкатила незнакомая алчность, рот наполнился липкой тягучей слюной. Возбуждение не спадало долго. Все еще дрожащая гюрза покинула свое укрытие, скользя, подалась по камням навстречу зовущим запахам сырости и неизвестных ей растений. Вскоре путь ей преградил небольшой горный ручеек. Гюрза увидела отраженные в воде облака, услышала аппетитное жужжание мошкары, отточенным движением схватила пролетавшую мимо мошку. Насытившись, она заползла под мшистый камень, прижалась к его пушистому боку и вдруг почувствовала, что впечатления сегодняшнего дня навалились внезапной усталостью. Сонно кружились и расплывались предметы и существа первого утра ее жизни. Эти образы не пугали гюрзу, они возникали рядом с засыпающим сознанием, ускользали в пористую землю... Гюрзе показалось, будто она снова в уютной тесноте скорлупы, и ощущение это было таким знакомым, таким безмятежным. Но вот пушистый туман укутал гюрзу и все, что было вокруг, ласковым прохладным одеялом. Гюрза уснула.