Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1980 год Страница 23

...Разбудил ее шорох. Она молниеносно выбросила из-под камня юркую голову и встретилась взглядом со странным зеленым существом, лягушонком. При виде своего злейшего врага тот задрожал, вытянулся на всех своих четырех лапках к тяжело задышал, отчего мешочки за его ушами поднимались и опадали, прилипая к тонкой, слабой шейке. С трудом оторвавшись от гипнотизирующего взгляда гюрзы, лягушонок наконец высоко подпрыгнул, растопырив в стороны трясущиеся мелкой дрожью лапки, шлепнулся о землю и со всех ног бросился прочь. Еще не понимая, что делает, гюрза, в которой все клокотало от дикой ярости, бросилась следом. Извиваясь, она быстро ползла по мелкой жесткой траве, эластично огибала попадавшиеся на пути камни. Расстояние быстро сокращалось. Отчаявшийся лягушонок неловко. Плюхнулся в воду и быстро поплыл к другому бережку. Не раздумывая и даже не замечая нового ощущения, гюрза бросилась за ним, держа над поверхностью хищную голову. От неловкого движения вода палила ей глаза, а когда она стряхнула с неподвижных век прозрачные капли, лягушонка впереди не оказалось. Увлеченная погоней, гюрза не заметила, где и как скрылся нелепый пловец, один вид которого заставил ее броситься в неукротимую погоню. Опешив, она сделала отчаянный поворот у берега, потом другой, третий... Лягушонок, забившись в тесное и неудобное пространство между жестких стеблей водяных растений, следил испуганно и облегченно за неровными разбегающимися во все стороны кругами.

Выбравшись на берег, гюрза поползла вверх, оставляя на камнях извилистый мокрый след. Бешенство, душившее ее, заставляло шершаво скользить по песчанику и не замечать его горячего прикосновения к возбужденно дрожащей коже. Гюрза храбро зашипела на большую взъерошенную ящерицу, вздыбившуюся при ее приближении. Успокоилась юная хищница лишь под корнями знакомого дерева, где пахло разогретой землей, муравьиной кислотой и белесыми торчащими из-под корневищ травинками. Она лежала неподвижно, время от времени приподнимая голову, брезгливо хватала пролетавших мимо мошек. И как-то незаметно для себя осознала, что для большей части населяющих этот мир существ она представляет грозную опасность.

А наверху, в кривых ветках дерева запела утренняя птица, предвосхищая заход солнца. Она пела о сумерках, когда на землю упадут длинные тени от деревьев и травинок, когда воздух станет легче и прохладнее, когда на несколько часов можно будет забыть о прячущихся в жесткой коре плотных белых личинках, которыми нужно непрестанно кормить горластых прожорливых птенцов.

Вечер наступил быстро. Как и прошлой ночью, в небе загорелись холодные звезды, они светили всю ночь и лишь под утро исчезли.

...Дни летели с поразительной быстротой, похожие и непохожие один на другой. Гюрза заметно подросла, стала сильнее, проворнее. У нее выросли хищные кривые зубы, и кончик переднего часто окрашивала коричневая капелька смертоносного яда. Она научилась мгновенно настигать лягушек и молниеносно прокалывать нежную прохладную кожу ядовитым зубом. Она холодно смотрела на недолгую агонию животного. Вожделенно расслабив шейные мышцы, проталкивала безжизненный и все еще теплый комок в эластичную гортань, после чего сворачивалась под корнями дерева и лежала там несколько дней, испытывая сладостное ощущение сытости и покоя. Порой, выбравшись из укрытия, она расслабленно скатывалась по крутому склону к воде, осторожно опускала голову, трогала язычком зеркальную поверхность, завороженно глядя на разбегающиеся во все стороны ровные круги. Ей нравилось подолгу нежиться у заводи, ползать вдоль берега, раздвигая плоским носом тонкие травинки, оставляя едва приметный зигзагообразный след. Она чувствовала себя полноправной хозяйкой этого царства воды и зелени. Поднимая грациозную головку, гюрза издавала тонкий, далеко разносившийся свист, заслышав который, лягушки разбегались во все стороны и прекращали раздражающий тонкий змеиный слух концерт. Становилось тихо, и лишь слабый ветер шелестел травинками, касался кожи гюрзы ласково и осторожно. ...Но вот стали идти дожди, пропала мошкара. Шуршащие струи заливали удобные расщелины холодной, пахнущей ночным ветром водой. Часто гремели грозы, и длинные шипящие молнии чертили чернеющее небо. По утрам становилось все холоднее и холоднее. Постепенно мох на скалах побурел, стал отмирать и осыпаться. Пестрая птица вырастила трех птенцов, которые в один день научились летать. Однажды они все вместе стройно вспорхнули с насиженного места, сделали над деревом неровный круг и улетели, не издав ни единого прощального крика.

Холодные ночи стали длиннее, а теплые дни короче. Осыпалась листва, и старое дерево стало выглядеть совсем уж корявым и уродливым. Однажды на рассвете нестерпимо похолодало, и скалы покрылись узорчатым инеем.

Гюрза все чаще и чаще впадала в оцепенение, двигаться ее заставляло лишь чувство голода. В поисках пищи ей приходилось проползать значительные расстояния. Однажды, убив по дороге лягушку и проглотив ее, она возвращалась к себе под дерево, но вдруг нашла то, что уже несколько дней подсознательно искала. Это была глубокая впадина, засыпанная листвой и птичьим пухом. Гюрза осторожно втиснулась поглубже, свернулась под выступом, в последний раз напрягла и расслабила мышцы. Какое-то время она чувствовала, как в ней переваривается лягушка, потом перестала чувствовать. От хвоста к голове пополз медленный холод, лениво, обволакивающе растекся по телу, замедлил и без того едва ощутимое биение сердца, вытеснил воспоминание о прожитых летних днях. Дыхание гюрзы затихло, и она окончательно впала в зимнюю спячку.

...Она не слышала и не чувствовала снегопадов, морозов, ураганных ветров, которые обрушивались на скалы и деревья, с грохотом скатывали с крутых склонов огромные камни, свистя и воя им вслед. Она спала глубоким сном холоднокровного животного и даже не видела снов.

...Пробуждение ее было постепенным. Температура тела гюрзы поднималась медленно, едва ощутимо пробуждалось и сознание. Сначала теплый ветерок прошелся по сморщившимся жилам, вздрогнули тугие кольца, сжались и разжались мышцы, вытянулось похудевшее за зиму тело. До просыпающегося слуха донеслось шуршание сухих листьев. Еще не приходя в себя, она открыла глаза, но ничего не увидела. Расщелина, в которой она укрывалась долгие зимние месяцы, доверху забилась прошлогодним мусором. Стараясь не оцарапать дряблую кожу, она стала выбираться наружу через колючие веточки и спрессованные комки скользких листьев. Солнечный свет ослепил ее и заставил отпрянуть. Переждав, она сделала вторую попытку. Голова закружилась от обрушившихся на нее весенних запахов.

Приподняв над влажными камнями голову на слабой еще шее, гюрза безучастно огляделась и прислушалась. Там, где прошлым летом блестела тихая заводь с крикливым поселением лягушек, гремел бурный и сильный поток.

Забившись под камень и затаившись, гюрза стала ждать. Голод заставлял ее быть предельно настороженной. Скрутившись в тугую, мгновенно готовую распрямиться пружину, она зорко смотрела по сторонам, прислушиваясь к каждому шороху, ловя язычком любой запах. Прошло немало времени, прежде чем гюрза увидела выскочившую мышь, которая, пискнув, отчаянно бросилась вниз по метнувшейся к ней стремительной тени. Вслед за мышью посыпались мелкие камешки.

Ничего не понимающая гюрза вернулась на место, раздраженно шипя на дующий в глаза ветер. В мешочке под хищно изогнутым зубом еще не скопилось ни капельки яда. Чтобы насытиться, гюрзе пришлось спуститься навстречу пугающему шуму воды, терпеливо дождаться, когда в гулком воздухе появится мошкара.

Окрепла гюрза не скоро, для этого ей понадобилось около двух недель.

...И опять полетели дни за днями. Однажды, проснувшись, гюрза стала испытывать странные и очень болезненные ощущения. Они сделали ее нервной, она не могла подолгу оставаться на одном месте. Голову и тело до самого хвоста жестко и обжигающе сдавила тесная и неудобная кожа. Извиваясь, гюрза терлась о горячие скалы. Неподвижно застывая на одном месте, она вдруг распрямляла измученное тело, напрягала изо всех сил, испытывая внезапную боль, мускулы. В один из дней, когда гюрзе стало совсем невмоготу, она отчаянно завозилась на одном месте и вдруг с неслыханным и поразившим ее облегчением почувствовала, как на затылке лопнула и расползлась кожа. Гюрза завертелась и выползла из старого наряда как из потрепанного чулка. На некоторое время она застыла в блаженстве. Новая кожа, переливающаяся золотисто-коричневыми оттенками, вросла плотно и упруго, но была еще слишком нежной. Прикосновение к жесткой почве причиняло колкую боль, заставляло вздрагивать. Впрочем, это скоро прошло. Гюрза туго и ловко скрутилась в тесное кольцо и облегченно почувствовала, что движения ее по-прежнему безошибочны и изящны...