Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1981 год Страница 22

Разговорные возможности человекообразных обезьян успешно исследуются в США и по программам четырех других экспериментов.

А вот эксперимент, проводившийся с шимпанзе в Колумбийском университете Нью-Йорка, недавно был прерван. Причины, побудившие профессора психологии Херба Террейса капитулировать, вызвали серьезные споры среди коллег.

Четыре года назад Террейс начал эксперимент, в ходе которого шимпанзе Нима (его полное имя Ним Чимпски — намек на американского лингвиста Нома Чомски) обучали также языку АСЛ. Ним осваивал язык жестов столь же усердно, как и другие «вундеркинды», и даже сам протягивал воспитателям руки, чтобы те показали ему новые знаки. Он успешно прошел «детскую» фазу языкового развития, изобретая новые знаки, и научился... обманывать и браниться. Несмотря на все это, Террейс пришел к выводу, что шимпанзе не способны правильно строить предложения. В своих опытах Террейс обращал внимание не на то, как пополняется словарный запас Нима, а на грамматику его высказываний. Ним, составляя комбинацию из двух слов, соединял слова вполне осмысленно. Некоторые слова, например, «больше», оказывались у него всегда на первом месте, другие, например, «мне», «меня», — на втором. Ним видел, что фразы «дать мне» и «мне дать» построены неодинаково. Но дальше, как утверждает Террейс, он не пошел. И здесь как раз начинаются различия в использовании разговорных навыков между маленькими детьми и шимпанзе

Во-первых, если шимпанзе строят комбинации из трех и более слов-знаков, то третий и последующие элементы лишь в редких случаях содержат дополнительную информацию они либо повторяют уже использованный жест, либо добавляют имя к личному местоимению — «играть (со) мной Ним(ом)» Из 21 четырехчленного предложения, которые образовал Ним, лишь одно не содержало повторов. В детском же языке подобные повторы, по данным лингвистики, почти не наблюдаются.

Второе различие заключается в том, что лингвисты называют средней длиной выражения. Дети употребляют, становясь старше, все более длинные и сложные фразы. В два года средняя длина предложений у них примерно такая же, как у Нима,— 1,5 слова (или знака), но в последующие два года длина фраз у Нима росла очень медленно, тогда как у детей (как глухих, так и здоровых) она резко увеличивается.

И семантика у Нима отличалась от детской. Ему была недоступна связь между семантическим значением знака и способом его употребления. Позиционная связь между, например, чем-то съедобным и соответствующим глаголом для Нима не существовала — он не видел никакой разницы между «есть орех» и «орех есть». Из этого следует, доказывает Террейс, что шимпанзе не понимают того, что говорят.

И наконец, Террейс провел тщательный анализ кинофильмов, на которых были запечатлены «беседы» Нима с человеком, и сравнил эти результаты с исследованием разговоров между детьми и родителями. Дети рано начинают понимать, что разговор — это своего рода игра, в которой участники постоянно меняются ролями: сначала скажет один, затем другой. Ребенок редко перебивает собеседника или говорит одновременно с ним. У Нима примерно в 50 процентах случаев высказывания вклинивались в речь собеседника.

Существуют три способа поддержать разговор после того, как партнер закончил говорить: можно повторить фразу другого полностью, можно частично воспроизвести сказанное и добавить нечто свое и, наконец, можно сказать что-то совершенно новое Дети до двухлетнего возраста повторяют за родителями до 20 процентов их высказываний. На следующий год доля повторений падает до двух процентов. Ним, однако, на протяжении всего третьего года жизни имитировал 40 процентов фраз своих учителей. Дети до двух лет дополняют сказанное собеседником в 20 процентах случаев, а к трем годам поддерживают таким образом половину разговоров. У Нима добавления не превышали 10 процентов

По материалам зарубежной печати публикацию подготовил С. Померанцев

Я искал не птицу киви

С востока на запад

Вместе с Джорджем Джонсом, с которым я подружился в Антарктиде, мне удалось пересечь Южный остров и посетить Хоки-Тика, где учитель Тревор, наш общий знакомый, возобновил после зимовки на «Базе Скотта» работу в школе Поездка эта оказалась очень поучительной.

Итак, мы выехали рано утром с восточного побережья острова из города Крайстчерч и отправились в глубь страны. Дорога проходила по равнине, через возделанные поля  пшеницы, но очень скоро появились зеленые холмы, разделенные проволочными загородками на небольшие квадратики,— там паслись овцы и коровы. Чем дальше мы отдалялись от города, тем гуще становились заросли дрока, идущие вдоль дороги. Кусты были сплошь покрыты яркими желтыми цветами.

— Как красивы эти заросли,— похвалил я. И тут же почувствовал, что совершил ошибку.

— Красивы?— вспыхнул Джордж. — Поменьше бы такой красоты. Совсем недавно какой-то негодяй привез это растение сюда из Англии. Тоже считал, что нам не хватает красоты. И вот результат. Вся страна зарастает сейчас этими кустами. Их вырубают, выжигают, травят, но пока ничего не помогает. Все больше полей зарастает дроком, который не может есть даже овца.

Джордж долго потом сопел, обиженный за Новую Зеландию, с которой Европа сыграла такую злую шутку. А я уже лез в новую ловушку. Время от времени мы проезжали мимо больших, но, как сказал мой попутчик, мелководных озер, похожих  берегов на болота. Середины озер были темными от стай каких-то черных птиц и я поинтересовался, что это за птицы и почему они не подплывают к берегам.

— Как? Ты и этого не знаешь? — обрушился на меня Джонс. — Это еще один бич страны. Черные лебеди. Их здесь так много, и вред они приносят такой, что охота на них разрешается круглый год. Вот они и сидят на озерах.

Машина вильнула. Это Джонс сделал резкий поворот рулем и проехал по кошке, сбитой, по видимому, предыдущей машиной. Я внутренне вздрогнул но промолчат. А пейзаж опять начал меняться горы стали выше, речушки, которые мы переезжали,— быстрее. Снова встретилась сбитая кошка и опять Джордж рывком перевел руль машины так, что мы переехали ее. Теперь я успел разглядеть пушистый и толстый хвост — в темно-коричневых поперечных полосах. И тут я не удержался и спросил. В глазах Джорджа блеснул жесткий, стальной огонек.

— Зачем их давлю? Да их сто раз давить не жалко. Ведь это же опоссумы. — И увидев что я все еще не понимаю начал терпеливо и подробно, как маленькому, разъяснять. — Опоссумов привезли из Америки. Маленький зверек лазает по деревьям, ест листья, неприхотлив, мех хороший. Но им так понравились наши деревья, особенно верхушки их что там, где живут опоссумы, уже нельзя получить хорошей древесины. Леса просто гибнут. Страна несет огромные убытки. Опоссумов сажают в клетки, травят, но они все еще растут в числе. Да что деревья — они нам всю энергетику, всю связь испортили! Забираются на верхушки телеграфных столбов и — любимое их развлечение — качаются на проводах, да так что передними лапами держатся за один провод, а отталкиваются от другого. Сколько обрывов, сколько коротких замыканий. Ничего не помогает.

Он безнадежно махнул рукой на один из столбов, мимо которых мы проезжали. И тут я понял почему столбы выглядели странновато. Нижняя половина их метра на три четыре была полностью обита со всех сторон кровельным железом, чтобы помешать опоссумам забираться на верхушку.

Как только мы достигли перевала и начали спускаться на другую сторону острова, пошел очень теплый дождь. Я знал, что полные влаги тучи которые подходят к острову с запада и юга, выливаются именно здесь. Поэтому климат этой части острова не только дождливый, но и очень теплый. Кругом росли какие-то огромные папоротникообразные пальмы.

Хоки-Тика располагалась на сравнительно ровном зеленом склоне холма вблизи моря, среди песчаных отвалов заброшенных карьеров, из которых добывался золотой песок. От «золотой лихорадки» осталась лишь ржавая драга, одиноко мокнущая под дождем.

Нас встретили Тревор и вся его семья жена и куча ребятишек, не спускавших глаз с «живого русского». Мы пообедали, поговорили и тронулись в обратный путь. Когда добрались до перевала, уже наступила ночь, и вдруг стало ясно, что опоссумов здесь действительно много. Из темноты сверкали необычным фиолетовым огнем глаза зверьков, в которых отражался свет фар. По-видимому, опоссумы были ночными животными, они все время перебегали шоссе, и Джордж снова вилял машиной, чтобы ударить их.

Я вспоминал об этой поездке с Джонсом, об учителе Треворе и думал, что было бы хорошо переехать из госпиталя к одному из этих «антарктических киви», но все они жили сейчас далеко от Крайстчерча и были недоступны мне.

Киви новой окраски