Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1984 год Страница 23

— Еще хочешь? Пожалуйста. Другой пакистанский журнал приводит список уголовных преступлений Гульбуддина, прямо называет его взяточником и вором. Это, впрочем, и без журнала известно.

Ты знаешь о том, что в Пакистане все еще находятся афганские беженцы, которые покинули родину, спасаясь от репрессий Амина? Душманы силой и ложью удерживают их за границей, надеясь таким образом пополнять свои банды. Благотворительные организации западных стран оказывают беженцам материальную помощь. Так вот, Гульбуддин взялся лично распределять эту помощь и сотни тысяч долларов положил себе в карман. Его прислужники бойко распродают на пакистанских базарах полученные из-за рубежа медикаменты, одежду, продукты, предназначенные для беженцев,— Маджид в упор сурово посмотрел на парня.

Тот медленно поднял на Маджида покрасневшие глаза:

— Но, может быть, он один такой? Дело-то ведь святое...

— Э-э, нет, брат. Если родник загажен в источнике, значит, и во всем русле вода дурно пахнет.

— Но значит...

— Это значит, парень, что таких, как ты, заставляют воевать против своего народа. Ты, Несор-доку, крепко заблудился в жизни.

— Волк ловит ту овцу, что от стада отбилась,— поддержал молчавший до этого Мухтар.— Видно, легко поймать таких. Советую тебе крепко поразмыслить, парень. На этот раз я не подумаю заступаться за тебя, как бывало в даудовской армии.

Несор недоуменно воззрился на лицо Мухтара.

— Лейтенант-саиб? — воскликнул он, не веря своим глазам.

— Ты почти угадал,— холодно ответил офицер.— Только называют меня теперь «товарищ капитан».

Владимир Снегирев Продолжение следует

Зелень бразильского пау

Н есколько лет я работал на противоположной стороне Земли. Когда после суточного — с посадками — перелета ступил наконец на бразильскую землю, глаза отметили, как тут все непохоже: климат, растительность, манера людей одеваться и вести себя на улице.

Однако постепенно эти внешние отличия как бы стирались, я все яснее различал в окружавших меня людях щедрость души, удаль в работе и веселье, презрение к золоту... Меня донимал вопрос: в чем корни такого национального характера? Мне казалось, что какой-то ответ может дать обширная и богатая земля Бразилии, особенно ее бескрайние леса.

В ботаническом саду Рио-де-Жанейро нет деревьев экзотических в понимании бразильца. Нет берез и елей, нет ни калины, ни рябины — этих скромных детей Севера, которые, оказывается, куда более требовательны и горды, чем изнеженная пальма.

Тем не менее и бразильские ботаники сумели собрать там немало редкостей. Выделенный им участок на бывшей окраине города поныне сохраняет относительную чистоту и свежий воздух, а потому его соседство высоко ценится у строительных компаний и квартиросъемщиков.

Стиснутый кварталами богачей, сад упирается тылами в склон горы и поднимается по ней, пока позволяет крутизна. Здесь, на небольшом пространстве, удалось воссоздать различные, природно-климатические условия и. поселить растения из разных районов; страны. Но меня более всего интересовало одно из них, которое можно было бы назвать «крестным деревом Бразилии».

Дерево — тезка страны

Такого дерева, как пау-бразил, нет, пожалуй, ни у какой другой страны. Честь, оказанная ему, лишь один из признаков высокого статуса бразильской флоры. Открывшие страну пятьсот лет назад португальцы поспешили донести королю не о городах, золоте и каменьях — их не было,— а о небывалой щедрости земли. Об этой реляции известно сейчас едва ли не каждому бразильскому школьнику. И на уроках он узнает, что существует деление родной истории не только в ее классическом виде, но и по сельскохозяйственному признаку — на циклы в соответствии с преобладавшей в то или иное время монокультурой: сахарного тростника, хлопка, каучука, кофе. Нынешнее время в газетах иногда называют «циклом сои», нездешней, но широко распространившейся культуры, дающей большие поступления в валюте. Экологи и экономисты предсказывают наступление новых периодов благодаря освоению Амазонии, видя в нем залог будущего величия страны.

Но первый исторический цикл состоял в добыче и вывозе дерева «пау-бразил». Найти его в ботаническом саду без помощи тамошнего служащего Валдомиро Пальеты мне было бы трудно: оно не отличается ни ростом, ни обилием листвы и цветов, ни прямизной ствола, и ему не отведено почетного или хотя бы заметного места.

— Пау-бразил растет внизу, на уровне моря. Вон по той аллее.

Валдомиро привычно продемонстрировал, как окрашивает ладони сок, проступающий сквозь кору, и прочитал краткую лекцию. Пропитанная этим красноватым соком древесина составляла в течение долгого времени единственное богатство открытой португальцами страны. Древесина, родственная сандаловой, приносила столь существенный доход, что очень скоро первое название страны — Земля Святого Креста — было забыто и ее стали именовать так, как называют и теперь по-португальски — «Бразил».

Но слава пау-бразил осталась далеко в прошлом. В лесах его ныне не сыщешь днем с огнем, и пропитанная соком древесина уже не представляется сокровищем. Однако название дерева живет и звучит достаточно громко, чтобы обеспечить ему, так сказать, почетную пенсию.

Казалось бы, дерево, сыгравшее столь значительную роль в бразильской истории, будут высаживать в каждом дворе или, по крайней мере, у любого официального здания. Но нет вокруг него ни казенной суеты, ни народного пристрастия. Улицы и частные усадьбы украшает чаще всего завезенный из Африки фламбоайан, с виду что-то вроде красной акации, цветущей буйно и пламенно.

Пока я рассуждал примерно в таком духе, стоя у знаменитого экспоната, Валдомиро слушал меня с замешательством, хотя и не без интереса. Воспитанность не позволяла ему перечить незнакомому человеку. Но он вовсе не собирался скрывать, что такой сентиментальный подход к предмету его профессиональных забот представляется ему праздным.

— Пау-бразил, говорите вы, память? — начал он.— А о чем? О рабском труде индейцев, об истреблении наших природных богатств, о вывозе их за океан? Не удивлюсь, если пау-бразил посадит под окнами конторы какая-нибудь транснациональная корпорация, чтобы выставить перед всеми свою фальшивую любовь к Бразилии! Отличный будет символ ее грабительской деятельности!

На недостаток внимания может пожаловаться не только пау-бразил. Буйная зелень, великое разнообразие растительности очень мало согласовывается с богатейшим фольклором и музыкальной культурой страны. Как искусство, так и образная система языка словно игнорируют отечественную флору. Не принято у бразильцев очеловечивать, как делают другие народы, какой-нибудь куст, дерево, злак, поверять ему в песне сердечные тайны, превращать его в символ человеческих качеств, скажем, мужества и силы, верности и нежности. Фантазия бразильских песенников весьма изощренна в описании достоинств любимой, и все же им почему-то не приходит в голову сравнить ее, допустим, с тростинкой или, применяясь к местным условиям, с королевской пальмой, чья стройность воистину поражает.

— Разве не так? — спросил я Валдомиро.

— Ну почему же! — неуверенно возразил он.— Вот, например, роза — вполне употребительный литературный и песенный образ.

— Это не образ, сеньор Валдомиро,— запротестовал я.— Это затертый штамп, завезенный из Европы еще в стародавние времена. А что же, ваша сельва так никого и не вдохновила? Ни в поговорки не вошла, ни в пословицы? Так ли она чужда бразильской душе?

— Может быть...— задумчиво протянул Валдомиро.— Не берусь судить о психологии наций и проблемах искусства, но по части растительности ручаюсь: в Европе она богаче красками и выразительнее формами хотя бы благодаря смене времен года. Осенью леса у вас стоят желто-красные, зимой приобретают графический черно-белый рисунок. Потом распускаются почки, всеобщее цветение. У нас этого нет. Сельва постоянно темно-зеленая. Сплошная стена. Однообразная и, пожалуй, гнетущая.

Я и по себе знал, что сельва не вызывает желания мечтательно побродить под ее сенью. Полежать под деревом, наблюдая за бегом облаков, здесь и вовсе невозможно. Вообще, сельва не так щедра и добра к людям.

Ну а помимо сельвы? Ведь крестьянин вкладывает душу в работу, в пашню и в то, что на ней растет. Значит, возможны связи духовного свойства между человеком и нивой, связи, что служат одним из источников фольклора? Как бразильцу не поклониться хотя бы кормилице-маниоке?

— В старых индейских сказках действительно упоминается Мать-маниока. Но кто их теперь рассказывает? А в более поздние времена для рабов на плантации, для батраков в наши дни сахарный тростник и хлопок отнюдь не предмет любования. Для салонного же искусства это слишком низменная тема. Правда, о кофе попадаются строчки.