Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1985 год Страница 27

Вода все прибывала. Как выяснилось, разошлись швы, одна за другой вылетали дюралевые заклепки. Постепенно шов стал расходиться все больше. И люди поняли: гибель судна неизбежна.

Подготовив спасательный плот, побросав туда кое-какие вещи, яхтсмены перебрались в него. А через несколько минут на их глазах яхта затонула. Мореплаватели оказались в одиночестве в открытом океане, полагаясь на волю случая. Драматизм ситуации усугублялся еще и тем, что спасательный плот раскрылся не полностью, его заливало водой, которую беспрерывно приходилось откачивать...

— Теплоход «Черняховск» Балтийского морского пароходства, совершая очередной рейс с грузом из Ленинграда в Южную Америку, уже пересек бушующий Бискай и был на подходе к Канарским островам,— рассказывал позже капитан Анатолий Николаевич Беркун.— Обычный рейс. Уже подходила к концу ночная вахта второго помощника Александра Созинова. Оставались считанные минуты до смены вахты, как вдруг где-то в стороне от курса Созинов увидел красную ракету — сигнал бедствия. Сначала не поверил, подумал, что показалось. Но стал более внимательно всматриваться в даль. Несколько мгновений — и вторая красная ракета взвилась в кромешной тьме над морем. Сомнений не было: кто-то просит помощи. И Созинов сыграл общесудовую тревогу.

Мы сидим в кают-компании теплохода «Черняховск». Капитан неторопливо вспоминает, как спасали французских яхтсменов. Сейчас Анатолий Николаевич спокоен, но можно представить, сколько тревожных минут пришлось пережить опытному моряку.

...Мощный судовой прожектор выхватил среди бушующих волн спасательный плот. На нем люди, но трудно разобрать, сколько их. Начальник радиостанции

Александр Мальцев переключил аппаратуру на аварийный канал. Но эфир молчал.

Капитан отдавал короткие команды: «Готовить спасательную шлюпку!», «Врача к левому борту!», «Готовить трап!». Все понимали капитана с полуслова, делали необходимые приготовления сноровисто, без суеты, хотя палуба ходуном ходила под ногами моряков.

«Черняховск» изменил курс, он шел теперь прямо в ту точку, где находился плотик. Вот уже видны люди на плоту. Капитан стал осуществлять маневр с наветренной стороны, чтобы прикрыть корпусом судна спасательный плот. После нескольких безуспешных заходов теплоход почти вплотную подошел к плоту, а матросы, метнув выброски, зацепили его. Эту крайне сложную операцию с блеском выполнили матросы Николай Елисеев и Владимир Кравчук.

Наконец, люди на плоту стали подтягиваться к борту. Через несколько мгновений сильные руки подхватили пострадавших. Осторожно их подняли на палубу.

Оказавшись на борту, спасенные начали безудержно смеяться, щупали палубу, надстройки. Чувствовалось, что люди перенесли огромное нервное потрясение. Яхтсменов сразу осмотрел врач, их отогрели, накормили. Члены экипажа «Черняховска» поделились со спасенными одеждой.

Теплоход доставил яхтсменов в порт Санта-Крус-де-Тенерифе на Канарских островах. Здесь их передали французскому консулу. На прощание Клод, Даниэль и Антуан от всего сердца благодарили своих спасителей.

Советское судно продолжило рейс, и в порт назначения «Черняховск» прибыл в назначенное время.

Французские яхтсмены в знак благодарности за спасение назвали свою новую яхту добрым русским словом «Спасибо».

Экипаж этой яхты пришел в Ленинград, чтобы встретиться с советскими моряками, познакомиться с городом, где живут люди, ставшие им близкими. Даниэль Врио показал мне кипу французских газет и журналов, в которых были публикации об их спасении.

— Когда мы остались на плоту в бушующем океане,— сказал он,— то видели, как стороной проходили суда. На наши сигналы они не реагировали. Но вот появилось еще одно судно. В отчаянии Клод выпустил последние ракеты. Их-то и заметили советские моряки.

...И вот третья встреча. Яхта «Спасибо» и «Черняховск» случайно встретились в бразильском порту Сантус. Клод Брио рассказал нашим морякам, что его часто спрашивают, почему столь необычно названа яхта, а он в ответ обязательно говорит о мужестве и благородстве членов экипажа «Черняховска». Недолгой была недавняя встреча в Сантусе, но она доставила много радости и спасенным и спасателям. А на прощание на мачте яхты «Спасибо» взвились рядом французский и советский флаги.

Александр Дивочкин

Двойной полярный вариант

Моква

— Медведь! — завопил сын. Мы с женой выбежали на крыльцо. Домик наш стоял в горах, за двести верст от центральной усадьбы совхоза, под крутой сопкой на берегу большого озера и назывался перевалбазой Рымыркэн. Она предназначалась для снабжения продуктами кочевавших в горном районе чукчей-оленеводов и аварийной связи. Я был заведующим, жена радисткой, а четырехлетний сын, пока не связанный должностями и званиями, в обстановке полной свободы осваивал окружающий мир.

— Медве-е-едь! — продолжал вопить он.— Мо-о-оква!

Моква — это из Лонгфелло. Так медведь, на территории которого, как выяснилось позже, стояла перевалбаза, получил имя собственное. Мы «арендовали» у него ледниковую морену много лет, хорошо познакомились с богатыми угодьями хозяина и навсегда полюбили синюю озерную долину, лиловые горы и фиолетовые распадки с мурлыкающими ручьями. С тех пор прошло немало лет, но я часто по ночам слышу голоса птиц и зверей, населявших берега озера, особенно осенний, жуткий от тоски крик полярной гагары. «Рымыркэн» в переводе с чукотского что-то вроде «плохого гостя».

Мы быстро установили контакты с жителями звериного царства, подданными Владыки Тундры, медведя Моквы. Не последнюю роль тут сыграло табу на применение без особой нужды оружия.

Дом стоял на сухом моренном бугре, склоны которого покрывали заросли шикши, и сын по утрам завтракал сначала там, а добирал калории позже за столом. В середине лета бугор розовел от цветущего иван-чая.

Звери и птицы жили вокруг, начиная почти от порога. Горные трясогузки поселились в жестяной банке из-под галет. Когда у них в семье случались неурядицы, банка превращалась в барабан и звенела на весь бугор. Чуть дальше, в конфетной коробке, жила семья краснозобого конька. Впрочем, хозяин семьи весь период высиживания «жил» на кончике воткнутой рядом палки и ужасно шумел, стоило нам приблизиться к коробке с надписью

«Чародейка». Еще дальше, под фиолетовыми шарами сон-травы, свили гнездо пуночки, среди кочек в конце морены обитала семья горной куропатки. А под самой сопкой, в гранитных развалах, все лето стоял неумолчный писк: там лежал огромный «город» — колония пищух.

В зыбкой и туманной стране ручьев с запада на восток осыпи и террасы сопки пересекала баранья тропа. Вообще, по нашим наблюдениям, название «баранья» в достаточной степени условно. Этой тропой пользовались почти все звери, обитавшие в округе. Мы видели там лису и песцов, хотя не могли понять, что им нужно на такой высоте; дважды наблюдали волка, цели которого были довольно ясны; много раз — нашего Мокву. Иногда он просто возлежал на широком участке тропы.

— Народ наблюдает,— говорил в таких случаях сын.

Наверное. Наблюдал и намечал поправки к законам, по которым жило его царство. А потом на тропе появлялись бараны и как ни в чем не бывало шествовали по следам предыдущих посетителей. Они, видно, четко определяли время, когда тут побывал хищник, и точно выводили степень опасности для себя. Тропа «работала» и зимой.

...Метров за триста от дома медведь встал на задние лапы и долго водил носом, задирая его повыше. Получив какие-то сведения, он тяжело помотал головой, обошел вокруг дома и залег под сопкой.

— Наверное, думает: как теперь жить дальше? — предположил сын.— Везде стали они, люди.

— Не мешает и нам подумать,— сказал я.— На тему: везде стали они, медведи.

— Стрелять не дам,— решительно сказала жена.

— А если осада затянется?..

Пока мы обсуждали обстановку, медведь полез вверх.

— Интересное придумал,— уверенно сказал сын.

Что именно, мы узнали на следующий день, когда во время обеда услышали треск дерева. Выскочили на крыльцо. Двери на сарае не было. Кругом валялись голубые банки, а вдалеке бежал медведь Моква с ящиком в зубах.

— Жу-у-ули-ик! — Сын рванулся следом.— Сгущенку уворовал!

— Платить кто будет?! — Я тоже побежал.— Совхозное тащишь!

— Не трогайте его! — кричала жена.— Мне запишешь, заплачу!

Забравшись на тропу, медведь стал смотреть на нас. И мы на него, в бинокль. Моква улыбался: нос гармошкой, щеки висят.

— Хохотает,— сказал сын.— Ему хорошо — сколько сгущенки... А он красивый, правда? Блестит, ручки в бока и слюнявчик белый надел: сейчас будет кушать сгущенку.