Десять дней октября - Алексей Поселенов Страница 28

Вообще русский язык как-то скуповат оказался на названия всех тех образов, которые прячутся у нас за одним единственным словом — «любовь». Этим набором из шести букв называют всё — и любовь к природе, и любовь к жареной картошке, и любовь матери к ребенку, и любовь мужчины к женщине. А согласись, Артем, какие это всё разные любви, а? Разве можно сказать, что любовь ребенка к своей матери ничем не отличается от его же любви к мороженому? Разве это одно и то же?

Артем усмехнулся:

— Да уж, совсем не одно и то же…

— Вот видишь, какие разные образы, а у нас лишь одно единственное слово — «любовь». Я думаю, что отсюда и возникает непонимание этой библейской фразы «Возлюби ближнего своего как себя самого». А с учетом того, что образ, стоящий за словом «любовь» применительно к отношениям между людьми, вообще в последнее время опошлился, о чем я только что тебе говорил, так вообще швах получается. Вот и ты говоришь — чего это я вашу продавщицу Зинаиду любить должен? Естественно, если свести дело лишь к сексуальному контексту, то не должен. И не просто не должен, а в христианстве это вообще грехом будет считаться, блудом.

— Так объясни тогда, о чем речь, — нетерпеливо спросил Артем. — Как мне её любить?

— Объясняю… Наше Евангелие, ну или Новый Завет, — Дядька кивнул на книжный шкаф, — переводное. Ведь не на русском же языке Иисус говорил, а на древнеарамейском. Какими словами он пользовался, когда говорил про любовь к ближнему, может, ещё и есть возможность как-то выяснить, но вот какой именно образ в древней Иудее за этим словом скрывался, я думаю, сейчас, наверное, никто уже не скажет, а было бы неплохо. Но для этого надо жить в то время. И вот получается, что сначала греки перевели Евангелие на свой язык, а мы уж потом с греческого на русский. А известно тебе, что в греческом языке в отличие от русского есть, как минимум, четыре разных слова, обозначающих те виды любви, о которых я тебе говорил? Вернее, те образы, которые за ними скрываются.

— Четыре? Это какие, интересно? Первый раз слышу, — удивился Артем.

— Думаю, что не первый… Некоторые из них ты наверняка уже слышал, просто не знал об этом. Так вот, я постараюсь коротко говорить, не вдаваясь слишком глубоко в филологические тонкости, а то и так тебе голову загрузил по полной. Ты наверняка слышал такое слово — «филия».

— Конечно.

— В греческом за словом «филия» скрывается весьма широкий образ, означающий некую общность, единство с чем‑то, привязанность к кому-то, дружба, наконец. Конечно, в определенных случаях, сюда тоже и сексуальные отношения можно привязать…

— Ну да, я в этом контексте и слышал, — кивнул племянник.

— Это уже в русском так стало, я же про греческий образ тебе говорю. На наш язык эту «филию» переводят словом «любовь». Идем дальше… Есть такое слово «сторге», которое несет образ семейной, родственной любви — матери к ребенку, брата к сестре и так далее. А у нас опять же — «любовь». Дальше поехали… Слово «эрос» слышал?

— Конечно, — Артем улыбнулся, — бог любви, кажется.

— Вот видишь — бог любви. А какой любви?

— Ну… секс и всё такое, я так понимаю.

— Правильно понимаешь. Это то, что ты к своей Эльвире испытывал — «эрос». Это любовь чувственная, страсть, вожделение. Понятно? Отношение самца к самке, продолжение рода и всё такое. А на русский этот «эрос» снова переводится как «любовь». Ты видишь? Три разных слова в греческом, а на русском — одно единственное. И последнее, и, думаю, самое главное, то, к чему я всё веду — слово «агапэ».

— Вот такого не слышал, — признался племянник. — Хотя погоди, у нас в армии был Вовка Агапов, так помнится, он как-то говорил, что его фамилия означает «любовь». Точно! Мы ещё тогда посмеялись. Только он говорил «агапы».

— Ну вот видишь, и это тебе, оказывается, знакомо. Так вот, «агапэ» в греческом означает сострадать, приносить пользу, ценить, относиться с сочувствием, по справедливости. Да, сюда тоже можно при определенных условиях отнести и дружеские отношения, и даже отношения между супругами, но оттенок этих отношений уже совсем другой, понимаешь? На первое место выходит совсем другой образ. И греки, когда переводили слова Иисуса о любви к ближнему, использовали именно «агапэ», то есть именно такой образ они увидели в первоисточнике. Это же слово использовали они, когда писали про любовь к Богу и про любовь Бога к людям — тоже «агапэ». Любовь-забота, любовь-благоговение, любовь-сострадание, милосердие, ценить человека, вот что это такое, уважать его, в конце концов. А у нас на русский это «агапэ» опять же как «любовь» переводят и всё. А с учетом того, что эту самую «любовь» каждый трактует как ему ближе, ну или в меру своей испорченности, в итоге и получается — как это я буду любить ближнего как себя самого? Кто он мне такой и как такое вообще возможно? А сейчас скажи мне — кто тебе мешает любить нашу Зинаиду-продавщицу, как под этим «агапэ» подразумевается?

— Не знаю, я об этом не думал, — Артем улыбнулся в ответ. — Слушай, так, а почему тогда в Новом Завете так и не написать — относись к ближнему по справедливости, с состраданием, ну и что ты там ещё говорил? Ведь было бы понятнее тогда.

— Согласен, только кто же сейчас на такое отважится — Евангелие править? Так что думай… Ты парень не глупый, думаю, поймешь, что к чему. И, кстати, думай сам, мои слова все на веру не бери, я тоже могу ошибаться. Я же не богослов, не ученый, не теософ какой-нибудь, я с тобой лишь своими взглядами делюсь, теми выводами, к которым сам пришел. Может, тебе что другое на ум придет, — дядя Гена улыбнулся. — Ладно, я тебя оставлю ненадолго, мне надо пойти угля да дров набрать на вечер.

Когда он ушел, Артем подошел к книжному шкафу и снова достал Новый Завет. Открыв наугад, он прочитал: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем». Он пролистнул пару страниц назад, это было первое послание апостола Иоанна. «Гм… Пребывающий в любви, пребывает в Боге…» — повторил Артем про себя. Поставив книгу на место, он тоже вышел на улицу, впервые за весь день.