Лжец. Мы больше не твои - Анна Гур Страница 28

Я готовлюсь услышать что-то типа – “да, малыш, все было классно, мы с тобой давно знакомы, как выяснилось, но как бы помогать тебе - уж извини, а постель можно и повторить…”

Наверное, так бы поступил Петр, он бы воспользовался правом мести, покувыркался бы с женой конкурента, которая загнана в угол, и выдвинул бы свои ультимативные условия.

Внутренне на меня накатывает паника, но внешне я леденею, спина вытягивается так, что я каждый позвонок чувствую, а Царев говорит совершенно спокойно:

– Да, нас с тобой. Нина. Пока ты не придумала себе, не знаю, чего, я скажу четко. Надеюсь, ты услышишь меня. С этого дня – ты моя женщина. Мы с тобой подумаем, как обыграть ситуацию, чтобы Петр Станиславский понес ответ за все свои прегрешения, но не раньше, чем ты, наконец, поешь!

Глава 12

Вадим Царев

Немного ранее

– У нас серьезные проблемы, Вадим. Тебя конкретно подставляют, – голос друга доходит до меня как сквозь вату, а я все рассматриваю тарабанящий по стеклу дождь, рассматриваю, как капли скользят, как превращаются в затейливые узоры…

Никогда не любил дождь, а сам живу в городе, в котором и солнца практически не видно, и вечно холодно…

Вспоминаю, как шел босой по снегу. Кто-то скажет, что это нереально, пацану маленькому пройти несколько километров в лютый мороз, ног не чувствуя, что маленький организм не приспособлен, он не выдержит…

Но… я выжил… получил обморожение… хорошо, что хоть не гангрену, но все же… Я помню, как поначалу жалит снег, как немеют пальцы, как зуб на зуб не попадает, а потом… ты привыкаешь, перестаешь чувствовать боль, перестаешь трястись…

Вернее, тебе кажется, что ты не ощущаешь ничего. Просто идешь вдоль дороги, не имея никакой надежды, не имея веры…

Только цель. Взлететь. Подняться. Выбраться. Выкарабкаться. Загасить тех, кто в ответе за все, повалить с Олимпа и смотреть, как будут корчиться те, кто виною всем бедам, которые когда-либо происходили с моей семьей, да и со мной…

– Вадим! Прием! Земля вызывает!

Разворачиваюсь и смотрю на Кирилла. Прищурился, сверлит меня взглядом.

– Я тебе как юрист говорю, дело пахнет керосином. Отступись!

Зыркает на меня, запускает пятерню в свои волосы цвета воронового крыла.

– Ты, Кир, ни хрена меня не знаешь, раз такое советуешь.

– Нет, брат, это ты ни хрена не понимаешь! За тебя конкретно взялись. Травят на тебя всех, рычаги власти задействованы. Сдался тебе этот чертов тендер!

Кристовский резко поднимается из кресла и начинает наматывать круги в моем кабинете.

– Хорош мельтешить, глаза болят. Ты же вроде только из тренажерки, должен был уже спустить пар.

Резко вскидывает бровь и улыбается криво.

– Пар я, Царев, скидываю только в одном случае. С бабой и в горизонтальной позиции, а тут тупо отмахались, пришлось поездить по твоей надменной зажравшейся роже!

Кажется, лучший юрист столицы в бешенстве. Ухмыляюсь и пытаюсь не таскать тигра за усы.

– Кир, ну, во-первых, ты у меня чуть в нокдаун не улетел.

– Ну, во-первых, Царев, тебе свезло, я просто засмотрелся на ту девицу в мини, кстати, с ней и можно пар спустить…

– Кобелина ты конкретная, Кир, – фыркаю.

– Ну не всем же, как тебе, втрескаться в одну бабенку, которую даже ни разу не…

– Кристовский! – рявкаю так, что, наверное, стекла за спиной дребезжат, и Кир фыркает.

– Станиславский под тебя копает, как пить дать, и в этот раз эта гнида подготовилась и намутила конкретную подставу. Если все настолько плохо, как я думаю, Вадим, твою филейную часть даже я не спасу. Не в этот раз.

Кир напоминает о прошлом. Именно он меня тогда вытянул, когда Станиславский мне наркоту подсунул, и меня конкретно так завернули. Если бы не Кристовский, гнить бы мне в местах не столь отдаленных.

Всматривается в мои глаза, проницательный мужик, всегда таким был. Мы с ним давно дружим, странная дружба, которая никогда не могла бы зародиться. Слишком разные, слишком в разных кругах обкатывались, но волей случая пути-дороги сошлись.

– По глазам вижу, ты понял, о чем я. Поэтому мой совет – отступись сейчас, Вадим, отступись… поборемся еще… не сейчас…

Ухмыляюсь. Кристовский говорит правильные вещи. Умом понимаю. Но сейчас я готов биться насмерть, ведь если победа будет за мной, то Станиславский погорит…

– По глазам вижу, Вадим, не отступишься… Жаль, брат… Ты сейчас себе заряженный револьвер к виску приставляешь и крутишь барабан.

– Либо пан, либо пропал, Кир, по-другому не играю.

Отвечаю, и в кабинете на верхнем этаже небоскреба раздается звонок. Настолько редки звонки на этот телефон, что я не сразу осознаю, что звонит именно он, затем долго рыщу по карманам скинутого пиджака в поисках гаджета, бросаю взгляд на дисплей.

Странно. Номер не забит в память. На этот телефон звонят несколько человек. Номер личный. Доступный лишь единицам.

Наконец, отвечаю. А затем…

Поднимаю ошалелый взгляд на отчего-то подобравшегося Кира, а сам слушаю голос…

Нежный, тонкий, растерянный…

Этот голос я никогда и ни с кем не спутаю, потому что он принадлежит той самой девушке из моего прошлого…

– Царев, кто звонил? Ты бледный весь.

Спрашивает Кирилл, а я чувствую, что у меня словно горло сдавили. Потому что я понимаю – Нина в беде. У нее более чем серьезные проблемы, иначе она никогда бы не позвонила.

Срываюсь с места и лечу прочь из кабинета. При этом не забываю, что нужно шифроваться, забираю с парковки машину охранника. Действую чисто на интуиции, и когда подъезжаю к месту, которое указала Нина, чувствую, как сердце болезненно ударяется о ребра, когда вижу ее…

Бледная, озирается, смотрит по сторонам в поисках меня, и когда ей кажется, что не находит, закусывает губу.

Подаю знак, даю понять, что я приехал, садится в мою машину. Вся взвинченная, а я аромат ее тонких духов чувствую, ее тела…

Даже сейчас ширинка болезненно ощущается, так как я реагирую на нее. Сильно. Мы едем, контролирую дорогу. Проверяю наличие хвоста, пока моя молчаливая девочка укрылась от меня в своих мыслях.

Везу ее не в особняк. Нам нужно о многом поговорить, а мне подумать, как выправлять ситуацию, как вообще решить все так, чтобы, наконец, уничтожить Станиславского.

Наконец, дверь квартиры закрывается за нашими спинами, отсекает нас от всего, а я