Возвращение Прославленных - Си Цы Страница 31

— Вам не кажется, что наши предки визидары были не дураки. Они разделили нас всех и разбросали среди людей не просто так. Как вы думаете, почему? Чтобы защитить нас. Дать нам спокойную жизнь.

— Но они верили, что когда-нибудь мы объединимся, — сказал Итиро.

— Откуда такая уверенность, что у них был именно этот план? — спросила Мэдлин, подбивая поудобнее подушку.

— Иначе они бы разрушили все ауксилы и толы. Не оставили бы цепочки адресов и подсказок, — уверенно сказал Итиро, помешивая угли в костре и добавил, — посмотри, ты думаешь, совпадение, что у каждого из нас практически нет семьи, а те кто нам дороги, погибают при странных обстоятельствах? Ты думаешь, малумы дадут нам жить?

Мэдлин покачала головой:

— Да, Итиро, ты прав.

— Ну что, Стурла, пришло время сделать последний медальон, для тебя? — сказал Тафари, снимая своё крыло.

Когда медальон был готов, Стурла с радостью повесил его на шею.

Девушки, уставшие от бесконечной дневной жары и палящего солнца, плававшего, словно блин в растопленном масле, быстро уснули, обласканные ночной прохладой. Остальные остались их сторожить. Тафари постоянно светил в темноту, выглядывая малумов. Но на его свет пришли лишь три койота. Они протявкали, что малумов не видели в этих краях уже больше ста лет. И малумы здесь, скорее предания, которым пугают детей.

Итиро угостил койотов мясом, они пообещали сторожить лагерь, и мужчины тоже улеглись спать. Только Стурла всю ночь не сомкнул глаз. Он поглаживал Переводной медальон и вслушивался в темноту. Ему нравилось понимать голоса животных. Они не умничали, как другие. Говорили простые понятные вещи. И Стурла до рассвета слушал перекрикивания ночных птиц о том, кто сколько наловил мышей.

Зло

Закрыв за собой маленькую дверцу, Алаун вылезла из-под висящих платьев и оказалась в гардеробной. Она встала с колен, отряхнулась и оглядела длинные ряды одежды, которой была набита небольшая комнатка. Тут были наряды всех стран мира: и красивые старинные платья, покрытые рядами кружева, и японские шёлковые кимоно, и расшитые китайские рубашки. Шубы разных фасонов, шляпки, пальто, вуали.

Алаун выбрала наряд — синее шёлковое платье, и, сняв халат, осталась в диковинном одеянии: оно было похоже на корсет с пришитыми к нему лентами, которые то сплетаясь, то расплетаясь, обвивали её руки, ноги и шею. Это странное бельё Алаун сшила себе сама, когда она скинула и его, то стало ясно, почему. Каждая лента скрывала тонкий шрам на коже девушки.

Она подошла к зеркалу и предалась занятию, с которого начинала почти каждый день: разглядывая своё отражение, Алаун пыталась отгадать — из скольких визидарок её создали?

Конечно, Алаун была совершенна: и бледное лицо, и длинная шея с покатыми плечами, и изящное тело, и волосы, струившиеся до пола мелкими золотисто-рыжими волнами, и даже руки с маленькими пальчиками на которых были необычные ноготки в виде закруглённых сердечек. Но разве всё это было её? Вот эти пальцы — кому они принадлежали? Кто она? Кто?

Алаун задумчиво расчёсывала волосы.

Наконец, она вздохнула, решительно позвонила в колокольчик, и вскоре в комнату вплыла Рейчел.

— Вам помочь одеться, мисс? — тихо прошелестелавошедшая женщина.

— Да, — кивнула ей Алаун.

Рейчел отстраненно сняла с вешалки платье и подошла к хозяйке.

Алаун наблюдала за женщиной в зеркало. У Рейчел, как и остальных консунтов, живущих в Дагхэде, был ещё один шрам — вокруг лица, уходивший под волосы. Вот только у самой Алаун такого шва не было. Порой девушка задумывалась: почему? Иногда, когда Рейчел высоко поднимала руки, оголялись и остальные её шрамы — более неровные и неаккуратные, чем у самой девушки. Но, казалось, Рейчел это волнует мало. Сейчас она сосредоточенно завязывала длинную шнуровку на спине Алаун. Когда были уложены волосы и надеты драгоценности, служанка отошла к двери и покорно спросила:

— Что доложить Хозяину? Вы спуститесь к ужину?

— Да, — опять кивнула Алаун.

Рейчел поклонившись, тихо вышла из комнаты. Ун смотрела ей вслед. Здесь эта женщина была ей самым близким человеком. Иногда, очень редко, они даже болтали, словно подруги. Но всё же, как и остальные консунты, Рейчел чаще всего пребывала в прострации, мало говорила, выглядела по большей части подавленной и забитой. На её небрежно пришитом лице ничего не отражалось — мимика у консунтов отсутствовала. И Алаун старательно училась у них владеть лицом. Живя в Дагхэде, это было необходимо.

Служанка же, затворив за собой дверь, пару секунд постояла, прислушиваясь, потом кинулась вверх по коридору. Дела не ждали! Рейчел была здесь главной по хозяйству и руководила другими работниками: теми, кто трудился на кухне, кто прибирал комнаты, обслуживал Хьюго и его приближённых. Но Алаун она прислуживала сама. Рейчел нравилась эта девушка, но служанка не понимала, отчего та, в выгодном положении, при своей красоте, всегда грустна.

«Видно, мозги мне достались от какой-нибудь весёлой работящей служанки, а ей — голова меланхоличной особы, — обычно думала Рейчел, выходя от Алаун. — Вечно она сидит часами в гардеробной, может целый день выбирать себе наряд. Странная. Плачет украдкой постоянно. Нет в её глазах покоя. Я вот в душе всегда спокойна, меня, не терзают сомнения, как её. Радуйся, что живёшь, пусть и сшитая из частей. А впрочем, скорее всего, всё это у госпожи это от слишком большого количества свободного времени…»

«Да, все мы здесь — соединения из осколков чужих, разрушенных судеб, — думала в это время Алаун, сидя на кровати и безвольно сложив на коленях руки. — И Джейкоб, и Тим, и Рейчел, и все те остальные, кто тут работают. Да и сама я. Кто я? Кто мои родители? Я всего лишь консунта».

Эти тяжёлые размышления накрывали её после снов. Или это были и не сны вовсе, а видения? В этих кошмарах Алаун накрывал калейдоскоп хаотичных обрывков. Фразы, образы, звуки, боль: её резали по живому, разрубая на части. Из тьмы представали незнакомые лица. Они истошно кричали. Эти сны возвращались к ней снова и снова, заставляя тело Алаун биться в конвульсиях. После она вставала вымотанной и больной. Её трясло и мутило. Но что хуже — мучили тысячи мыслей, смешанных меж собой многоточиями и знаками вопросов.

Однажды она спросила Рейчел, снятся ли той сны. Служанка покачала головой — консунты не могут их видеть. Только черноту. Но Ун то их видела! А Рейчел объясняла, что всё это фантазии впечатлительной девушки.

Алаун встала, и, тяжело вздохнув, направилась в столовую. Она шла по тускло освещённым каменным коридорам, спускаясь вниз. Окон нигде