Владимир Гусев - Искатель, 1990 № 01 Страница 34

Внезапный телефонный звонок, как бритвой, прорезал тишину. Новый министр вздрогнул и взял трубку. Он сразу же услышал голос шефа полиции. Внимательно выслушав, сказал.

— Нет. У нас имеется официальный отчет о случившемся, он полностью опубликован. Мы уже ничего не можем изменить. Камикадзе? Что еще за глупости! Я решительно заявляю, что не приму участия в дальнейшем расследовании. Но, — он бросил нерешительный взгляд на дневник, — я могу переслать вам свой дневник. Только сначала сам просмотрю. Он положил трубку и, подойдя к письменному столу, стал искать ластик.

Много дней подряд скрытая видеокамера записывала переговоры и поведение — нервное подергивание лиц и рук, разговоры разных оттенков: от жалобно-просительных до возмущенно-гневных — многих людей, которых по разным причинам сочли необходимым вызвать в комнату шефа полиции для обстоятельной проверки в связи с так называемым «синдромом камикадзе». От видеокамеры все данные передавались технопсихологической группе анализа, возглавляемой Главным психологом. Эта группа сопоставляла все, что находила важным, с данными главного вычислительного центра, которые, в свою очередь оперативно дополнялись и сопоставлялись с данными, поступившими от разветвленной по всей стране сети подобной информации. А там было зарегистрировано почти все — факты, догадки и подозрения, ибо даже на первый взгляд иррациональные сведения могли оказаться ценными для выяснения общей картины. Были тщательно проверены, изучены и оценены все категории — оппозиционеры, соглашатели, стремящиеся к власти соперники, полицейские, иммигранты, проститутки, религиозные фанатики, обделенные и облагодетельствованные, получившие политическое убежище террористы, экстремисты, работники средств массовой информации и многие другие. Все они подвергались проверке по основным вопросам, важным для полиции, — мотив преступления, время, сведения о преступлении.

А в данном случае еще и информация о том, когда, где и как покушение могло бы иметь шансы на успех. В помощь задающим вопросы были составлены логически выстроенные комплексы вопросов для каждой из перечисленных категорий отдельно. Иногда приходилось отходить от этих схем, импровизировать, чтобы можно было проследить и уводящие в сторону, но интересные, сведения. Каждый день эта деятельность завершалась сортировкой данных в соответствии как с объективными, так и с субъективными критериями. В некоторых случаях возникала необходимость вызывать людей на повторные допросы.

Слабым местом версии с камикадзе продолжал оставаться автомобиль, который, по утверждению шофера, явился непосредственной причиной катастрофы. Были приложены немалые, но, к сожалению, тщетные усилия по розыску этой машины.

Объявление о поисках было опубликовало в прессе: «Того, кто в указанный день утром проезжал по дороге, ведущей с горного склона, на высокой скорости или вообще проезжал по этой дороге, просят явиться в полицию, чтобы сообщить свои наблюдения. Это касается и тех, кто видел какой-нибудь автомобиль на дороге, ведущей вниз со склона. Крупное вознаграждение получит тот, кто представит такие сведения».

Вскоре в полицию поступили первые заявления. Заявляли на соседей, на недругов и врагов, на цветных и иммигрантов. Один увидел вмятину на чьей-то машине, другой услышал угрозы в в адрес Министра, третьи заявляли на самих себя, четвертые со слезами на глазах рассказывали, что, ведя машину вниз по горному склону и встретив автомобиль с Министром, столкнули его с дороги. Но в подобных исповедях время и место никогда не совпадало с подлинным. В тех случаях, когда такие показания были близки к истине, всегда находились люди, опровергавшие эти заявления. Они утверждали, что в этот день видели этого человека совсем в другом месте. Шеф полиции и на сей раз не надеялся на достоверные сведения, но он обязан был выслушать.

Она вошла в кабинет в сопровождении двух полицейских в штатском и заявила, что хочет признать свою вину и понести наказание за свой поступок, но отвечать на вопросы, которые автоматически задавались в таких случаях, отказалась. Это была высокая и стройная негритянка в длинном просторном одеянии, оставлявшем плечи обнаженными. Заплетенные на множество маленьких косичек волосы обрамляли ее красивое лицо — янтарные глаза, короткий, немного приплюснутый нос, высокие скулы и полные, красиво очерченные губы.

Шеф полиции привстал со стула и жестом предложил ей сесть на диван.

— Нет, — сказала она. — Я хочу стоять перед вами, как и полагается преступнику перед судьей. — Бросив быстрый взгляд на полицейских, она снова обратилась к шефу полиции: — Пусть эти люди оставят нас вдвоем. Иначе я не буду говорить.

Удивленно посмотрев на нее, шеф полиции улыбнулся и кивнул.

— Что ж, пожалуйста. — Он подал знак, и те двое, что ее привели, вышли из кабинета. — Вы прекрасно говорите на нашем языке, — продолжал он, — очевидно, вы здесь родились?

— Я фулагаленка. Меня послали сюда с особым заданием — теперь оно уже выполнено… Да, я свободно владею вашим языком. Изучаю его уже много лет из уважения к вашей стране и для того, чтобы подготовиться к тому моменту, когда мы нечестно с вами начнем великую борьбу за мир и свободу в соответствии с указаниями вашего Министра, который сказал, что эту борьбу все обездоленные народы начнут сообща и что он возглавит ее. Но Министр обманул наши надежды.

Наступила тишина. Шеф полиции вздохнул, зная наперед, что последует дальше. За последние дни ему пришлось выслушать немало тирад, произнесенных разными фанатиками.

Преодолев неуверенность, она заговорила быстро и горячо:

— Язык, которым он пользовался, отличался от того, что я изучала. Свобода у него могла означать угнетение, а угнетение — свободу. В свои слова он вкладывал такое содержание, какое в данный момент могло служить поставленной им цели. Наша бедность становилась для него богатством, так как он мог ее использовать для собственной выгоды. Наша солидарность служила пищей его коварству, скрывавшемуся за многообещающими словами и пламенными фразами.

Шеф полиции остановил ее нетерпеливым жестом.

— Ближе к делу! — отрезал он. — Кто дал вам это особое задание? И в чем оно состояло?

— Мои организации — Борьба Черных Народов. Наша цель — уничтожать одного за другим лжецов, пока оставшиеся не уползут в свои норы. Тогда мы возьмем дело в свои руки.

Ее слова звучали уверенно и противоречили их смыслу. Шеф полиции все больше убеждался в том, что эта женщина безумна, но опыт подсказывал ему, что это безумие могло быть для других проявлением высшего божественного разума.

— Я требую, чтобы вы обнародовали мое признание, — продолжала она. — Сама я готова понести наказание, потому что только через наказание смогу достигнуть желаемого.

Шеф полиции улыбнулся:

— Но мы, кажется, не закончили. Нам еще нужно выяснить некоторые детали.

— Я готова. — Она опустила взгляд и скрестила на груди руки.

— Расскажите, пожалуйста, как вы действовали.

— Я заставила автомобиль Министра врезаться в отвесную скалу.

— То есть столкнули его? А где та машина, в которой вы ехали?

— У меня не было никакой машины. Я и водить-то не умею. Просто я использовала свою внутреннюю силу. В тот день, с утра до вечера, эта сила была направлена на Министра. Огромная сила! После этого я чувствовала себя совершенно опустошенной.

— Ваша сила? — Шеф полиции оживился.

Привстав со стула, он устремил на нее свой холодный, пронизывающий взгляд, но она продолжала стоять, опустив голову, и этого взгляда не почувствовала.

— Воодоо, — тихо произнесла она. — Вы знаете, что такое воодоо?

Рука ее пошарила в глубоких складках одеяния и извлекла маленькую куклу, утыканную длинными иглами из черной полированной кости. Она приблизилась к столу и положила куклу перед шефом полиции, который пришел в изумление, узнав в кукле миниатюрное изображение Министра, искусно передававшее мельчайшие черточки лица.

— Каждая игла — укол любви, — пояснила она, — и укол ненависти. Но какой из уколов имел самое сильное воздействие — мне неизвестно, поэтому я и не знаю, когда именно и где подействовало мое воодоо.

Шеф полиции отвел взгляд от куклы и устремил его в глаза женщины. Воодоо, подумал он. Этот символический акт, не делающий различия между идеей и человеком и уничтожающий символ вместо идеи в полной уверенности, что тем самым уничтожается и сама идея.

— Вот оно что! — мягко проговорил он в то время, рука его потянулась к сигнальной кнопке на столе. — Может быть ваше посольство поможет вам вернуться в свою страну. Думаю, там вам будет лучше, чем у нас.

В кабинет вошли те двое полицейских в штатском. Он сделал им едва заметный знак, и они взяли ее под руки, чтобы увести. И вслед им он сухо приказал: