Ненависть и ничего, кроме любви - Любовь Валерьевна Романова Страница 36

— Ты меня сделаешь заикой!

К моему удивлению, не выслушиваю остроумного ответа, а лишь созерцаю его лицо с непривычной, даже абсолютно незнакомой мне теплой улыбкой.

— Ты что тут забыл? — спрашиваю я, насторожившись.

— Тебя, — легко отвечает он, наклоняется и льнет к моим губам.

Этот поцелуй не похож на вчерашний, он не несет огня или страсти. Это нескончаемый поток нежности, быстро окутывающий меня заразительным теплом. Марк целует мягко, аккуратно, словно боясь совершить ошибку или сделать больно. Его горячая ладонь ложиться на мой затылок, а пальцы зарываются в волосы, даря незнакомое мне приятное до дрожи в теле ощущение. Легкие касания пальцев осыпают мою щеку, поглаживания успокаивают, дарят ощущение, что все происходящее правильно, что так и должно быть, что именно к этому я шла много лет, и вот, наконец, цель достигнута.

— Вера, — бормочет он, оторвавшись от губ на краткое мгновение, и сразу же возвращается ко мне.

— Марк, нас увидят, — пытаюсь сказать я, когда его нежные поцелуи переходят на скулу, а дальше по дорожке устремляются к впадинке под ухом. Он касается губами чувствительной точки, и я забываю, какую еще важную мысль хотела донести.

— Я скучал, — его шепот завораживает, — сегодня же я скажу Фирсову, что забираю тебя.

— Что ты сказал? — так же как слова Марка погружают в транс, столь же стремительно они выталкивают меня на поверхность сознания.

— Я забираю тебя, — повторяет он и вновь тянется к моим губам, но я останавливаю его:

— Я не вещь и не любимая игрушка, чтобы меня забирать. Вчера я, кажется, сказала, что между нами ничего не поменяется…

— А я сказал, что это бред, — легко отвечает он.

— Марк, побудь серьезным, — почти умоляю, цепляясь за его огненные ладони, еще хранящие магию прикосновения на моем лице.

— Я серьезен как ни в один из дней своей жизни, — произносит он, заглядывая в мои глаза, а затем говорит то, что невозможно слушать равнодушно, или претворяться таковой, — даже если сейчас ты не готова, даже если противишься — я все равно буду рядом. И однажды ты сдашься. Это может случиться завтра или через месяц, или через полгода, но это произойдет, слышишь, Вера? Бояться мне больше нечего, и я тебя не оставлю. Не после того, как вновь обрел.

Его слова пьянят, взгляд подчиняет, и я уже готова сдаться, но вдруг дверь в преподавательскую распахивается, и Марк в секунду отскакивает от меня. Пришла лаборантка Елена.

— Добрый день, — дружелюбно поздоровалась она, хотя и явно удивилась нашему присутствию.

— Здравствуйте, — откликается Марк, одаривая девушку обаятельной улыбкой, тем самым даря мне несколько драгоценных секунд, чтобы собрать мысли воедино. Та самая методичка, за которой я в том числе приходила, валяется под моими ногами. Я быстро ее поднимаю и демонстрирую Елене.

— Антон Юрьевич попросил принести методичку, а Эдуард Валентинович показал, где ее найти.

— А, — доверчиво кивает девушка, пока снимает верхнюю одежду. Кажется, ей не слишком интересно наше присутствие после моих слов.

— Вера, ты нашла? — обращается ко мне Марк.

— Да.

— Тогда, мы пойдем, — он распахивает дверь и жестом приглашает меня выйти.

— До свидания, Елена, — лепечу я и выскакиваю из кабинета.

Едва оказываюсь в коридоре, почти бегом бросаюсь в сторону аудитории, но Марк быстр, нагоняет меня в тот момент, когда ладонь ложится на ручку двери в спасительную аудиторию, и силком утягивает в небольшую нишу, которая существует лишь для того, чтобы прятать старую облезлую дверь запасного выхода.

— Это уже не смешно! — стараюсь говорить строго, но получается совсем неубедительно, и Марк, как человек, который всегда умеючи играл с моим состоянием, разумеется, чует скованность в голосе, потому что не отпускает, не уходит, а подходит так близко, что под его натиском я невольно отступаю и сразу же чувствую спиной шершавую стену. Марк наклоняется крайне близко, я уже предчувствую вкус его губ и пытаюсь уговорить себя его оттолкнуть, но предательски не шевелюсь, и от собственных разногласий в душе меня пробивает дрожь, которая усиливается, когда он протягивает ладонь и убирает прядь волос, упавшую на лицо, при этом едва ощутимо задевает кожу, оставляя нечто подобное ожогу.

— Не пытайся от меня убежать, — твердо произносит он, заглядывая не в глаза, а в самую душу.

Глава 17

— Черт бы тебя побрал! — шепчу я в темноту, после провальных попыток уснуть.

Это просто невыносимо! Мне душно, хотя из открытого окна веет холодным ветром, пересыхает горло, хотя я и выпила уже не меньше полулитра воды, и в животе ужасное напряжение, которое не снимается даже контрастным душем.

Да как же так случилось? — вот вопрос, который я задаю себе уже третий час подряд. Как случилось, что именно на несносного одногруппника я реагирую таким образом? Как получилось, что мне тепло с человеком, которого, как я была уверена, ненавидела с момента знакомства?

Не выдержав, встаю и иду на кухню — до безумия хочется чем-то заесть свои ощущения, и на удачу нахожу в хлебнице остатки сладкой плюшки. Есть — удовольствие ничуть не меньшее, чем любить. Когда быстрый углевод попадает в организм, он резко поднимает уровень сахара в крови, и в этот момент появляется ощущение удовлетворения. И такое удовлетворение, к счастью, способно временно заменить мне неудовлетворенность другого происхождения.

На кухню забредает папа и удивленно смотрит, как я пью чай и хомячу плюшку посреди ночи.

— Не спится? — добродушно интересуется он, к счастью, не акцентируя внимания на моем занятии.

— Совсем, — честно признаюсь я.

Папа понимающе кивает, и вдруг достает бокал, заваривает чай и себе, и садится за стол. Такое чаепитие пробуждает в моей памяти воспоминание из детства, когда одним летом во время ремонта квартиры мы устраивали семейный чаепития по ночам. Папа с мамой долго отдирали обои, либо наводили порядок после прихода мастеров, а мне всегда было интересно рядом с ними. Поэтому, часа в три ночи мама неизменно звала нас с папой на кухню, где заваривала ароматный чай с мятой и чабрецом. Сейчас мы пьем чай пакетированный, и, увы, без мамы.

— В институте напрягают? — спрашивает папа.

— Еще как, — усмехаюсь я, упуская какого рода напряжение меня преследует в институте.

— Про последний курс многие говорят, что, мол, он самый легкий, но помню, как мы с мамой не спали по ночам, доделывая курсовые работы или какие-нибудь разделы дипломной. Кстати, тогда не было принтеров, и диплом мы писали от руки, — папа усмехается, — помню, как потратил на это целый месяц. Так еще и