Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен Страница 38

группу «Дюп Папл», «Дип Папл», «Дюп Пепл» – ведущие беззлобно потешались, зачитывая письма, над дремучестью радиослушателей, огорчались, что советские меломаны совсем не знают другие группы и направления, предлагали, например, вместо «Пеплов» или «Цеппелинов» послушать джаз-рок группу «Кровь, пот и слезы», или рок-оперу «Иисус Христос – суперзвезда». Советские слушатели еще не догадывались, что столкнулись с той же идеологической навязчивостью, от которой их тошнило в родной стране, упорно требовали «Паплов», «Назарет» и «Цеппелинов», полагая, что они там, за океаном, просто не понимают, как нам хочется чего-нибудь этакого…

В ту пору в СССР «этакое» был однозначно хард-рок. Черт его знает, то ли бесконечная революция выковала в наших душах твердость, которую могла пробить только тяжелая артиллерия Риччи Блэкмора или Пейджа, то ли сама Мировая Душа требовала перед Армагеддоном чего-нибудь покрепче, но сладкоголосые Битлы мое поколение уже не торкали. «Мрачнее, – требовал советский слушатель, – еще мрачнее! Агрессивнее!»

Бедные девчонки, невольно вовлеченные в этот модный, музыкальный водоворот, с трудом дождались благословенных времен, когда в мир пришла диско-музыка и можно было с огромным облегчением сменить пластинку. Моя сестра с мстительным удовольствием призналась тогда, что ненавидела всех этих Блэкморов, Плантов до глубины души, а слушала, чтоб не отстать от моды. Теперь в одной комнате она слушала «Баккара», а я в другой затыкал уши.

…И все-таки в хард-роке было что-то настоящее. И теперь это признаю, иногда с робостью, иногда виновато. Помню, как учительница обществоведения в старших классах, любительница поговорить с учениками «на равных», с грустной снисходительностью пыталась меня вразумить

– Пойми, Миша, мода пройдет – и музыка эта пройдет. Кто ее вспомнит через лет десять, двадцать? Ну, похулиганили ребята с длинными волосами, покричали… Останется настоящая музыка, останутся Магомаев, Лещенко, Хиль… Ты и сам будешь их слушать…

Черта с два! И слушал и слушаю до сих пор «Дип Перпл», «Пинк Флойд», «Юрай Хип», «Лед Зепеллин», «Слэйд». Почему? Да гляньте! Вы когда-нибудь видели, чтобы девушка плакала под диско-музыку? Видели, чтоб пацаны плакали под рэп или хип-хоп, черт бы их побрал? Когда-нибудь рождались в их головах под эту музыку героические поэмы, захватывающие картины подвигов, истории невероятной любви; приходили ошеломляющие откровения, когда хочется начать жизнь заново? Ярко?

Нет. И сама эта музыка рождает лишь пошлость или вялый нигилизм.

Я уже давно заметил, что сразу отличу в толпе человека, который заболел на всю жизнь Риччи Блекмором или Робертом Плантом и с особым удовольствием пожму ему руку. Нас не надо спрашивать любим ли мы Киркорова или Макаревича, и смотрим ли «Комеди Клаб», читаем ли Маринину и любим ли сентиментальные сериалы – мы и спрашивать друг другу не будем, потому что ответ очевиден. Мы одной крови. Пусть он будет беден – я богат, он умен – я глуп, он едва закончил школу, а у меня красный диплом университета и все-таки какой-то ген-мутант, спрятавшийся при зачатии, будет у нас общий. И этот ген, как маячок, будет подавать сигналы всю жизнь своим собратьям, которые принимают сигнал и радостно отвечают: «Да! Блэкмор и сейчас живее всех живых, а несогласные проваливайте ко всем чертям!»

Сколько раз я плакал под «Цыганку» в исполнении Ковердейла, сколько раз возрождался к жизни после жутких пьянок под могучий и властный «Дым над водой», сколько раз садился за письменный стол, умытый чистым ливнем «Июльского утра», со жгучим желанием написать рассказ о чистой, трагической любви! Они ни разу не предали меня, мои кумиры, ни разу не отвернулись, когда мне было плохо. Они утешали, они подбадривали меня, когда я сгибался от страха, терял веру в свои силы, они разжигали в моей душе священный пожар протеста, когда коммунисты сжимали горло своей проклятой костлявой рукой и пытались поставить на колени перед их отвратительными идолами. Как эти ребята за Ла Маншем сумели найти ключик к моему сердцу на долгие-долгие годы? Откуда взялась эта родственная, загадочная связь между англичанами и русским, которая не нуждается в переводе и которая неподвластна распрям наших стран, неподвластна энтропии?

«Не сотвори себе кумира». Каюсь, не смог. Врать Богу бессмысленно. Грешен. Сотворил. Меня можно назвать болваном, неучем, жлобом и я усмехнусь в ответ. Но назовите Блэкмора второсортным гитаристом, и я всерьез захочу ударить вас палкой по голове. Глупо, конечно. Какое-то ребячество. Пережиток. Оправдывает только то, что моя любовь всегда была бескорыстна. Я в том смысле, что никогда не пытался поднять свою самооценку за счет своих кумиров, чем, например, грешат поклонники «Пинк Флойд» (ах, средним умам это не понять, а я вот такой продвинутый и тонкий – слушаю!).

Вот что я иногда думаю. Сотворив человека со свободной волей (а какая радость родителю владеть роботами?), Бог прекрасно понимал, что человека ждет. Падший мир – не санаторий. Сплошные искушения.

Куда не ступи – везде капкан. Белым и пушистым просто не выжить. Тут нужна особая сила духа. И счет к человеку предъявляется особый. Если судить по справедливости – наказать придется всех. Если судить по Закону, то расплодятся лицемеры и осторожные подлецы, которые, как опытные жулики, знают, как словчить и выйти сухими из воды. Богу это надо? Он поклоны не считает. Для него каждое чистое сердечко, исполненное правды – радость и утешение. Украл? Выпил? В тюрьму! Но товарищей не выдал, взял вину на себя. Следователь, конечно, злится, подельники забыли, кому обязаны свободой, а Бог не забыл. Тягучей, северной ночью, в камере штрафного изолятора, зрит он в сердце разбойника и видит, что там происходит чудо, ради которого Он и затеял весь этот Мир: затеплилась робко в полярной ночи, как светлячок, святость. Навернулась в глазах первая слеза покаяния. Проснулась Богоподобная душа и враг отпрянул с шипением, а светлые ангелы возликовали. Пусть за ворота тюрьмы выйдет не праведник. Но уже зрячий. И… очень красивый человек!

Не за примерное поведение и не за хорошие оценки в школе любит нас Бог. А за то, что ты не выдал учителю товарища, с которым вместе нашкодил. За ту ватрушку, которой поделился с другом после уроков, будучи сам голоден.

Бог скорее благодарно улыбнется миллионеру, когда тот, отдавшись искреннему, сердечному порыву жалости, положил в кружку нищей старушке копеечку, чем ему же, когда тот, удовлетворяя тщеславие, пожертвовал детскому дому миллион.

Не за победу в номинации «Оскар», не за генеральские звезды на погонах, и даже не за правильные слова и поступки, а за добрые помыслы любит нас Бог. За храбрость, с которой мы защищали товарища, за нежную любовь