Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен Страница 39

к жене, которая не угасла с годами, но возросла в скорбях и испытаниях, за слезу восторга и благодарности Создателю, которая окрыляла душу при виде прекрасного пейзажа. Я скажу, быть может, крамольную вещь – Бог любит нас за то, за что мы и сами друг друга любим. И поэтому я всегда верил, что Бог с восхищением смотрит на смельчака, который рискуя жизнью, лезет на Эверест, на безумца, который идет по канату на высоте небоскреба без страховки. Дурь? Но она наполняет нас благородной гордостью. Потому что мы любим смелых. Ибо смелые напоминают нам, что в жизни есть смысл, который рабская мораль объяснить не в силах, который свидетельствует нам о бессмертии так же неотвратимо, как и суровая аскеза монаха. Безрассудная храбрость разрывает причинно-следственные цепи материализма, которыми порабощен плотский человек, и являет высший смысл бытия столь же убедительно, как чудесное исцеление смертельно больного или обращение закоренелого язычника. Когда скалолаз из последних сил покоряет вершину, не имея за это никакой земной награды, не имея даже восхищенных зрителей, во Вселенной происходит Чудо, и ангелы радуются ему на небесах точно так же, как они радуются и ликуют, когда бедняк вопреки законам плоти возвращает найденный кошелек владельцу или разбойник с каменным сердцем вдруг падает со слезами на колени перед иконой. Не сомневайтесь, Бог любит смелых. И воин, который в яростном бою потерял жизнь, но не дрогнул – любим Богом, и будет вознагражден, а трус, спрятавшийся за спину товарища – будет осужден Им. И бретер, спасающий честь дамы вызовом на дуэль, будет принят на небесах с большим снисхождением, чем джентльмен, спрятавший свое малодушие под сенью закона и общественной морали.

Вот и в музыке, на мой взгляд, важно прежде всего чистое сердце. Грубые звуки могут ранить душу, но могут и разбудить. Взывая к битве, подлинная музыка не взывает к жестокости. Вскипающая, как волна, ярость может быть благородной, а подвиг – бескорыстным. В хард-роке много пришлых, циников и корыстных шоуменов, шутов и клоунов, дьяволопоклонников и дегенератов, которые умеют только пугать, только кривляться, только эпатировать, но в сути своей эта музыка рождена из чистой волны сурового прибоя Северного моря, из воинственного звучания воловьих рогов викингов, призывающих к битве, из рыдающей грусти моряков, вглядывающихся в серую муть Атлантического океана, из древнего, отчаянного вопля человека к Небесам: «Батько, где ты?! Слышишь ли меня?!» И Бог отвечает: «Слышу!»

Я знаю многих, кто стоял крепко в хард-роке и кто стал верующим, но не видел ни одного, кто вышел из диско-музыки и стал просто интересным человеком.

Когда десяток пластмассовых Барби на телеэкране очередной раз в кожаных трусах и лифчиках, с глазами, в которых даже похоть кажется пластмассовой, исполняют погребальный ритуал человеческому Разуму, я чувствую некое чувство нежности и родства даже к Оззи Осборну. Бунтует человек. Плохо ему. Вы заметили, что, когда сильному человеку плохо, он вызывает симпатию? Значит жив, бродяга. Мучается. А успешные мертвецы на вопрос: «Как дела?» – даже перед тем, как пустить себе пулю в висок, ответят с фальшивой улыбкой: «Файн!»

…Теплыми весенними вечерами Пончик распахивал окна своей комнаты, выдвигал на подоконник магнитофон и во дворе начинался музыкальный вечер, сводивший с ума взрослую аудиторию – на «бис» «Шокинг Блю» исполняли «Шизгару», иногда по десять раз подряд. Любимы всеми пацанами были и хулиганистые «Слейд», и заводные «Статус Кво», и «Свит». С тех пор как в эфире похотливо зазвучали позывные «Голоса Америки» и «Би-би-си», в музыкальных комментаторах не было недостатка. Малышня, разинув рты, слушала истории про то, как рок-звезды пьют, скандалят, дерутся, блюют прямо на сцене и при этом огребают огромные деньги – все это каким-то непостижимым образом свидетельствовало о невероятном развитии западной культуры. Нам оставалось только завидовать. А еще издеваться над советской эстрадой, которая на современном музыкальном олимпе выглядела убогой деревенской дурочкой.

На той самой скамейке во дворе, где пацаны слушали «Битлз» и «Перпл» и мечтали сесть в новенький «форд-мустанг» и прокатиться по неведанному Бродвею, и родился могильщик социалистической родины. Повзрослев, эти самые пацаны, превратившись в мужчин, осуществили-таки свою мечту: сломали и разорили собственное государство, накупили загранпаспортов и ринулись за бугор. Увы, счастья не было и там. Пиво немецкое было, колбаса была, а мечта угасла… Аминь.

Глава 15. Отрочество

Я очень хорошо помню, когда детство покинуло меня. Убежало, оставив после себя лишь горький запах догорающих костров на пустыре за помойкой и эхо воплей индейцев, собирающихся на бой с бледнолицыми из соседнего дома. Шестой класс был позади. В конце мая нам выдали дневники с годовыми оценками, и я уныло поплелся домой, колотя раздолбанный портфель коленкой. В портфеле лежал дневник с постылыми тройками.

Пора было трезво посмотреть на себя. Я был троечник. Во дворе я, конечно, имел авторитет, но в школе был изгоем. Я был командиром тимуровского отряда, но в школе меня опасались назначить даже командиром пионерского звена. Я был чужой среди своих. Свои знали что-то, что я никак не хотел понять. Что не надо слишком серьезно стараться. Что верить надо так, чтоб начальство было довольно. Что правда бывает полезная, бесполезная и опасная.

Учителя меня недолюбливали. Я был правдолюб. Я спорил. Я отстаивал. Я обличал. Такая хроническая ходячая проблема. Кому это понравится? Правдолюб может учинить историю, которая дойдет до районных властей. Вечно он недоволен миропорядком. Короче, я верил так, как уже давно не надо было верить. Как наивный дурак. Что получал я за это? Тумаки и шишки.

Очень хорошо помню этот день.

Вечером, сидя с Китычем под нашей любимой черемухой, которую мы звали «Мечта», я так и сказал.

– Надо приспосабливаться. Начинаем новую жизнь.

Китыч еще не понял, насколько это серьезно, и продолжал играть с божьей коровкой, которая ползала у него на ладони.

– Хватит! Не хотите по-честному? Ну и не надо! Теперь я знаю как нужно. Спорим, в следующем году у меня будут одни четверки и пятерки? Займусь учебой. И спортом займусь. Всерьез.

– А как же отряд?

– Отряд распустим.

– Да ты что?! А как же клятва?

Клятва – это было серьезно. Я помолчал.

– Об этом потом подумаем. Характеристики на членов ЛНЗП, клятву, планы пока спрячем. Мы честно выполнили свой долг, Кит! Пусть теперь другие… попробуют. Любите подхалимаж? Пожалуйста! Любите примерных мальчиков? Получите! И врать научимся, как миленькие. Да, Кит?

– А чего тут учиться? – Кит расстался с божьей коровкой и вздохнул. – Я и так вру, как