Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1996 № 01-02 Страница 39

— Пойдем посмотрим эту деревню, — приказал он.

Придя со многими воинами в Олений Вражек, Батый с ужасом увидел погибший отряд, полузанесенный снегом. Лица погибших были синюшно-черные, у многих у рта и ушей замерзли подтеки крови, хотя ран не было видно. Погибшие лежали везде, где их застала смерть, кроме большой площадки на краю оврага. Не было видно ни одного руса, дома стояли покинутые, церкви и следа нет. И вдруг откуда-то из-под земли раздался колокольный звон такой силы, что задрожала земля, завибрировал воздух. «Бо-мм! Бо-мм!» Беспрерывно бил и бил подземный колокол. Чувствуя нездоровую истому, видя, как шатаются в седлах воины в такт ударам, Батый смог крикнуть лишь, пересиливая себя:

— Прочь отсюда!

И долго скакал непобедимый хан, будучи не в силах остановиться, пока слышался гул.

Хан не боялся ни людей, ни того, что ими создано, но теперь его гнал с проклятого места страх, страх, поднимавшийся из самых темных уголков души, страх перед тем, чего нельзя победить мечом, на что нельзя двинуть конную лаву. Это был голос силы, могущественнее, чем власть любого трижды великого земного вождя.

Смерчем прошел Батый по Руси. Многие города покорил он, и в каждом из них последними были взяты храмы. Русы бились возле и внутри них словно в угаре. А над ними звонили и звонили колокола, громовым своим голосом ободряя их, словно глас небесный.

Видя то отчаяние, с которым бьются русы за свои святыни, столкнувшись со множеством необъяснимых чудес, монголы не решились разорять православные храмы и монастыри. Батыем был дан особый ярлык, охранная грамота, запрещающая брать дань и чинить препятствия Церкви. Не препятствовал хан и тому, что монголы переходили в православие.

А Олений Вражек считался у монголов плохим, проклятым местом, потому, может, и уцелела деревня до сих пор, что чудо, подземный звон ее охраняет. Только не деревня нынче это — улица в разросшейся Коломне. Звона, правда, из ныне живущих никто не слышал, и деды и прадеды их не слыхали. Может, оттого, что веры в людях поубавилось, а, может, потому, что давно уже чужая нога не ступала на землю Оленьего Вражка. Но если, не приведи Бог, ступит…

РЕЦЕНЗИЯ

Александр Ващенко

ФОЛЬКЛОР ПО ОБЕ

СТОРОНЫ ОКЕАНА

«Мифы древних славян».

Составление А. И. Баженовой и В. И. Вардугина. —

Саратов. Надежда, 1993. 319 с.

Данная книга оказалась одной из первых, обозначивших усилившуюся в последние годы тенденцию: обострение интереса к древнейшим страницам истории русской и славянской культуры. Любопытно и показательно, пожалуй, что книга пришла из провинции. Как бывает при рождении новых тенденций — этой книге свойственны достоинства и недостатки, впрочем, очень специфичные и красноречиво отражающие время.

Авторы задались целью опубликовать подборку материалов и источников, посвященных славянскому язычеству, другими словами, обратились в дохристианскому прошлому Руси. Эта проблема, прежде периферийная, выдвинулась сегодня, пожалуй, в разряд важнейших. Но несмотря на число опубликованных статей и монографий, на попытки представить обобщающе-справочный материал, как зарубежной, так и отечественной наукой, едва ли ее сегодня можно считать убедительно решенной. Многое не выходит за рамки гипотез, источники противоречат друг другу, страдают фрагментарностью и взывают к напряженной работе исследователя. Вот почему публикация новых или забытых старых текстов так важна сегодня: они порой лучше всякого комментария способны помочь в создании системной картины славянской, русской мифологии и других аспектов древней культуры.

Итак, по структуре: книга представляет собой сборник материалов по русско-славянской мифологии. Это два забытых трактата о русском язычестве, написанных в прошлом веке (А. Кайсарова и Г. Глинки), статья академика Б. А. Рыбакова на ту же тему, и вторая за последнее время в массовой литературе публикация текста сенсационной «Велесовой книги». Естественно, при такой разнородности включенного материала возрастает и без того существенная проблема научного аппарата, комментирования. Ее, однако, составителям не удалось решить на однозначно высоком уровне.

Скажу сразу, что я солидарен с пафосом книги — кстати, полемически заостренной. Спор, который авторы-составители ведут с консервативностью устоявшихся взглядов на русскую культуру и самосознание, достоин уважения. В наше время на этом пути нее еще возможны серьезные открытия и находки, способные повернуть по-новому многие концепции и трактовки. Россия все-таки слишком велика, ее действительность исторически и территориально слишком сложна, чтобы можно было ее «аршином общим» мерить. Согласно одной из школ американской культурной антропологии (Ф. Боаса), культуру вообще возможно оценивать лишь с точки зрения собственной уникальности. К тому же наше время — пора резкого расширения мировосприятия, пересмотра глобальных категорий. Процесс этот на пороге 500-летнего юбилея охватил, к примеру, США и докатился до России. Результат этого, в частности, — появление пяти или шести быстро составленных словарей русского язычества — по своей поспешности они не менее противоречивы, чем комментарий и состав «Мифов древних славян».

Рецензируемая книга, конечно, отдает дань идеологической конъюнктуре и сенсационности, но она же выполняет функции исследовательские и просветительские. Поэтому хочется по-разному высказаться о составных частях этого сборника.

Самым ценным для современного читателя и исследователя я считаю публикацию двух трактатов-очерков о славянской мифологии. Источников всегда не хватает, и обнародование их (а здесь — как бы двойное зрение: прошлого века и нынешнего) — важное событие. Этот ряд в будущем должен быть продолжен переизданием очерка Татищева о российском язычестве, публикацией знаменитого «Слова об идолах», на тексте которого Б. А. Рыбаков строит немало выводов об исходных стадиях отечественной культуры.

Перепечатка работы известного академика, вошедшая в сборник, конечно, отрадна, но-куда лучше прочитать целиком те его монументальные монографии, где эти идеи развернуты полнее.

Третья часть сборника, конечно, наиболее полемична: речь идет о публикации уже ранее заявленной в литературе «Велесовой книги». Для широкой публики, как и для значительной части академического мира — скажем, специалиста-зарубежника, каков автор данной статьи, — появление подобного текста — явление внезапное. В православной, советской, а теперь и в постсоветской популярной, как и научной, традиции «Велесова книга» по разным мотивам, очевидно, обходилась молчанием. Ныне она объявлена фальшивкой учеными-славяноведами. Здесь не место затевать спор о подлинности этого документа, но, быть может, уместно говорить о тенденции к неординарным находкам, на которые он указывает. Припоминаю, что частью моего детства был спор — и весьма горячий! — о подлинности «Слова о полку Игореве». Не одно десятилетие дискуссий, интерпретаций, споров потребовалось на то, чтобы выработалась более-менее единая система мнений об этом памятнике. Может быть, и в случае с «Велесовой книгой», как ни покажется это странным, рано ставить точку. Позволю себе в этой связи привести одну аналогию.

В свое время мне довелось потратить немало сил, пытаясь верифицировать «сомнительного» происхождения индейский эпический текст, дошедший до нас, вероятно, в неполном виде и видоизмененный в чьей-то записи. Речь идет о знаменитой эпической хронике делаваров «Валпамолум», или «Красном Перечне». Американская наука до сих пор не имеет единого мнения о природе этого произведения, рассказывающего о предыстории ряда аборигенных племен. И все же-солидные ученые сегодня склоняются к тому, что перед нами — подлинный текст, уже давно, кстати, независимо от различных научных интерпретаций, живущий в виде культурного феномена, влияя на литературу, историографию, антропологию. Поэтому-то в споре «негативистов» и «позитивистов» по отношению к «Велесовой книге» я занял бы позицию выжидательного беспокойства, будучи заинтересован в развитии дальнейших исследований в данной области. Необходим, прежде всего, поиск аналогичных по духу, содержанию и древности произведений, дабы заполнить существующую лакуну в древнейшей летописи славянства — именно сейчас она и обнаруживается как весьма странный пробел. Быть может, на этом пути — разоблачения либо подтверждения подлинности — способны помочь компьютерные методологии. Ясно одно: поспешные суждения обоего толка окажут только дурную услугу. Остальное, при условии добросовестного подхода, подскажет время.

Теперь — немного о справочно-научном аппарате книги. Все, что относится к сведениям историко-биографического, этно-исторического, источниковедческого плана — ценно и не вызывает нареканий. Что же касается аспектов концептуальных, уровня авторских обобщений — они оставляют желать лучшего из-за своей неровности. Так, интересное по тону и отдельным реалиям введение А. И. Баженовой страдает излишней публицистичностью — нередко там, где требуются научная скрупулезность, такт и доказательность. Хотелось бы даже поверить автору, да не дает волюнтаризм построений и декларативность суждений. Слишком часто сегодня приходится сталкиваться с подобным упрощенчеством принципиально важных явлений и вопросов, с видением мира в черно-белой гамме. Почему, например, слово «культура» происходит непременно от слова «культ»? Почему «приставился» — то же, что и «преставился» т. е. умер? Почему «Яга» — «огрубленное» (?), по версии автора, именно от «Яшка»? Многие страницы книги, к сожалению, портят подобные псевдонаучные построения, хотя с ними может соседствовать действительно редкий научный материал, почерпнутый из старых хроник и ранних описаний.