Светочи Тьмы - Татьяна Владимировна Корсакова Страница 41

Свечная башня рвалась в черное небо черными стенами. В зыбком лунном свете она как никогда была похожа на гигантскую свечу. Погашенную свечу. Никаких огней, никаких Светочей. Место преступления. Место неоднократных преступлений…

Мирослава попятилась. Надо возвращаться. Следователь Самохин велел вести себя тихо и не высовываться. Следователь Самохин был разумным и решительным мужиком. Он нравился Мирославе, несмотря на обстоятельства, при которых они познакомились. Следователь Самохин просил делиться с ним информацией. Любой информацией, касающейся хоть настоящего, хоть прошлого. А у нее есть информация! У нее есть дневник самого Августа Берга! И пусть информация в нем весьма… необычная, Самохин сумеет отделить зерна от плевел.

Мирослава вытащила из кармана мобильный, открыла телефонную книгу. Она позвонит ему прямо сейчас. Он сам велел звонить в любое время дня и ночи. Вот она ему и позвонит! И проведет всю ночь рядом с ним, с представителем закона и силы. Потому что она не дура и ни за какие коврижки не попрется одна в эту чертову башню!

Не получилось позвонить… Она уже готовилась набрать номер Самохина, когда на нее навалилась тьма. Навалилась, сжала горло, не давая возможности ни вдохнуть, ни выдохнуть, обрекая на медленную, мучительную смерть от удушья. Ей не привыкать, однажды она уже умирала, но до чего же обидно…

Самым краешком ускользающего сознания Мирослава еще слышала звук падающего на дорожку смартфона. Она тоже упала, провалилась в душную темноту…

…Жизнь возвращалась к Мирославе вместе с тошнотой и холодом. В прошлый раз, кажется, было так же. Умирать больно, а оживать еще больнее. Мирослава открыла глаза. Над ней была полуразрушенная крыша Свечной башни. В пролом заглядывала луна. Уже не желтая, а оранжево-красная – кровавая. А холод шел откуда-то снизу, холод шел от каменной плиты, на которой она лежала, как готовая к закланию овечка. Она и была овечкой, раз попалась вот так по-глупому, раз утратила чувство опасности и самосохранения.

– Очнулась, спящая красавица?

Голос доносился откуда-то сзади, от изголовья этого импровизированного алтаря. До боли знакомый и до боли ненавистный голос.

А ее собственный голос пропал. Может быть на время, а может быть навсегда. Что-то она такое читала и про психологические причины, и про анатомические. Сейчас не время выяснять причины ее внезапной немоты, сейчас нужно выяснить другое.

Мирослава попыталась сесть, упершись ладонями в крышку каменного постамента. Или вернее сказать, жертвенника? У нее ничего не вышло, руки были скованы наручниками.

– Меры предосторожности, зая, – сказал Славик, выходя из тени в столб лунного света. – Уж больно ты прыткая. Как колобок. – Он усмехнулся, запел дурашливым тонким голосом: – Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, и от маньяка я ушел, а от Славика не ушел.

Мирослава поерзала, пытаясь сесть без помощи рук. Славик не мешал, он наблюдал за ней с тем любопытством, с каким малолетние садисты наблюдают за тем, как под увеличительным стеклом, превращающим солнечный луч в смертоносное оружие, обугливаются крылышки бабочки. Он не мешал, а у нее получилось. Поза выходила неудобная, скованные руки не давали пространства для маневров, но уж как есть.

– Ты думала, что так просто отделаешься от меня, зая? – спросил Славик ласково. – Думала, отделалась тогда и отделаешься сейчас?

Она помотала головой. Это не был жест отрицания, это был способ привести в порядок те мысли, которые еще оставались в ее бедной гудящей голове. Но Славик видел то, что хотел видеть. Славик ухмылялся.

– Правильно, зая. Ты моя добыча. Всегда ею была. А я никогда не отказываюсь от охотничьих трофеев. Поначалу мне думалось, что ты усвоила правила игры. Ты же всегда была умненькая, всегда знала, как меня завести. Я хотел на тебе жениться. Ты же в курсе? И папенька дал бы свое согласие. Он испытывал к тебе какую-то необъяснимую симпатию. Мне кажется, он надеялся, что ты сумеешь удержать меня от, скажем так, необдуманных поступков. И долгое время у тебя это прекрасно получалось, но это место… – Славик развел в стороны руки жестом театрального актера, – оно нас меняет! Правда, зая? Признайся, ты тоже это чувствуешь!

– Что? – прохрипела Мирослава.

– Магию этого места. – Славик больше не улыбался, его лицо стало совершенно серьезным. – Мне кажется, все ее чувствуют. Кто-то сильнее, а кто-то слабее. Разумовский говорил про крылья. Я слышал, как он втирал эту чушь Лисапете. Крылья и вдохновение! И жажда познаний. Прикинь? Жажда познаний! – Он погладил Мирославу по бедру, она дернулась от отвращения. – Так он это называл.

– Что? – снова прохрипела она. Голос все никак не желал возвращаться.

– Только это была не жажда познаний, а совсем другая жажда. – Кажется, Славик ее не слышал. – Жажда крови, если хочешь знать. У этого придурка здесь выросли крылья, а у меня клыки и когти. – Он вытянул вперед правую руку, пошевелил пальцами. Его ногти были в идеальном состоянии, но Мирославе все равно померещились когти.

А от холодного камня пахло кровью. Этого не могло быть. Та кровь, что пролилась здесь больше века назад, уже давно распалась на атомы. Впрочем, как и существо, ее пролившее. Но Мирослава не могла с собой ничего поделать – ей пахло кровью!

– А что выросло у тебя, зая? – спросил Славик шепотом. – Помимо самомнения. – Он коротко хохотнул. – Что это место перекроило в тебе? Мне просто интересно.

Она ничего не ответила, а он снова не стал дожидаться ее ответа.

– Папулю я хотя бы могу понять с этими его дворянскими закидонами. Голубая кровь и все дела! Граф Горисветов – звучит, да? А если к амбициям прибавится еще и бабло? Он все еще верит, что наша чокнутая прабабка спрятала в башне клад! Представляешь, зая?! Клад в этой полуразвалившейся халабуде! – Он запрокинул лицо к потолку, улыбнулся так, как будто единственный знал правду. – Это все дурачок Разумовский со своими фантазиями. Это он убедил папулю, что тайники существуют.

– Может быть, так оно и есть? – спросила Мирослава вкрадчиво.

Сейчас ей только и оставалось, что тянуть время. И плевать, что здравый смысл криком кричал, что ничего не выйдет, что Славик контролирует все, даже время.

– А все так и есть! – Славик перевел на нее пылающий страстью взгляд. Вот только страсть эта была такого рода,