Светочи Тьмы - Татьяна Владимировна Корсакова Страница 42

– Что он нашел? – Сейчас Мирослава не тянула время, сейчас ей на самом деле было важно знать.

– В тайнике был вовсе не клад, как надеялся мой папенька. – Славик покачал головой. – Разумовский всего лишь разгадал семейную тайну, никому нафиг не нужную тайну!

– Что он нашел? – повторила Мирослава.

– Останки, зая. Он нашел замурованные в стену бренные останки старушки Агнии. Или на момент смерти она еще не была старушкой? Я не силен в нашей чертовой родословной.

– Какие останки? – Мирослава уже знала, какие именно. Череп с воткнутым в него костяным гребнем. Все остальное сгорело дотла.

– Да плевать мне, какие! – Славик вдруг сорвался на крик. – Кто-то прибил мою сумасшедшую бабку! Может быть даже этот ваш гений Берг! Он-то ведь точно знал о существовании тайников! Бабку прибил, золотишко прибрал, а то, что осталось от бабки, засунул в тайник на радость дурачку Разумовскому и на горе моему папаше! Знаешь, в какой он был депрессии? Впрочем, откуда тебе знать?! Ты тогда была еще мелкой. – Славик усмехнулся, снова почти ласково погладил Мирославу по голове. – Он так расстроился, что ушел в запой. Если бы у Разумовского не сорвало крышу, и он не стал убивать бедных детишечек, папенька пробухал бы до самой осени, а так пришлось брать себя в руки, решать проблемы. Мой папенька ведь весьма решительный! Ты же в курсе, зая?

Мирослава ничего не ответила, она прислушивалась к все усиливающемуся вою ветра над головой. Леонид Ступин писал про особенную природную аномалию, про грозы, случавшиеся в ночи, когда на башне загорался очередной Светоч. Однажды она уже была свидетельницей такой грозы. И она видела свет… Отсвет Светоча. И вот сейчас, кажется, снова собирается гроза…

– Разумовский, этот проныра, что-то узнал, что-то про дневник Берга. И папенька снова восстал из пепла, аки феникс, решил, что еще не все потеряно. А Разумовский снова его подвел, не сумел раздобыть дневник. Помню, как папенька рассвирепел. Сначала рассвирепел, а потом нанял какого-то урку, чтобы тот грабанул коллекционера. Вот только у коллекционера дневника не оказалось, перепрятал, старый хрыч. Или передал кому-то на хранение.

– Про какого урку ты говоришь, Славик? – спросила Мирослава. Голова по-прежнему гудела, но работала четко.

– Не знаю, никогда этим не интересовался. Да и какая к черту разница, если у них все равно ничего не вышло?! Дневник Берга так и не нашли. Прабабкин клад, стало быть, тоже! Вот такое кино, зая! Столько лет псу под хвост! И это я сейчас не про себя, а про своего дорогого папулю. Мне-то как раз в Горисветово нравилось с самого детства. Место силы. Ты же у нас продвинутая, знаешь, что это такое?

Мирослава знала. И даже знала природу этой силы. Можно сказать, шкурой чуяла. Точно так же, как и Славик.

– Сначала мне просто нравилось в усадьбе. – Он отступил от алтаря в темноту, голос его тоже отдалился. Со своего места Мирослава не могла его видеть. Слышала лишь голос и шуршание строительного мусора под подошвами кроссовок. – Уже тогда я рассматривал это место, как свои охотничьи угодья. Папенька об этом знал. Разумеется, знал! – Послышался плеск. – Ты была первой в списке жертв, зая. Мелкая, умненькая, красивая. Мне нравилось охотиться на тебя, загонять, как зверюшку.

– Всеволод… – Мирослава осеклась, – твой отец знал?

– Про мои детские забавы? – Голос Славика теперь был громче, плеск тоже усилился. – Разумеется! Разве можно что-то скрыть от такого проницательного человека? Отец знал все! Считай, тогда тебе повезло, зая. Это он запретил мне тебя добивать.

– Добивать?.. – К горлу снова подкатила тошнота. То ли от слов Славика, то ли от острого запаха бензина, разлившегося в спертом воздухе башни. – Ты хотел меня убить?

– С первого дня, как увидел. – Славик наконец появился в поле ее зрения. В руке он держал пластиковую канистру с бензином. Мирослава была уверена, что именно с бензином. От этой уверенности кожа покрылась холодным и липким потом. – Я сразу решил, что убью тебя к концу сезона. – Он улыбнулся совершенно безумной улыбкой. Это улыбка не оставила никаких сомнений в том, что перед Мирославой не живой человек, а бездушный монстр. – А что такого? – спросил он, не переставая улыбаться. – Какая-то деревенская девчонка, из родни у нее одна лишь чокнутая бабка. Какие проблемы, зая? Кто бы вообще стал запариваться?

Она не ответила, не нашлась, что ответить на этот циничный и страшный монолог.

– А папуля запретил. Представляешь? До сих пор не пойму, отчего он так сентиментален в вопросах, которые касаются тебя и твоей бабки. Или сантименты тут ни при чем?

– Может быть, он просто не хотел, чтобы его сын убивал людей? – Мирослава пошевелила пальцами рук. От браслетов наручников они затекли и онемели. Получится ли у нее врезать Славику этими скованными руками? Или лучше ногами? В ногах больше силы, но биомеханика сейчас хуже. Вообще что-то не то у нее сейчас с биомеханикой…

– Я тебя умоляю! – Славик поставил канистру с бензином на пол, снова послышался плеск. – На остальных ему было плевать. Вот, к примеру, этот ваш деревенский Форрест Гамп…

– Леха… – прошептала Мирослава.

– Не важно, как его зовут. Интересно другое. Знаешь, что именно, зая?

Мирослава ничего не ответила.

– Интересно, что он тоже чувствовал странность этого места. Наверное, он был вторым после Разумовского. Он рассказывал тебе про прятки? Про прятки и Хозяйку свечей? Уверен, что рассказывал. Тем летом все только и говорили, что об этих призрачных прятках и о Светочах. Наверное, это из-за Разумовского, из-за его идиотских экскурсов в историю усадьбы. Обычные детские страшилки. Как в любом летнем лагере. Во всяком случае, тогда мне так думалось.

– А на самом деле?

Если бы Славик подошел поближе, если бы утратил бдительность хотя бы на пару мгновений, она попыталась бы лягнуть его ногами. А если бы совсем повезло, и он попытался склониться над ней, врезала бы лбом по носу. Но он не подходил, оставался на безопасном расстоянии.

– А на самом деле здесь все не такое, каким видится, – сказал он шепотом. И тон его был по-детски искренним и немного напуганным. – Мы встретили его той ночью возле башни. Я и Валик Седой. Этот дурачок решил, что мы тоже пришли играть