Журнал «Если» - «Если», 2006 № 09 Страница 42

Он завалил землей желудь, как засыпали могилы. Поднялся. Огляделся. Вокруг толпилась, в основном, ребятня — ровесники, с которыми он в последнее время ни во что не играл. Не до того было.

— Отходи! — крикнул низким солидным голосом. — Корнем прищемит!

Ребята отбежали подальше, а мальчик, встав перед похороненным желудем, набрал полную грудь воздуха…

И улыбнулся.

В рост. В жизнь. В смерть — и снова в жизнь.

Разлетелась земля, будто взорванная изнутри. Вырвался, как пружинка, зеленый росток, оброс листьями, и уронил их, и снова оброс, и снова уронил, и так, утопая в груде пожухлой листвы, ринулся ввысь.

Зашевелились корни, расползаясь под землей. Мальчик отскочил и раскинул руки, удерживая равновесие. Содрогнулась земля — пустились в рост все желуди деда; мальчик не удержался и упал на четвереньки, не переставая улыбаться.

Его дуб закрыл хмурое небо. Раскинул ветки, касаясь дедовых деревьев, будто здороваясь с ними за руку. И дальше, выше, только сыпались на голову листья, только потрескивала кора да ухала земля, раздвигаемая корнями.

— Насосы! — крикнул дед.

Заскрипели шестерни. Мужчины впряглись в деревянный ворот, вода из озера побежала по желобам и хлынула на землю, увлажняя палые листья, моментально исчезая в разверзшихся трещинах.

— Еще! — кричал дед.

Осот стоял, по пояс заваленный листьями, которые пахли лесом и жизнью. Иногда желуди, падая, били его по макушке, приходилось закрываться полами куртки. Десятки и сотни, рожденные тем единственным желудем, который мальчик своими руками похоронил — посадил? — в мягкую землю. В этот момент он впервые задумался, почему в его родном языке слова «посадить» и «похоронить» имеют единый корень…

— Хватит! — крикнул дед. — Осот, стой!

Ему не хотелось останавливаться. Ничего не было прекраснее этой могучей, быстрой и щедрой жизни, которая вырастала здесь из земли по его, Осота, воле.

Осот отступил на шаг. Обернулся — опушки не было. Огромные дубы закрыли небо, вокруг носились, вздымая тучи листьев, ошалевшие дети — и взрослые, похожие в своей радости на детей. Мерили обхватами стволы: где два с половиной, где три обхвата. Осот подумал, как жалко будет все это пилить, зато какой у Вячки будет замечательный, большой и прочный дом, и светлый, как чистая древесина…

Он с трудом выбрался из груды листьев. Травы здесь больше не было: земля под листьями устала, посерела и растрескалась. Осот вдруг вспомнил, будто бы безо всякой связи, дряхлые лица мертвых нелюдей, и его радость улетучилась.

— Деда…

— Чего тебе?

Их никто не слышал: все были слишком заняты дубовой рощей, и кучами листвы, и горами желудей.

— А если сделать… это… с человеком, я имею в виду, с настоящим человеком, у которого корни?

Рука мужчины сдавила его плечо. Мальчик вскрикнул от неожиданности.

— Не думай, — прошептал дед, приблизив внезапно покрасневшее лицо к лицу мальчика. — Даже не думай об этом. Наши корни в небе. Что будет с небом, если… ты ведь видел, что бывает с землей!

— Наше расследование в тупике, мясоед. Ты ведь не можешь, в самом деле, идти по Светлым Холмам, из дома в дом, и спрашивать у каждого: не веснар ли он? Не убил ли он барона?

— Почему не могу? Кто или что мне помешает?

— Во-первых, тебе могу помешать я. Во-вторых, барон умер сутки назад, так что убийца давно ушел из поселка по торговым делам. Или уехал на сегодняшнем поезде к Побережью, да хоть и в Некрай, где ты его не найдешь ни за что на свете. Ты упустил время, мясоед.

Он презрительно поморщился, открыл рот, собираясь что-то сказать — и вдруг замер с открытым ртом.

Вспомнил важное. Или понял нечто, недоступное мне.

— Что с тобой?

— Осот… — он впервые назвал меня по имени. — А ведь тот, второй, веснар сделал это не из ненависти к барону. Он метил в тебя. Он хотел, чтобы тебя убили.

— Что?! — я поперхнулся.

— Фатинмер большой… очень большой, это правда. Но все на виду. Местные друг за другом присматривают, и подозрение падает на чужого. В тот день ты приехал один-единственный, как горошина на большой тарелке…

Маг смотрел на меня, будто чего-то ожидая. Я тупо молчал.

— Ты никогда не видел мухоловку? — продолжал он после паузы. — Такая трава, толстый гибкий стебель с лопаткой на конце. Отзывается на движение. На мух, на пчел. Если мимо корова пройдет, ударит и корову. Подозрение — удар. И ничего не спрашивает.

— У нас такое не растет, — сказал я с отвращением.

— Тот человек рассчитывал, что я убью тебя, как мухоловка. Подозрение — удар.

Я помотал головой. Он был прав, но его правота с трудом до меня доходила. В самом деле, любой другой йолльский маг убил бы меня, не вступая в разговоры, и если бы мой теперешний собеседник не был одержим «законностью»…

— Конечно, конечно, — бормотал Аррф, полностью захваченный этой новой идеей. — Разумеется… Первое: он всегда жил в Фатинмере, все эти годы. Второе: ему зачем-то нужна твоя смерть. Сам он убить тебя не мог… Небесные корни и все такое… А вот подставить тебя под удар — запросто. Барона вызвали в лес, веснар знаком с бароном, бедный Нэф был слишком добр и недостаточно высокомерен… Чисто сделано. Скорее всего, твой убийца заранее знал, что ты приедешь. Кто знал заранее?

— Ни одна душа. Кроме…

Я запнулся.

Я подумал о бабушке. «Спасибо, Осот»…

Нет. Быть такого не может.

— Нет, — сказал я вслух.

— Да! Если бы я тебя прикончил из-за угла, веснар добился бы своей цели: мертвый, ты бы не оправдался… Выходит, не так уж я сглупил.

— Ты считаешь, отдать жизнь за одно расследование — очень умно?

Он осекся.

— Есть такая штука — справедливость, — сказал он другим, холодным и тяжелым голосом. — И закон. Да, за них отдают жизнь. Иначе они мертвы.

Полукруглый балкон дома Осотов был увит желтыми лентами — знак траура.

Я закрыл глаза. Открыл их снова; нет, лент не было. Это тень давнего кошмара. Это мне показалось.

— Ты можешь подождать во дворе? — спросил я мага.

— Нет, — отозвался он сухо. — Я должен видеть тебя постоянно. Иди вперед.

Навстречу вышла служанка. Перевела недоуменный взгляд с меня на мага и обратно. Похоже, в уединение дома Осотов слухи пока не добрались.

— Мне нужно немедленно увидеться с госпожой, — сказал я официальным тоном.

Служанка скорбно поджала губы:

— Она спит.

Я вздохнул:

— Мы подождем.

— Вы неверно меня поняли… Я не умею хорошо по-йолльски… Она в забытьи. Боюсь, больше никогда не проснется.

— Где лекарь? — я обернулся к дверям бабушкиной спальни.

— Она велела никого не звать. Никого не пускать. Еще со вчерашнего дня.

— Я ее внук, — сказал я на языке Цветущей, потому что притворяться больше не было смысла. — Я Осот и хозяин этого дома. Веди меня к ней!

Бабушка лежала на огромной дубовой кровати, на льняных простынях, под балдахином из грубого льна. Льняные волосы сливались с постелью. Казалось, она не дышала; только подойдя вплотную, я увидел, как подрагивают веки. И расслышал шелестящий звук угасающего дыхания.

— Что теперь? — спросил маг за моей спиной. Я и забыл о нем.

Я хотел спросить его, умеет ли он врачевать. Но одна мысль о том, что мясоед станет лечить бабушку, отгонять от нее смерть затем только, чтобы допросить… Чтобы выспросить, не она ли велела затаившемуся веснару навести смерть на ее внука… Эта мысль заставила мои губы срастись.

Служанка клялась, что со вчерашнего дня никто не приходил в дом и никто не выходил из дома. Я глядел в лицо умирающей бабушке, а маг за моей спиной никак не желал умолкнуть:

— Она одна знала, что ты прибудешь в Фатинмер, ведь так?

Я не собирался ему отвечать. Собственно, мне было все равно, что говорит этот ходячий покойник.

Краеугольный столб, увенчанный деревянным кругом и крестом, отбрасывал тень на отметку «три с четвертью». Эта отметка помещалась совсем близко к основанию столба. Солнце то выглядывало из-за туч, то пряталось снова. Казалось, что тень от столба то расползается, захватывая весь мир, то снова сжимается в пятнышко. Дом Осотов высился над частоколом: каждое бревно в стене — в два обхвата. Темная крыша, резные украшения, ажурный балкон третьего этажа. Дом устоял, в то время как род Осотов погиб.

— Подожди, — сказал маг, поймав мой взгляд. — Да погоди ты!

Его кольцо, переливаясь лиловым, зависло перед моими глазами.

— Повремени, Осот. Два слова. Не нападай! Я хочу тебе кое-что сказать!

В его голосе было отчаяние.

Гостиница «Фатинмер», не чета безымянному постоялому двору, выстроена была на городской манер, по-йолльски: на первом этаже — просторное помещение для гостей попроще, две лестницы ведут наверх, внешняя и внутренняя, и на втором этаже — «фрадуф», комната для бесед. Я уселся в низкое деревянное кресло. Маг вскарабкался на длинноногий стул и тут же принялся раскачиваться взад-вперед, рискуя упасть.