Будни нелепой войны - Олег Иралин Страница 46

Рынок этот, до вхождения в Чечню российской армии, являлся одним из самых больших в республике. Кроме традиционного товара, здесь продавали свезённых со всей России рабов и рабынь, прилавки ломились от стрелкового оружия и боеприпасов. Теперь же, с возвращением русских в новом качестве, рынок своё прежнее функциональное значение утерял, но тем не менее, по выходным дням сюда продолжал съезжаться народ чуть ли не с половины республики. Побродить по рынку удалось недолго. Где-то через полчаса после начала так называемого рейда, заскучавший было Пантелеенко встрепенулся. Он легонько толкнул локтем в бок шагавшего рядом Тверских.

– Смотри, вон чех странно ведёт себя как-то.

Геннадий проследил за взглядом Алексея и действительно заметил обращающего на себя внимание парня лет восемнадцати. Обнаружив, что он попал в поле зрения милиционеров, тот явно занервничал и, поправив переброшенную через плечо спортивную сумку, быстрыми шагами стал удаляться прочь. «Уйдёт!» – крикнул Алексей и рванулся вслед. Рядом истошно завопила женщина, и парень сразу перешёл на бег. Теперь на происходящее обратили внимание все оказавшиеся в ближних торговых рядах люди, в том числе и остальные милиционеры. При поднявшемся невообразимом гвалте вся группа подключилась к преследованию убегавшего сломя голову чеченца. Геннадий на мгновение замешкался и тотчас его обогнал десяток более ретивых товарищей. Он продолжил бег уже где-то в конце растянувшейся цепочки рейдующих, и по достижению окраины рынка оглянулся. Открывшаяся перед ним картина не радовала глаз. Вдогонку за вот-вот настигающими беглеца милиционерами неслась озлобленная толпа и складывалось впечатление, что на выручку своего земляка бросился весь рынок. Теперь уже было не до парня – спасаться приходилось самим. Уносить ноги пришлось едва не до самых ограждений отдела. В этот раз ярости толпы рейдующим милиционерам удалось избежать, но испытывать судьбу второй раз ни у кого из начальства желания не было. Больше милиционеры без военных «в люди» не выходили.

За полторы недели до окончания командировки из Ханкалы вдруг затребовали двух оперов для работы вместе с десантниками в горной части района. Поехали Тверских с Пантелеенко, которые вместо запланированных двух суток пробыли в горах пять. В отдел оба возвратились грязные и порядком оголодавшие, но тем не менее довольные.

– Эх, нам бы сказали: «Поезжайте, мужики, обратно и оставайтесь там с военными до окончания командировки» – я бы завтра же туда ломанулся! – вздохнул Тверских.

– И я бы тоже. – в тон ему поддакивал Пантелеенко – Вот отмылся бы в бане, собрал чемоданы и вперёд. А то мы как придурки налегке в горы попёрлись – поверили, что на двое суток всего.

– А чем занимались там? – засыпали их вопросами опера.

– Тем же, чем и у нас на зачистках, – за двоих отвечал словоохотливый Алексей – дома обыскивали да схроны искали. Не нашли, правда, ничего, зато размялись. Нет, с военными гораздо интереснее работать: они парни конкретные и подход к каждой операции солиднее. Мы как раз с тем полком работали, от которого рота в Приштино заходила. Помните, это когда американцы сербов из Косово выгнали! Нам офицеры рассказывали, как на самом деле этот марш-бросок произошёл. Оказывается, никакого захвата аэродрома никто в генеральном штабе и не планировал вовсе. Нашим вообще натовцы на выселках где-то место определили, от самого Косово за тридевять земель. Тогда с ротой десанта генерала старшим направили. Вот прибыли они на указанное место, осмотрелись и для начала перекусить решили. Генерал офицеров к себе в палатку собрал и, как положено, за прибытие к столу водки выставил. Ну выпили они, значит, один раз, второй, а потом генерал подымается и говорит: «Не нравится мне это место, товарищи офицеры. И вообще, с каких это пор долбанные американцы русскому генералу указывать взялись – куда ему становиться и что делать!» Развернул он карту, поглядел и ткнул пальцем в Приштино: «Вот сюда прём, в аэропорт». Тут же снялись и попёрли. Едут, а навстречу колонны сербов на бронетехнике. Кричат нашим по своему, мол нельзя туда, там уже албанцы с американцами. У них ведь флаги такие же, как и у нас, только полосы по разному расположены, вот они наших за своих и приняли. А как узнали, что это русские, обрадовались, руками приветственно машут, «браты» кричат. Ну, значит, добрались наши до Приштино и в аэропорту укрепляться стали, а у самого въезда в него во главе с лейтенантом отделение оставили. Только они расположились, глядь – к аэропорту ещё одна колонна прёт – французская. Наши дорогу перегородили и не пускают их. Тут с головного бэтээра генерал спрыгивает и к нашему лейтенанту. «По какому праву не пускаете? – говорит – Тут нам зона ответственности определена!» Лейтенант с генералом по телефону связывается, а тот команду даёт: «Всех заезжающих посылай на… Здесь теперь русские стоять будут!» Ну лейтенант этому французу всё почти дословно и передал. Тому не понравилось, конечно. Он обратно на свой бэтээр запрыгивает и механику команду на выдвижение даёт. Механик только двигатель завёл, как напротив, в двадцати шагах, лейтенант с гранатомётом на изготовке встал. «Несколько метров вперёд, – говорит – и я огонь открываю». Вот так и стояли друг напротив друга при молотящих движках. Генерал понял наконец, что с русским лейтенантом шутки плохи – в самом деле выстрелит, команду на обратное движение дал. Вся колонна французская разом попятилась, назад метров сто сдали и только потом разворачиваться начали. Так наши и остались на аэродроме. Только всё равно толку в этом никакого не было. Вокруг сербов среди бела дня десятками вырезают, церкви рушат, а наших натовцы в этом аэропорту заперли и за его пределы не выпускают. Сербы, конечно, обрадовались нашим поначалу, еду приносили или ещё чем помогали. Они ведь тоже православные, оказывается. Защитниками наших называли. Говорят, на вас одних надежда. Но потом всё меньше и меньше приходить стало. Кто прочь подался, кого албанцы убили… Рассказывают, что последней старушка одна некоторое время с едой навещала, но недолго. Что стало с ней – так и не узнал никто. Генералу нашему по возвращении трёпку показательную устраивать собрались и из армии выгонять, да тут пресса всё раздула и по своему вон как высветила. Ничего не поделаешь, хочешь – не хочешь, а роту награждать пришлось. Выстроили, значит, в Кремле всех и Ельцин лично им награды вручать принялся. Дошла очередь до генерала, глядь – а он в представлении и не вписан вовсе. Ельцин не понял сразу то, с ходу награду для вручения потребовал, а пока ему втолковали в чём дело, то отступать уже поздно было. Так и пришлось генералу вместо разжалования «героя» вручать.

Возвратившиеся опера ещё некоторое время отвечали на расспросы товарищей, но вскоре взмолились: «Мужики, остальное потом. Дайте нам до бани добраться!»

В бане, как и обычно для предобеденного времени, недостатка в народе не было. Большую часть банящихся составляли пэпээсники, но тут же парились представитель штаба, паспортист, два участковых и каким-то образом затесавшийся в общей массе начальник МОБ. Опера разделись и некоторое время топтались у входа в ожидании освободившихся тазов. Единственного устроенного в вагончике душа на всех сразу не хватало и приходилось черпать из них воду ковшами. Из неплотно прикрытых дверей в парилку выбивались клубы пара и всё прилегающее к ней пространство было словно в лёгкой белёсой дымке. Поминутно задевая друг друга локтями, люди то и дело выплёскивали на себя воду, заодно обдавая волнами брызг своих соседей. Упрекать друг друга никто и не думал: кто-то рассказывал о какой-либо приключившейся с ним потехе, кто-то смеялся, а кто-то не упускал случая выказать своё расположение к присутствующему начальнику.

– Мы, Василий Семёнович, только Вас уважаем! – уже с минуту изливался в дифирамбах рябой долговязый пэпээсник – Только Вы мужиком и оказались – не бросили нас!

– Это как? – не уразумев смысла произнесённой фразы, поднял намыленную голову Хорошевский.

– Да так: остальные замы с первой же партией домой едут, а Вы с нами, во вторую остаётесь. Единственный зам, который с начальником и личным составом до конца остаётся,