Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен Страница 47

– Ничего сложного. Политика только на первый взгляд кажется сложной! Поможешь?

Ну, кто бы отказался! Каюсь, даже присматривал про себя должность советника. А потом произошла катастрофа. На предприятии, где Христианчик работал инженером, произошла авария. Взорвался какой-то бак с едким химическим составом. Борис стоял рядом. Его едва успели отвезти в больницу. Много дней он был без сознания. Кислота чуть не сожгла его череп. Но он уцелел. И что самое поразительное – не растерял свой оптимизм. Правда теперь он не метил в президенты, но главным инженером на крупном заводе стал.

Люблю таких людей. Их честное и благородное тщеславие наивно и вызывает скорее насмешки, чем неприязнь, их оптимизм зашкаливает, но в стране, где людям привычно после бурного революционного подъема погружаться в апатию и уныние, это скорее достоинство, чем недостаток. В нашем климате такие люди на вес золота.

Был и еще один мальчик, с которым меня связывала пусть и недолго, самая нежная дружба. Его привела в ДЮСШ за руку красивая черноволосая мама в элегантном пальто. Она о чем-то долго говорила с тренером, который смотрел на нее замаслившимися глазами, и, наконец, оставила свое чадо с нежной грустью, как хозяйка оставляет ненадолго обожаемого щенка в заботливых руках. Максим (так его звали) почему-то сразу прилип ко мне, как тот щенок, которого погладили и накормили. Я всегда питал к новеньким и отверженным любопытство и сочувствие. Мы сблизились. Он чем-то напоминал мне Мишку Гитлина из детства. Такой же по-еврейски неуемный в привязанности и влюбленности, которые приводили меня иногда в замешательство и смущение. Он и был влюблен. Его восхищали мои победы, мое новое, красивое пальто, мои шутки, моя сила и храбрость. Он пытался угнаться за мной на тренировках, сопровождал домой, приглашал в гости. Он так много и горячо рассказывал обо мне своей маме, что и она в меня влюбилась. Я был талисман, оберег для ее сына, мальчик из чуждой среды, наделенный смелой и благородной душой.

Сначала это радовало меня, но потом начало тяготить.

В спортивной школе Максима прозвали «дракончик». Был такой персонаж из мультика – дракончик, который любил сладкое и повторял: «Мне, мне, все мне!», за что и был, кажется, наказан. Максим и правда был внешне чем-то неуловимо похож на мультяшного дракончика. Но главное, он был натурально, до карикатурности, скуп. Расстаться с гривенником было для него проблемой. Потерять рубль – трагедией. А за червонец, пожалуй, он мог бы продать Родину. В спортивно-трудовом лагере под Волгоградом нам выдавали каждое воскресение по два рубля за работу на полях. Разумеется, свои увольнительные мы проводили в городе-герое. Дракончик еще с утра привязывался ко мне, и я вынужден был таскать его за собой. Мороженое я покупал на двоих за свои деньги, пирожки – тоже. Однажды я не вытерпел и спросил его напрямик: почему он сам не хочет купить себе что-нибудь, ведь денег нам дают поровну! Ответ его меня обескуражил. «Понимаешь, – доверительно поведал мне Дракончик ,– если я разменяю свой рубль, то рубля уже не будет. Будет девяносто копеек. А вдруг я их тоже истрачу?»

Что тут скажешь?

Не удивительно, что в отряде над ним стали насмехаться. Серега Петров его открыто презирал. Нравы в отряде вообще очень быстро огрубели. Стояла страшная жара. Вечерами мы делали набеги на колхозные сады и объедались яблоками, вишнями и абрикосами, ночью ожесточенно бились на подушках и подсовывали друг другу под одеяла живых пчел, огромных летучих жуков и ос, чтоб насладиться воплем пострадавшего, утром едва успевали добежать до деревянного туалета, а бывало и не успевали и вываливали из брюха вчерашние яблоки прямо на тропинку. Животами не маялся только я и Серега (сказался опыт деревенских каникул), остальные слегли. Теперь каждое утро у входа в столовую тренеры нам выдавали по стакану марганцовки.

Сами тренеры спасались коньяком и водкой. Спасались так усердно, что к вечеру в лагере наступала полная анархия.

Начались ссоры и драки.

Мелкие грызлись каждый день, ругались в палатах до полуночи дискантами, гадили друг другу, как могли, и жаловались начальству. А потом я стал свидетелем безобразной сцены. Серега Петров где-то нарвал мелких сладких груш. Целое ведро, которое поставил возле кровати и неспеша ел, громко нахваливая. Дракончик стоял рядом и вымаливал хоть одну. Петров не давал. В конце концов, наскучив слушать просьбы и мольбы, он поставил условие: Дракончик встает на колени и тявкает десять раз, за что и получает одну грушу. Дракончик протявкал и получил плод, который тут же смачно скушал. Потом проблеял десять раз и получил еще одну грушу. Потом Серега сел ему на спину и Дракончик заржал по-лошадиному, за что получил сразу две груши. Зрителя потешались, я сгорал от стыда.

Наша дружба с Максимом заканчивалась. Я стал стесняться его. Он это заметил, но не обиделся, а пытался примириться. Это было еще ужасней.

– Зачем ты унижался? Ты что сам не мог нарвать этих проклятых груш?

– Я не могу. Честно. Не могу залезть в чужой сад. Страшно. А груши такие сладкие.

– Да ведь он же унижал тебя!

– Да пусть. Он глупый. Не обращай внимания.

Ничего себе «не обращай». Меня выворачивало наизнанку. Серега Петров в своем жлобском самодовольстве возмущал меня не меньше, но по пацанским понятиям мне нечего было ему предъявить. Дракончика он искренне презирал и не мог понять, что нас может связывать. «Он же за рупь удавится! – кричал Серега возмущенно. – Что ты с ним ходишь?»

Что я мог ответить? Что с Максимом я разговаривал на языке, который был недоступен Сереге?

И все-таки я выбрал Серегу.

Уже в Ленинграде, осенью, после тренировки, Дракончик грустно встретил меня в раздевалке. Мы были одни.

– Ты стесняешься меня? – спросил он.

– Ты что, сбрендил? – с жаром воскликнул я.

– Стесняешься.

Я боялся взглянуть ему в глаза. В них была и боль, и грусть, и какая-то недетская усталость. В руках он вертел пластмассовую кружку от термоса.

– А помнишь, как мы с тобой на великах на Ладогу ездили? В мае, помнишь?

– Помню, – буркнул я.

– Мы тогда поклялись, что будем друзьями.

– Мы и сейчас друзья.

– Я больше не приду на тренировки, – вдруг сказал он. – И мама сказала, что она согласна. Учиться буду. Мне поступать надо. Ты приходи в гости.

С возрастом я понял, что Бог дает нам в попутчики разных людей с умыслом, и поэтому внимательно вглядываюсь в каждое новое лицо. Какое послание человек