Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №11 за 1989 год Страница 5

Тысячи лет назад анатолийский вулкан Эркийяс, находящийся в ста километрах к востоку, покрыл толстым слоем пепла долину Кызыл-Ирмака. Плодородную почву на площади в четыре тысячи квадратных километров залила лава. Но шло время, и под воздействием ветра и воды вулканический пепел вымывался, но твердые включения медленнее поддавались воздействию разрушительных сил. Постепенно формировались песчаные конуса и вертикальные столпы с нахлобученными каменными шапками. Эти жутковатые природные образования в два-три человеческих роста получили название «божественных печных труб». На мой взгляд, им более подошло бы название «чертовы трубы». Если допустить существование преисподней, то дымоходы адовых печей должны быть именно такими.

«Марсианская» долина когда-то казалась краем света. Теперь к затерянным среди скалистых пик маленьким турецким городкам пролегли шоссейные дороги. В наше время путешествовать по Каппадокии нетрудно — нужны только деньги, а колеса найдутся.

«Ты не можешь увидеть»

Привратник принял деньги и впустил меня за сетчатую загородку. Песчаная дорожка плавно поднималась вдоль ущелья. Черные отверстия, будто оспины, покрывали гладкие желтоватые скалы. Это и есть Гё-реме — знаменитый комплекс византийских пещерных монастырей.

По правде говоря, даже самые известные пещерные города нашей страны — Чуфут-кале в Крыму или Уплисцихе в Грузии — не могут соперничать с увиденным здесь. Не считая пещерных жилищ и келий, в Гёреме сохранилось более четырехсот скальных храмов.

Строить монастыри начали еще в VI веке. Спасаясь от угрозы арабского вторжения, в эту безлюдную местность бежали тысячи людей яз пограничных областей Византии. Беглецы селились колониями в неприступных скалах я жили по законам первых христианских общин. Монахи вырыли пещеры и назвали скальный город Горемезин, что на греческом диалекте означало — «ты не можешь увидеть». Отсюда и переделанное позже на турецкий лад современное название ущелья — Гёреме.

Христианское поселение просуществовало в изоляции несколько веков. Община основательно пополнилась в период так называемого иконоборчества, когда константинопольское духовенство ополчилось на иконы и фрески, а заодно и на создававших их художников.

Приход в Малую Азию кочевых турок круто повернул судьбу христианских отшельников. Кто был полонен, а кто навсегда бежал из этих мест. Пещерные храмы столетия простояли в запустении.

Теперь скальные росписи Каппадокии широко известны. Для посетителей, приезжающих сюда со всего света, поставили указатели и схемы, проложили дорожки, а к неприступным ходам в отвесных скалах подвели железные лесенки.

В одном из темных проемов в скале я нечаянно столкнулся с каким-то человеком.

— Entschuldigen,— услышал я немецкую речь.— Kommen Sie bitte!

Меня приглашали внутрь. В едва освещенном через крохотное окошко пещерном зале стояла белокурая девушка с блокнотом в руках. Ее спутник возился с фотоаппаратурой. Вспышка, и на мгновение со всех сторон глянули на меня аскетические лики святых.

— Простите, я помешал вам,— сказал я, подбирая немецкие слова.— Меня тоже интересуют эти фрески.

— А откуда вы?

— Из Москвы.

— Вот это да! — поднял голову юноша.— Вы первый русский, которого мы встретили в Каппадокии.

— Зато ваших соотечественников здесь больше, чем турок,— пошутил я.

Мы познакомились. Ютта и Харальд учатся в Гейдельбергском университете, собираются стать археологами. В каникулы они объехали на старом «фольксвагене» почти всю Турцию.

— Хочется своими глазами увидеть следы ушедших цивилизаций,— объяснила Ютта.

— И во что обходится такая страсть к путешествиям?

— Не так уж дорого,— серьезно ответил Харальд.— Мы тратим марки только на бензин и еду. А ночуем прямо у дороги.

Ютта включила фонарик, и острый луч выхватил из мрака кусок фрески. В обрамлении геометрических небесных сфер в куполе парил Христос с благословляющей рукою. Следуя за движением луча, я рассмотрел череду евангельских сюжетов: Поклонение волхвов, Крещение, Тайную вечерю, сцену предательства Иуды и, наконец, Распятие. Преобладали красные и охристые одежды. Они яркими пятнами выделялись на светло-фиолетовом фоне. Казалось, плоские фигуры святых пронизывает свет. Средневековый художник высветлил складки хитонов, и это придавало изображениям едва уловимую объемность.

— Жаль, что в темноте вы не можете увидеть все сразу,— сказала девушка.— Этот храм турки называют «Караканлык килисе». По-нашему — «Дункелькирхе», то есть «Темная церковь».

Мои спутники легко ориентировались в подземельях. Чувствовалось, что запутанный план Гёреме студенты держат в голове. Они основательно подготовились к путешествию и теперь, осмысливая прочитанное и услышанное на лекциях, буквально охотились за скальными росписями. Им были понятны религиозные сюжеты и таинственные греческие надписи, они помнили названия почти всех церквей. Это были готовые профессионалы, но по молодости лет еще очень непосредственные и впечатлительные.

— Обратите внимание,— восклицал Харальд,— тысяча лет прошло, а фрески ничуть не потускнели!

Храмы Гёреме отличаются только размерами и росписями. Создававшие их мастера во всем подражали архитектуре обычных наземных сооружений. В толще камня они вытесывали колоннады, сферические купола, полукруглые ниши апсид. В одном куполе Христос был изображен с круглым предметом в руке, который я принял сначала за яблоко. По мнению молодых ученых, это символический земной шар, что по-новому характеризует средневековые представления о мире.

Фрагмент фрески «Сошествие во ад» из Темной церкви.

Увы, не везде хорошо держатся фрески. В одних храмах уцелели только лики, в других — лишь ступни ног. Но вот парадокс: в самой просторной подземной церкви, получившей название Пряжки по своеобразному следу на потолке, не утрачено ни одного сюжета. На стенах разворачивается в картинах вся жизнь Девы Марии: Введение во храм, Благовещенье, Бегство в Египет — и так до Положения во гроб.

Где-то в самом конце наших скитаний Ютта остановилась и бесстрастно сказала:

— Kirche mit der Schlange. «Церковь со змеей?..» — соображаю я.

Обеспокоенно продвигаюсь в темноту, подсвечивая под ноги фонариком. Луч падает на стену. На ней большая фреска — Святой Георгий поражает копьем дракона. Я перевел дух. Так вот что имела в виду Ютта под словом «шланге»!

Наконец мы вышли наружу и не смогли открыть глаза. Слепили яркие лучи солнца, отраженные волнистыми скалами. Ветер отшлифовал их до зеркального блеска.

«Какое это чудо — искусство живописца!» — восторженно отозвался о каппадокийских фресках византийский писатель XI века Евмений Макремволит. В его романе «Исмия и Исмин» выведен собирательный образ художника того времени и сказаны такие слова: «Он более великий чудотворец, нежели сама природа, так как в начале вынашивает свой замысел, а уж потом воплощает его в искусстве...» Макремволит по-своему был прав. Но среди причудливых скал Гёреме трудно полностью согласиться с его высказыванием. Природа и искусство в своем извечном соперничестве не уступали друг другу.

В плену случая

Миновали чистенькую бензоколонку компании «Шелл» и сразу оказались на неширокой улочке какого-то городка.

— Невшехир,— сказал Харальд и сбросил скорость.

Впереди маячила груженная дынями телега. Я залюбовался высокими бортами повозки, сплошь разукрашенными яркими фантастическими цветами. Усатый возница оглянулся и щелкнул кнутом. Телега покатила веселее, и тут в образовавшуюся щель вклинился сбоку грузовичок с кирпичами. Лобовое стекло, как я не сразу осознал, закрывали широкие спины — несколько рабочих втиснулись между приборным щитком и плотно сидевшими рядом с шофером пассажирами. Пригибаясь под тяжестью навалившихся парней, водитель с азартом крутил баранку. Из-за угла выскочил навстречу велоприлавок с длинными стеклянными трубами, и продавец газированной воды, лавируя, едва не угодил нам под колеса.

Истошное улюлюканье сирены не возымело действия. Никто и ухом не повел: и машины, и лошади мчались как бог на душу положит. Правила уличного движения не очень-то соблюдаются и в Анкаре, а для турецкой глубинки они и вовсе не писаны.

Невшехир — в переводе с турецкого означает «новый город». Но таковым нынешний административный центр Каппадокии даже с первого взгляда не казался. Дома из песчаника с плоскими крышами, как соты, лепятся к горе, на вершине которой щетинятся зубчатые стены крепости.

Я читал, что древнейшее поселение на этом месте изначально называлось Мушкара — по имени местного хеттского племени мушков. Турецкое название появилось около трехсот лет назад, когда оттоманский везир и полководец Дамат Ибрагим-паша построил на развалинах Мушкары новые укрепления, постоялый двор, мечеть и медресе. Памятник турецкому «основателю» Невшехира стоит в сквере перед резиденцией губернатора — подбоченившийся бородатый старик в высоком тюрбане. Проезжая мимо, нельзя не заметить рядом будку, а в ней автоматчика в белой каске и белых крагах. Он держит под прицелом главную улицу. Сонливость провинциальной столицы обманчива: власти опасаются террористических актов. Подпольные организации типа «серых волков» напоминают о своем существовании.