Он и она - Роман Воронов Страница 5

Когда на экзекуцию попадал еретик, Инквизитор точно знал, что спесивая усмешка сползет с лица жертвы, стоит служке разложить перед ним крюки, скобы, пилы и ножи разных длин и калибров, а «испанский сапог» сделает из клиента верного христианина уже на третьем обороте воротка. Чернокнижники терпели дольше, кусали до крови губы и молча теряли сознание, превращаясь в кожаные мешки с костями, но и их воля заканчивалась через день сидения на колу. Сложнее всего было с ведьмами: они рыдали, умоляли, кричали о своей непричастности и невиновности, и их женские чары отравляли душу и размягчали сердце, но долг требовал доводить процедуру до конца и вливать в жертву столько кипятка, сколько предписывали соответствующие каноны, установленные доминиканским братом — преподобным Крамером.

Сегодня храмовнику попался редкий экземпляр — «невеста Сатаны», в юности, видимо, была хороша собой, нынче же лицо ее несло на себе слабый, расплывчатый отпечаток утерянной красоты, а тело представлялось насмешкой над собственной, прекрасной когда-то формой. Во время всей экзекуции она хранила зловещее молчание, а насмешливый взгляд пронзительно-зеленых глаз без труда развенчивал весь пафос предъявляемых ей злодеяний.

Инквизитор, чувствуя собственное бессилие, наполнялся раздраженным беспокойством, что, в свою очередь, вызывало появление отвлекающей от святого дела крамольными мыслями икоты, коя, как известно, является происками Нечистого.

«Не ошибкой ли Господа Бога было сотворение Женщины? — стучало в висках. — А если нет, то не ошибкой ли церкви, то есть Человека, стало создание Святой Инквизиции? — ухало внутри головы. — Мы величаем сестер Евы «вместилищем греха» не из-за слабости ли потомков Адама? — скрипело на зубах».

Железо пронзало плоть ведьмы, она закатывала глаза, морщилась до слезотечения, но молчала, и эта пытка передавалась всему естеству ее мучителя. Судья-священник отхлебнул из бокала, но терпкое монастырское вино не смочило пересохшее горло — и как Создатель допускает в стенах Храма Своего деятельность такого органа, как Инквизиция? — подпрыгивающий, как изнемогающая птица в клетке, кадык рвал стенки трахеи.

— Довольно, — выдавил из себя Инквизитор, и служка перестал натягивать дыбу. Ведьма обессиленно уронила голову на бок, и ее помутневший взгляд пронзил судью наподобие осиного жала, обездвиживающего и ядовитого. Жертва явно что-то передавала ему посредством той невесомой, невидимой субстанции, что обволакивает светила, удерживая их грузные тела на небесном полотне, и чему великий Аристотель присвоил имя Эфир. Храмовнику почудилось, что это исчадие Ада читает в его голове, но не мысли хозяина, а свои: «Отчего столь явный перекос мужского, проявленный гневом и ненавистью по отношению к женскому, не из-за хлипкости ли сынов Адамовых?»

Инквизитор надавил ладонями на виски и крикнул служке: «Продолжай».

Тот взялся за рычаг, и у ведьмы треснула кожа на щиколотках.

«В какой момент, — продолжала хозяйничать внутри черепной коробки храмовника ведьма, — мужское племя уступило дочерям Евы, нарушив тем самым энергетическое равновесие полов, что привело к беснованию физической силы над слабостью?»

Ведьма уже освоилась в сознании судьи, и он, не привыкший к сопротивлению, почти сдался. «Где Ева — суть, отлепленная от мужа при создании и к нему же должная прилепиться обратно, — нарушила или предала заповеданное ей? Или виной тому муж, чья работа вернуть утраченное (или дарованное) ребро не грубой силой, но любовью, как это делает Отец Небесный, — запамятовал о сем либо не возжелал, ибо Путь Любви хоть и прям, но все время в гору?

Голос жертвы в голове Инквизитора умолк. Видимо, обладательница его, распятая на дыбе, потеряла сознание. Судья повелительно воздел указательный палец, окольцованный огромным перстнем-печатью, и служка ослабил натяжение веревок. Несчастная женщина еле слышно выдохнула. Попроси сейчас она о милосердии, что в этих подвалах именуется быстрой смертью, он тут же отпустил бы ведьме все грехи и отправил на костер ближайшим субботним днем. Но подсудимая молчала, а значит, дьявол в ней был все еще силен — иным и невозможно объяснить таковую стойкость духа.

Инквизитор дважды цокнул печаткой по краешку кубка, и служка, набрав полное ведро воды, выплеснул его на мученицу. Слабый стон огласил камеру, подтвердив, что женщина еще жива, но не успел судья открыть рот и задать следующий вопрос, как голову снова охватили «железные тиски», наподобие тех, коими по его приказу крошили черепа особо упорных служителей Сатаны.

«Вместе ли они, — застучало над переносицей, — муж и жена, раскачали маятник, указующий в своем покое ту точку равновесия, где ждет их обоих Бог, то место в Мире, где их общий Рай, или кто-то из них был усерднее? То уже не важно. Итог сего деяния — полыхающие костры, превращающие в пепел плоть и покрывающие копотью душу».

Голос ведьмы безраздельно властвовал над сознанием храмовника, контролировал его и диктовал не истину, но крамолу, постыдную, липкую, сатанинскую. «Кто, — уже самым бесстыдным образом гремело в ушах Инквизитора, — противопоставил друг другу то, что неотделимо в осуществлении Замысла Господнего, чье единство дает продолжение Замысла, а совместное пребывание есть источник Времени и, стало быть, бытия Универса?»

Храмовник редко удостаивал жертв своей близостью. Сидя на высоком стуле обвинителя в самом темном углу камеры, он прятал лицо от нечестивцев, пропахших кровью, потом и испражнениями, непроизвольно случавшимися от животного страха, но сейчас судья захотел подойти к ведьме, дабы видеть, как ее черная душа наконец-то покинет телесную оболочку.

— Подтянуть, Ваше Святейшество? — подобострастно поинтересовался служка, когда Инквизитор склонился над самым лицом жертвы.

— Подтяни, — прошипел судья, не отводя взора от сомкнутых век женщины.

Вороток повернулся, и вена на лбу ведьмы вздулась так, что едва не выплеснула свою синеву наружу.

— Гореть тебе в огне очищающем, — голос священника торжественно «ухнул» в низкий сводчатый потолок и успокоился на кровавой струйке, появившейся в уголке женских губ.

Инквизитор улыбнулся, но тут же снова схватился за голову.

«Мы горим на кострах и выравниваем муки Христа, — бушевало внутри судейского черепа. — Каждая сожженная вознеслась следом за Спасителем».

— Отпусти, — заорал что было мочи Инквизитор.

Служка торопливо завертел вороток в обратную сторону, хотя окрик храмовника предназначался не ему. Шатаясь от головной боли, судья доплелся до стола, отыскал среди прочих пергамент, записанный со слов доносчика, и, окунув в пурпур перстень, с яростью поставил кровавую метку против слова «ведьма», что означало подтверждение истинности всех предъявленных женщине обвинений. Ведьма отправлялась на костер…

В камере для допросов висела густым облаком тишина, такое же безмолвие наконец-то установилось и в голове храмовника. Жертву уволокли, дыбу отмыли, свои страшные