Ледокол - Ann Lee Страница 71

с мячом, огибая многочисленные пальмы огороженные камнями, и ловко лавируя между лавочек. Мальчишки заливисто смеялись и их смешанная речь, то русская, то английская, то и дело срывалась с губ. Они, то дразнили Андрея, то просили дать им тоже шанс поиграть. Оба мальчика наших соседей, тоже русских, были младше Андрейки на два года, но жили они здесь, уже шесть лет. Влад и Женька. Погодки. Их родители познакомились здесь. Оба были в командировке, а потом как-то решили остаться тут, где триста дней в году светит солнце, и всегда слышен прибой моря. Андрей и Вера, стали первыми с кем я здесь познакомилась и подружилась.

Мальта.

Никогда в жизни даже представить не могла, что буду жить не на Родине.

Никогда.

Но за Киром пошла, не спрашивая не о чем.

Тогда, весной, ещё в России, всё закрутилось невозможно быстро. После всех тех событий, время словно ускорило свой ход. За неделю было принято решение о переезде. И не просто переезде. А переезде в другую страну. Можно только гадать, как можно было так быстро подготовить документы, визы, для въезда в страну Евро Союза. Хотя большие деньги всегда решали всё. Тяжелее всего было объясниться с родителями, донести, что нет никаких вариантов, чтобы остаться, и что своего второго внука они увидят только по видео связи, или может, когда соберутся на многочасовое путешествие, которое надо сказать, я на седьмом месяце беременности, перенесла нормально, не считая затёкшей спины и отёкших ног.

Мама долго плакала, отец хмурился, а я как заводная повторяла, что сама не хочу уезжать, но надо, очень надо. Кир никогда не говорил мне, но я и сама догадалась, что раз приняты такие меры, то ситуация накаляется, и жизнь поставлена на кон.

Кир в те дни был просто сгустком напряжения. Он почти не разговаривал, а только рычал. Возле дома дежурили постоянно охранники. Андрея забрали из школы, и не выпускали не под каким предлогом. На все мои вопросы Кир просил не лезть в это, и поэтому мне оставалось только додумывать, догадываться.

Дингли.

Живописный скалистый край на Мальте. Его обожают туристы. Тут на всех возвышенностях стоят скамейки, и смотровые площадки, чтобы можно было присесть и погрузиться в нирвану, наблюдая, как бирюзовое море набегает на острые камни, и как в нём тонет по вечерам солнечный диск, и возрождается утром.

Невероятная красота. Чудесная, сказочная, и чужеродная.

Солёный раскаленный на солнце воздух, чужой.

Постоянные камни, и кактусы.

И бесконечное небо.

Всё чужое, не родное.

Мы жили в глубине города, можно сказать, что за ним. В деревне, если это применимо для Дингли. Он, по сути, сам город посёлок.

Когда нас, уставших, и обессиленных, после перелёта, довезли до дома, я даже не взглянула на него. Кир только бросил, что теперь это всё, что у нас есть. А было, кстати, не мало.

Дом, в мальтийском стиле, двухэтажный, каменный, со ставнями на окнах. И даже кое какая обстановка имелась. И современная кухня. И сад был вокруг. Оливковые и лимонные деревья. Многолетние, раскидистые. И внутренний двор, с пальмами, и каменным полом, с фонтаном, и бассейном. Дом стоял на возвышенности, и со второго этажа, было видно море. И это всё, что теперь у нас было. И это было не мало, потому что мы были друг у друга. Но ночами, когда мы лежали в кровати, я тихо плакала. Я не могла никак смириться, и принять. Всё для меня было чужеродным и непонятным. Я боялась выходить из дома, сидела в нём как в тюрьме, даже на море ни разу не ездила, хотя Кир, старался, как мог. Но моя депрессия только усиливалась. Мне казалась, что я одна, хоть мы и вместе. Я чувствовала чужеродность во всём и никак не могла настроиться на жизнь здесь.

А однажды ночью, видимо устав от моего нытья, Кир рассердился и сказал, что я могу хоть сейчас собирать чемодан, и возвращаться обратно, раз мне так невыносимо рядом с ним. И что все мои признания в любви к нему не стоят ни хрена, раз я при первой же трудности ною, целыми днями, и много всяких матерных слов, в стиле, и в манере Кира. А я только усилила поток слёз, не в силах объяснить, почему собственно плачу.

Это всё слишком для меня!

Я никого здесь не знаю, и ничего не понимаю. Я словно в ступоре, в дурном сне, никак не могу очнуться. А потом, предварительно перекурив пару сигарет, он сгрёб меня в охапку, и вынес из дома, усадил в машину, не слушая не протесты, не вопросы, и повёз на ближайший утес, на одну из смотровых площадок.

В темноте, под светом круглой луны, мы стояли, оперившись о каменный борт, и смотрели на шумевшее внизу море.

Надо быть поэтом, чтобы описать всю ту красоту, ночного моря, звездного неба, что встречалось с большой водой на горизонте.

Ночного пьянящего воздуха, соленного, даже на такой высоте. Ласково теплого бриза, что развивал мои распущенные волосы, и путался в складках, простой сорочки, в которой я спала. Успела только сверху кофту натянуть. Кир и вовсе стоял в сланцах, и пижамных штанах, по пояс голый, со своими причудливыми рисункам на коже. Ветерок обдувал горячие щёки словно успокаивая, и призывая попробовать полюбить это место. Зажить спокойно.

А потом заговорил Кир. Тихий низкий голос, словно в душу мне проникал. Он говорил о том, что никогда в жизни он никого так не любил как меня, и мои слёзы, терзают его словно, я ножом каждый день ковыряю его сердце. И если мне здесь так плохо, он готов отпустить меня, лишь бы я была счастлива. Говорил и говорил, перемежая признания и маты. И не смотрел совсем на меня, словно не мог видеть. И тут я поняла, насколько я эгоистична. Насколько зациклена на себе. Ведь есть ещё он, и ему тоже пришлось переехать, принять все изменения в жизни ради меня. В той жизни у него тоже остались друзья и родители, и здесь кроме меня у него никого нет. И до этого момента, вроде как, и меня не было.

Я прижалась к нему, и закрыла рот, поцеловав. Потом шептала, просила прощения, и снова целовала, разглаживала сведенные брови, и видела, как светлею серые глаза, как расслабляется лицо. Чувствовала, как крепче сжимаются его руки. И в один голос мы признались друг ругу в любви.

А потом, словно другая жизнь началась.