Сергей Патрушев - Политическая наука №3/2011 г. Современная политическая социология Страница 8

3. Представляют ли лидеры общности единую группу? В этом вопросе позиции исследователей также разошлись. Социологи склонны считать, что наиболее влиятельные люди городской общности образуют относительно единую правящую элиту, члены которой обладают общим набором характеристик и активно взаимодействуют друг с другом в процессе решения важнейших городских проблем. Хантер и его последователи уделяли вопросам взаимоотношений между этими людьми особое внимание. Проведенные исследования подтвердили наличие связи между лидерами общности, что позволило авторам говорить о формировании «структуры власти», воспроизводящей устойчивые паттерны господства правящей элиты – как на уровне городских сообществ, так и на национальном уровне. Плюралисты такой связи, как правило, не обнаруживали, поэтому базовый постулат элитистов был ими отвергнут.

В контексте политической и идеологической составляющих дискуссии между элитистами и плюралистами именно этот аспект проблемы – «кто правит?» – был наиболее значимым. Суть элитистской позиции ‐ в утверждении, что влиятельные люди составляют единую группу, определяющую политику в социуме. Некоторые другие «элитистские» характеристики властных отношений (малое число людей, оказывающих существенное влияние на принятие решений в городском сообществе, высокий потенциал влияния бизнеса в городской политике, ограниченность партийного соревнования и т.п.) могли так или иначе разделяться оппонентами. Однако согласиться с тем, что власть в социальной общности фактически концентрируется в руках небольшой, но стабильной группы людей, – значит признать общую неадекватность плюралистической теории, по крайней мере, применительно к американской политической системе того времени. Сегодня острота проблемы несколько спала, однако вопросы взаимоотношений между ключевыми акторами городской политики и степени их единства остаются в повестке дня практически любого эмпирического исследования власти в городских сообществах.

Проблема «кто правит?» этими сюжетами, разумеется, не исчерпывается. Для ее всестороннего исследования требуется дать ответы и на многие другие, более частные вопросы. Например, Домхофф обращает внимание на значимость следующих проблем: 1) какие индикаторы свидетельствуют о том, что группа действительно является «влиятельной» или «господствующей»; 2) какие индикаторы позволяют исследователю определить принадлежность тех или иных людей и организаций к классу или группе, обладающих властью; 3) на каком основании мы можем утверждать, что класс или группа обладают достаточным единством для реализации коллективной воли; 4) как эта потенциально властвующая группа формулирует свои политические предпочтения; 5) каким образом она реализует свою политику через экономические, политические и другие важные социальные институты; 6) как ей удается поддерживать свое господство над другими группами? Американский социолог, разумеется, не считает, что ответы на все эти вопросы должны быть даны в каждом исследовании, но отмечает, что в целом они составляли основной набор опций, стоявших перед исследователями, и, как правило, оказывались в центре академических дискуссий. При этом у каждой теоретической перспективы в изучении власти имеется «свой» набор предпочтений [Domhoff, 1978, p. 124–125].

Вторая группа проблем в исследовании власти в городских сообществах касается ее источников, характера и форм проявления. Исследователей интересовал вопрос о том, на чем основана власть тех или иных групп и / или лиц и как она осуществляется. В качестве источников власти обычно рассматриваются различные ресурсы власти, которыми обладали субъекты и которые они могли использовать для достижения своих целей. Несколько большее внимание уделялось ресурсам представителями плюралистического направления, для которых было важно показать широкий спектр средств, доступных различным акторам городской политики, чтобы иметь возможность компенсировать нехватку одних ресурсов (например, экономических) другими (численностью, знаниями и т.п.). При исследовании основных проявлений власти в центре дискуссии оказались вопросы, касающиеся соотношения формальных и неформальных практик в принятии решений. Больший интерес к неформальным практикам был у социологов, у которых «власть за сценой» выступала в качестве одного из ключевых элементов их теоретической конструкции. Политологи традиционно уделяли больше внимания формальной структуре политического руководства и управления и нередко ограничивались изучением видимых легальных механизмов власти, в значительной мере игнорируя или, по крайней мере, недооценивая влияние акторов, действующих вне непосредственного пространства государственной политики. Тем самым не учитывались скрытые и наиболее тонкие манифестации власти, что существенно искажало общую картину ее распределения. В этом отношении исследования Хантера и его последователей расширяли и углубляли традиционные политологические подходы к изучению власти, способствуя формированию новых представлений о политическом процессе.

В современных моделях эмпирического исследования власти интерес к данной проблематике сохранился и, как мы увидим далее, получил новые импульсы.

Третья группа проблем заключалась в нахождении оптимальных методов изучения власти. В 1950–1960-х годах велись очень интенсивные дискуссии относительно предпочтительности тех или иных методов определения структуры власти в общности. Будучи инструментом исследования, методы одновременно стали и его предметом8. Практически все дискутанты признавали, что именно выбор метода более всего влияет на результаты исследования и его основные выводы. Мнения относительно валидности методов также разделились: социологи чаще обращались к репутационному и позиционному методам, тогда как политологи отдавали предпочтение решенческому методу [подробнее об этом см.: Ледяев, 2004]. К 1970-м годам, по мере совершенствования методов и их комплексного использования в рамках исследования, острота полемики снизилась.

Наконец, четвертая группа проблем касалась нормативных аспектов распределения власти: насколько существующая структура власти соответствует нормативным идеалам либеральной демократии, разделяемым основной массой исследователей. Эти вопросы, как правило, не фигурировали в качестве самостоятельных целей и задач исследования, но фактически подразумевались9: ученые, обосновывая замысел своих работ, обычно подчеркивали его релевантность основной проблематике изучения власти в демократических странах, а выводы интерпретировались в контексте сопоставления с набором традиционных характеристик демократических политических систем. Как и во многих других аспектах исследования власти, здесь наблюдалось довольно жесткое размежевание между различными школами: марксисты и элитисты по сравнению с плюралистами были значительно критичнее в своих оценках демократичности городских политических систем. Нормативный ракурс сохраняется и в современных исследованиях, отражаясь в оценках тех изменений, которые наблюдаются в городской политике под влиянием глобализации, перехода от government к governance и др.

Интерес к этим четырем группам проблем, четко обозначившийся уже в исследованиях 1950-х годов, в значительной степени сохранился и в более поздних исследовательских практиках. При этом анализ отдельных аспектов власти становился более детальным и комплексным. Например, наряду с ранжированием лидеров и организаций, исследователи стали рассматривать возможности и ресурсы влияния институциональных секторов [Miller, 1970]. Вместе с изучением структуры власти городской общности появился интерес к правилам и нормам политической конкуренции и участия в политике [Agger, Goldrich, Swanson, 1964], различным формам конфликта и консенсуса между основными акторами [Gamson, 1966, p. 71–81; Warren, Hyman, 1968, p. 407–424], специфике лидерства и потенциалу отдельных ресурсов власти [Nutall, Scheuch, Gordon, 1968, p. 349–380] и др.

В 1960–1970-е годы в результате «компаративной революции»10проблематика исследования власти была несколько изменена и расширена. Наиболее емко изменившуюся проблематику сформулировал Т. Кларк: «Кто правит, где, когда и с какими результатами?» [Clark, 1968b,]. Коррекция проблематики была обусловлена прежде всего тем, что исследователи постепенно пришли к вполне естественному выводу о многообразии паттернов властных отношений в городских сообществах. В связи с этим «основной вопрос власти» стал менее претенциозным: «Кто правит в данной общности?». Ученые постепенно отказывались от экстраполяции полученных результатов на другие социальные общности11, а исследования были переориентированы на выявление степени плюралистичности политического процесса в изучаемых городских сообществах [Presthus, 1964; Agger, Goldrich, Swanson, 1964; Miller, 1970]. С помощью различных индикаторов (конфигурация наиболее влиятельных граждан и политических организаций, степень их влияния на принятие решений, эффективность политического участия, уровень партийной конкуренции и др.) исследователи стремились определить характер структуры власти в тех или иных городских сообществах, их место на шкале единого элитистско-плюралистического континуума.