Сергей Патрушев - Политическая наука №3/2011 г. Современная политическая социология Страница 9

В этой связи особое значение приобрело изучение факторов, определяющих характер и специфику властных отношений в социальных общностях. В их числе – размер городской общности, сложность социальной структуры и экономической системы, уровень промышленного развития, активность профсоюзов и организованность рабочего класса, наличие крупных собственников, проживающих за пределами городской общности, структура городского управления, политическая культура, а также внешние факторы (влияние структур власти более высоких уровней, национальные особенности). Изначально конфигурации переменных заметно различались, но по мере развития сравнительных исследований они существенно сблизились. Спектр исследований, проведенных в 1960–1970-е годы, был весьма широк – от простого сравнения результатов исследований, проведенных разными авторами, до обобщения результатов исследований в большом количестве городских общностей по единой методике. Хотя результаты обобщений разных авторов во многом не совпадали [Aiken, 1973, p. 437–472; Clark, 1973; 1975, p. 271–295; Gilbert, 1968, p. 139–156; Lineberry, Sharkansky, I978; Walton, 1966, p. 430–438], между этими переменными была выявленa эмпирическая зависимость, на основе которой выстраивались рабочие гипотезы. При этом были предложены классификации факторов по степени их влияния на структуру власти в общностях.

Изменение проблематики исследований было связано в том числе с появлением новых подходов к изучению власти. В марксистских исследованиях в центре внимания оказалась связь городской политики с классовыми отношениями и функционированием центральных экономических, политических и идеологических институтов современного общества. Поэтому в проблематике исследования одно из центральных мест занимал вопрос о степени зависимости местной структуры власти от функционирования капиталистического государства в целом. Другой важной темой стало выявление механизмов воспроизводства и поддержания господства капиталистического класса, обеспечивающего реализацию его основных интересов. По сравнению с другими направлениями в изучении власти, марксисты фокусировались в основном на стратегических выгодах, получаемых правящим классом в результате осуществления городской политики, которая формируется не только в силу преобладания представителей правящего класса на арене принятия решений, но и в результате действия структурных преимуществ, заложенных в социальной системе. Наконец, в повестку марксистских исследований нередко включались вопросы, касающиеся возможностей, движущих сил и перспектив изменения структуры власти, – как на уровне городских общностей, так и в обществе в целом. Роль структурных факторов в механизме власти и возможности противодействия сложившейся системе господства стали предметом специального внимания и исследователей, опиравшихся на так называемые «многомерные концепции власти» (П. Бахрах и М. Барац, М. Кренсон, Дж. Гэвента) [см.: Ледяев, Ледяева, 2008, с. 205–224].

Расширение проблематики исследования проявилось также в том, что сама структура власти в городской общности стала рассматриваться как независимая переменная, влияющая на результаты городской политики. Хотя исследователи и ранее так или иначе касались вопросов, связанных с оценкой результатов деятельности властных структур, основной интерес все же фокусировался на самом характере властных отношений, а не на их последствиях для развития городского сообщества. Почему одни общности успешно достигают поставленных целей, а другие менее успешны? Как характер распределения власти в общности влияет на эффективность городского управления, выбор управленческих приоритетов, характер использования ресурсов, систему предоставления общественных услуг и другие важные аспекты городской жизни? Этим вопросам уделялось все большее внимание в эмпирических исследованиях власти. В сфере внимания оказались направления и программы городского развития, налоговая политика, развитие инфраструктуры, услуг и другая деятельность местной власти [Clark, 1968b, p. 22–23; 1985, p. 437–455]. Изучение результатов и последствий функционирования структуры власти в городских сообществах стало не только важной частью традиционных исследований распределения власти (community power studies), но и одним из основных направлений общего анализа городской политики (urban policy analysis)12. При этом характер изучения связи между властью и результатами городской политики во многом зависел от методологических ориентаций исследователя. Теория элит акцентировала внимание на характеристиках лидеров, их происхождении, социализации и т.д., в плюралистических интерпретациях на переднем плане оказывался анализ ресурсов различных групп, их влияния на осуществление власти.

Рост интереса к данным проблемам был обусловлен прежде всего общим изменением акцентов в изучении городской политики – от преимущественно философского и / или институционального анализа к исследованиям политики как политического курса (policies). Как отметил Дж. Уилсон, «кто правит?» – это интересный и важный вопрос. Однако еще более интересным и важным представляется вопрос «какая разница в том, кто правит?». При этом изучение результатов политической деятельности и последствий принятия тех или иных решений помогает лучше объяснить и саму структуру власти, поскольку оба аспекта тесно взаимосвязаны. Наконец, имели место и прагматические мотивы: исследования власти требуют существенных ресурсов, а те, кто ими обладает и финансирует исследователей, более заинтересованы в изучении практических аспектов и возможных социальных изменений, и их, разумеется, меньше волнуют проблемы демократической теории и методологии социальных наук [Hawley, Wirt, 1974, p. 260].

Данная проблематика получила дальнейшее развитие в современных моделях исследования власти в городских сообществах – теориях «машин роста» и «городских режимов» [см.: Ледяев, 2005, c. 5–23, 2008, с. 32–60]. Расширение проблемного поля исследования власти в значительной мере было связано с использованием более объемного концепта власти. Еще в 1980-е годы основатель теории «городских режимов» К. Стоун предложил расширить концепцию власти, включив в нее некоторые новые аналитические конструкты. Он полагал, что для многих исследователей власть символизировала лишь один из видов отношений, связанных с возможностью одних индивидов и групп осуществлять контроль над другими индивидами и группами. Однако «парадигма социального контроля» упускала из виду некоторые важные проявления феномена власти. Стоун предложил схему, в которой выделяется три измерения власти, имеющие некоторые очевидные сходства с многомерной концепцией власти С. Лукса [Lukes, 1974] и его последователей.

1. Командная власть имеет место в случаях открытого конфликта, где властные отношения асимметричны и один актор явно доминирует над другими. Если акторы находятся в состоянии открытого конфликта, но не имеют достаточных ресурсов для доминирования, то они могут начать торг. В этом измерении власти различие между доминированием и торгом обусловлено степенью асимметрии властных отношений.

2. Интеркурсивная власть связана с формированием коалиций. Акторы с взаимодополняющими типами ресурсов и / или обладающие командной властью в своих сферах вступают в переговоры для выработки условий кооперации. Кооперация позволяет им достичь целей, которых они не могут достичь самостоятельно. «Интеркурсивная власть – это способствующая (enabling) власть – “власть для”; она отличается от доминирующей власти или “власти над”, представленной командной властью» [Stone, 1986, p. 82–83].

3. Экологическая власть представляет собой способность субъекта обеспечить сохранение благоприятных институциональных правил социального взаимодействия. Как отмечает Стоун, это в некотором смысле «амальгама» указанных выше форм власти; она возникает на основе обладания ресурсами и участия в коалиции, т.е. опирается на командную и интеркурсивную власть. Понятие экологической власти выражает возможность «формировать контекст» и «вносить изменения в социальное окружение» [Stone, 1986, p. 84].

Политика, подчеркивает Стоун, – это «нечто большее, чем борьба между господствующими и подчиненными группами» [Stone, 2006, p. 24]. Наряду с необходимостью доминирования над оппонентами, не менее важную роль в политике играет способность добиваться поставленных целей – «власть для» [Stone, 1989, p. 229]. Ее значимость обусловлена сложным характером социальных связей, их высокой вариативностью и изменчивостью. В современном фрагментированном мире «проблема состоит в том, как обеспечить уровень кооперации между частями общности, достаточный для решения задач в отсутствии всеобъемлющей структуры власти и единой идеологии» [Stone, 1989, p. 227]. Отдельные акторы понимают ограниченность своих возможностей, и только вместе с другими акторами они могут реализовать свои цели; при этом роль «власти для» особенно значима для формирования прогрессивных режимов, часто противостоящих акторам с большими экономическими ресурсами. Однако создание и поддержание коалиций и совместной деятельности в нужном направлении часто весьма затруднительно; поэтому в концепции Стоуна способность обеспечить координацию усилий («интеркурсивная власть») выходит на передний план.