Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №05 за 1971 год Страница 8

У кепа воздуха в аппарате всего на пять гарантированных минут, поэтому на всякий случай засек время, как бы не увлекся. Толя работает под самым «Дельфином», и пузырьки воздуха не всегда видны.

Тянули всем катером, осторожно, на «раз-два — взяли».

Из воды показался ящик. Действительно, сейф. Длинный металлический. Весь черный от мидий, донных ракушек и травы. Открыт. Дверца полусорвана. Приподняли над водой, но дальше ни в какую. Капитан скинул акваланг и схватился за канат. Догадались, перехватывая канат, перетянуть ящик поближе к корме, где борт не такой крутой.

Стало страшно: вдруг не вытянем? И взяла злость.

Вытащили!

Сейф полон. Но чем? Что там? В верхнем отделении, по словам Копыченко, лежал наган в кобуре и ремень с патронником. В нижнем, по-видимому, книги. Видны спрессованные листки. Зачем хранить в сейфе книги? Тогда бумаги. Но какие? Если бумаги, значит, прочтем. Обязательно. Бумага хорошо сохраняется в воде. Кто мог жить в каюте с левого борта, под рубкой? Когда я однажды шел на эсминце, я спал в каюте командира по правому борту.

Слава осторожно льет из чайника воду внутрь ящика — вымывает ил, выбирает мидий. Капитан возится с наганом. Кобура закаменела, но цела. Наган, к сожалению, сохранился хуже. Всего лишь ручка, барабан и кусок ствола. В барабане семь патронов. И еще семь в патроннике на ремне. Патроны 37-го и 40-го годов.

22 августа. Отправили радиограмму: «Нашли сейф и личное оружие офицера».

Сейф решили не трогать до конца экспедиции. Надо постепенно высушить этот бумажный кисель. Сейф поставили под тент на ют. Целый день он сох на воздухе, в тени, и теперь на ночь Слава накрыл его старой кожанкой и спеленал брезентом.

25 августа. Крепили все на палубе, и в первую очередь сейф. Он еще не просох окончательно, но листы бумаги уже отделяются друг от друга. Видны отдельные буквы и слова. Тут, очевидно, и канцелярские папки, и пачки бумаг в газетах. Я почему-то уверен, что сейф, который нашел Копыченко в левой носовой каюте, принадлежал комиссару эсминца Золкину Дмитрию Степановичу. Откуда такая уверенность, сам не знаю. «За» пока только то что, если в правой по борту каюте жил командир эсминца, в левой должен жить комиссар.

Нырнуло пустое ведро, забывшись, я оставил его на палубе... Если бы знать, когда кончится эта проклятая болтанка! Надо искать укрытия за маяком. Там коса поворачивает на север, и, наверное, можно укрыться от зюйд-веста.

— Так и будем бегать вокруг косы! — ворчит Копыченко.

Капитан злой и хмурый. Все работы срывает погода.

Пошли за маяк и увидели, что мы не одни прячемся от шторма. На якорях стояли два больших сейнера и одна рыбацкая байда, совсем маленькая, меньше нашего катера.

Был чудесный закат, и тонули в небе красные миноносцы облаков. На сейнерах зажгли якорные огни. Зажгли и мы свой фонарь. Только на маленькой рыбачьей байде ничего не зажгли.

Вода горит фосфором. И светится трап, и якорный канат, и видно, как светится стремительно плывущая рыба. Это кефаль.

27 августа. Решили, несмотря на качку, идти на «Фрунзе». Ветер стих, и пошел небольшой дождь. По идее он должен «прибить» волну.

Через час волна действительно немного «прибилась», и Корчагин пошел в поиск.

Удача! Толя вытащил целый резиновый мешок, набитый легководолазными резиновыми костюмами. В мешке перчатки и резиновые сапоги, и все в удивительно хорошем состоянии. На сапогах клеймо фабрики «Красный богатырь», 1940 год.

Николенко и Копыченко нашли два кислородных прибора с регенеративными патронами. На «кислородниках» манометры. Манометры работают, несмотря на то, что под стеклом находилась вода. Когда отвернули вентиль баллона, стрелки «ожили» и показали 150 атмосфер.

Мы смотрели на них как на снаряды. Баллоны полны сжатого кислорода и пролежали под водой тридцать лет! Малейшая трещинка или просто усталость металла — и теперь, очутившись в другой среде, на воздухе, они могут рвануть как снаряды.

Копыченко сказал, чтобы все ушли на нос, и быстро открутил вентили. Раздался хлопок выстрела.

Копыченко невозмутимо сидел на корме. Оказывается, лопнул всего лишь резиновый мешок «кислородника». Копыченко «стравил» баллоны до нескольких атмосфер и перекрыл вентили.

Я стал очищать баллоны от мидий и нашел дату изготовления: «1.XI.40 г.». Тогда же или чуть позднее баллоны аппаратов заправили газом. По некоторым признакам можно судить, что аппаратами и резиновыми гидрокостюмами на эсминце не пользовались. Мы «глотнули» кислород из тысяча девятьсот сорокового года, и Копыченко пожалел, что мы не перепустили его в свои пустые баллоны. Воздуха у нас мало.

В этот день достали еще пепельницу из кают-компании и усилитель от киноаппарата. Корчагин говорит, что там есть и кинопленка.

28 августа. Из воды поднимается наш кеп. Он отплевывает воду, откидывает на лоб маску. На лбу и щеках красноватый полукруг присоса от резины, на усах капельки воды.

Капитан стоит на ступеньке трапа и просит курнуть. Но сигарет уже нет. Кончились. Есть папиросы и махорка. Боцман протягивает капитану козью ножку, а я кружку какао.

Когда идет волна, слышно, как хрипит бакен-ревун, возле которого мы стоим.

Кеп торопливо затягивается махоркой, потом принимается за какао. Он никак не может согреться;

— Как колокольчики, — говорит он, протягивая мне обыкновенную лампочку с желтым цоколем.

— Что как колокольчики?

— Лампочки. Понимаешь, там под потолком образовалась небольшая воздушная подушка, и, когда мы шуровали, лампочки подвсплыли. Теперь звенят как колокольчики.

Волосок цел. Надо же! Там под водой перекрученные взрывами трубы и паропроводы, перекореженные пушки и торпедные аппараты, раскроенные каюты и кубрики, разбитые приборы и свалившаяся на бок рулевая колонка на ходовом мостике. А лампочка цела! Совсем целая. Только в стеклянном пальце, от которого отходят волоски, — вода. Но когда она высохнет, лампочка может загореться.

— И ни одной мидии, ни одной ракушки к ней не присосалось!

— Значит, будет гореть, — говорит капитан. — Если бы была облеплена, тогда бы не загорелась.

— Почему?

— Возьми мину, снаряд, торпеду на дне моря. Если вся в мидиях, значит пустая, обезвреженная. А если чистенькая — от такой подальше. Очень чувствует эта двухстворчатая ракушка, где ей домик свой делать.

Еще одна загадка моря.

29 августа. Сегодня наконец решили притронуться к сейфу.

Осторожно, с помощью кисточек и воды отделяем листик от листика. Письма, конспекты, записи политбесед. Нашли несколько незаполненных анкет по приему в партию и две росписи на уголках бумаг комиссара эсминца Золкина.

Прочитал на газетном обрывке: «Сегодня на Краснофлотском бульваре в 19 час. 00 минут... танцы... Будет показан кинофильм «Мы из Кронштадта»... 21 июня 1941 года».

Они, наверное, успели состояться — эти танцы в последний мирный субботний вечер. Там, на знакомом бульваре, у памятника погибшим кораблям, А через несколько часов главная база флота приняла на себя первый неожиданный удар фашистов...

30 августа. Вода холодная, но под водой ребятам жарко.

Нашли на разбитом ходовом мостике рулевую колонку и целый день, сменяясь, «рубили» ее, чтобы поднять. Когда наконец подняли и очистили секторы рулевых поворотов, определили по стрелке последнее положение руля. Стрелка стояла точно на 0. Значит, руль стоял прямо.

Последнее положение руля. Последняя команда раненого командира Василия Николаевича Ерошенко на горящем ходовом мостике...

Как все там было?

21 сентября 1941 года эскадренный миноносец «Фрунзе» вышел из севастопольской бухты. Это был красивый немолодой корабль, оставивший за кормой двадцать пять лет жизни.

Под флагом командующего эскадрой Черноморского флота контрадмирала Л. А. Владимирского эсминец шел в Одессу: вез секретные документы и план высадки первого в истории войны морского десанта черноморцев под Григорьевкой и Чебанкой.

Стоял полный штиль. Давно скрылся за кормой Севастополь, и прошел справа по борту далекой песчаной полоской низкий Тарханкут с башенкой-маяком — последний лоскуток Крыма.

И уже открылся вдали столбиком-спичкой основной Тендровский маяк.

Команда обедала на боевых постах, когда сигнальщик крикнул:

— Справа пятнадцать... Силуэт корабля и дым!

Сигнальщик торопился и пропустил в докладе слово «градусов».

Справа пятнадцать — это значит совсем немного, на пятнадцать градусов правее носа, чуть-чуть в сторону от мысленно проложенной линии курса.

Как представить, что было потом?

Полный ход на сближение с горевшим судном. Гибель канонерки «Красная Армения». Спускаемые шлюпки... Спасательные круги... Люди за бортом в масляной воде...

И самолеты Ю-87. Новейшие одномоторные пикирующие бомбардировщики. (В этот воскресный день черноморцы впервые встретились с ними.) Еще неделю назад они бомбили английские крейсера в Средиземном море.