Ольга Малинова - Политическая наука №1/2011 г. Этничность и политика Страница 9

Среди наиболее последовательных сторонников признания значимости собственно этнического фактора следует отметить канадского политического философа У. Кимлику. В результате своих исследований он пришел к заключению о несостоятельности сложившихся в западной теории подходов и концепций к феномену этнического многообразия. «Вместо непосредственной защиты непонятных групп их представители и культурные меньшинства должны защищаться опосредованным путем через гарантирование их основных гражданских и политических прав безотносительно особенностей самих групп… Когда такие права защищены, полагают либералы, для представителей особых этнических и национальных меньшинств не требуется никаких дополнительных мер защиты» [Kymlicka, 1995, p. 3]. Корень же проблемы автор видит как раз в том, что «сегодня этнические группы, как и многие другие ранее дискриминируемые группы (женщины, геи, инвалиды), требуют уже большего, чем известные индивидуальные права. Они хотят не только общегражданских прав, но также особых прав, которые позволили бы признать и принять их особые этнокультурные практики и идентичности» [Kymlicka, 2004, p. 62]. Однако к подобным требованиям ни политики, ни научное сообщество оказались не готовы, так как «в странах, в которых зародилась либеральная теория – Великобритания, Франция и Соединенные Штаты, – права меньшинств полностью игнорировались или к ним относились как к курьезу или аномалии… Теперь, однако, совершенно ясно, что проблема прав меньшинств становится центральной для будущего либеральной традиции во всем мире» [Kymlicka, 1995, p. 194]. По мнению Кимлики, «существуют по крайней мере три вида особых прав для рассматриваемых групп: 1) право на самоуправление, 2) полиэтнические права и 3) право на собственное представительство» [Kymlicka, 1995, p. 27]. Для понимания позиции автора в этом вопросе необходимо учитывать одно существенное дополнение: «Коллективные права могут содействовать развитию либерально-демократических ценностей при двух условиях: они должны защищать или продвигать равенство между группами, но не угнетение одной из них какой-либо другой, и они должны уважать свободу индивидов в каждой группе, а не допускать угнетение группами своих членов путем ограничения их базовых гражданских и политических прав» [Kymlicka, 2004, p. 70].

Среди объектов особых прав Кимлика предложил различать «национальные меньшинства (особые и потенциально самоуправляемые общества, включенные в более крупное государство) и этнические группы (иммигрантов, покинувших свою национальную общность, чтобы включиться в другое общество)». Затем в предлагаемый перечень субъектов были также включены религиозные меньшинства, общности sui generic (например, афроамериканцы, цыгане, русские в бывшем СССР и т.д.) [Kymlicka, Norman, 2000, p. 18–19]. Несмотря на достаточно разнородный состав, все отмеченные общности, как полагает автор, не должны смешиваться с «общностями другого рода, известными как “новые социальные движения”, т.е. ассоциаций и движений геев, женщин, бедных, инвалидов – т.е. всех тех, кто был маргинализирован своим собственным сообществом или этнической группой» [Kymlicka, 2004, p. 6]. Рассматривая вопрос о природе особенностей национальных меньшинств и этнических общностей, этот исследователь решил его следующим образом: «Реальным основанием социальной общности, я полагаю, являются не общеразделяемые ценности, а принятая идентичность… То, что удерживает вместе американцев, несмотря на их разногласия по поводу представлений о хорошей жизни, является фактом их принятия идентичности американцев. Как раз, напротив, то, что заставляет шведов и норвежцев держаться порознь, невзирая на общеразделяемые принципы справедливости, – это отсутствие общей идентичности» [Kymlicka, 2004, p. 173]. По мысли Кимлика, «в государстве с одной нацией единая идентичность обычно – результат общности языка, культуры и, может быть, религии. В других странах, таких, как Соединенные Штаты, основанием для общей идентичности представляется чувство гордости за некоторые исторические достижения (включая образование Американской республики)» [Kymlicka, 2004, p. 173].

Наличие у национальных меньшинств и этнических, по Кимлике, групп общепринятой идентичности является главной причиной необходимости признания их особых прав даже в рамках федеративного государства. Как полагал автор, для достижения намеченной цели – «избежать в Канаде дезинтеграционного влияния национализма меньшинств… необходимо сломать связь между нацией и государством, чтобы бросить вызов предубеждению, согласно которому только независимое государство является наилучшей формой национального самоуправления» [Kymlicka, 2004, p. 132]. Практическую роль в решении поставленных задач этот автор был склонен отводить политике мультикультурализма: «Только мультикультурализм сможет предотвратить сецессию» [Kymlicka, 2004, p. 154]. Но он не закрывает глаза на то обстоятельство, что «фактически мультикультурализм является особым вариантом государственного проекта нациестроительства… и политика нациестроительства препятствует иммигрантам создавать особые сообщества в их новых странах или создания властных органов самоуправления» [Kymlicka, 2004, p. 29, 31].

Таким образом, основной пафос работ У. Кимлики был направлен на обоснование необходимости признания коллективных прав национальных меньшинств и этнических общностей. Он смог показать особое значение выделенных им общностей и роль политики мультикультурализма в урегулировании некоторых вопросов, возникающих в отношениях с ними. Однако Кимлика парадоксальным образом обосновывает свои предложения на основе концепта идентичность, подобно тому, как это делают его оппоненты, например Д. Холлинджер. Напомню, что и последний, будучи противником признания значимости этнического фактора, все же использовал сам термин этнос (этническая культура). Подобное совпадение позиций двух полемизирующих между собой специалистов показывает, что на самом деле различия между представлениями этих, казалось бы, совершенно разных политических философов не столь глубоки. Причину такой двусмысленной ситуации отчасти объяснила М. Канован: «Каждая версия либерализма содержит изъян в своем центре, где должна находиться теория власти, и в каждом случае нация тайком протаскивается для того, чтобы восполнить этот пробел…» [Канован, 2007, с. 90]. Только теперь предложенный ею вывод должен быть еще распространен и на явный изъян в теоретическом осмыслении явления этноса / этничности. В этом отношении вообще очень показательна ситуация с принятием политики мультикультурализма в Канаде. Как показал сам Кимлика, «многие уже пытались раскрыть реальные намерения лиц, ответственных за принятие решений, которые впервые приняли политику [мультикультурализма] в 1971 г. Но они зашли в тупик. Теперь мы знаем, что в основе этой политики не было никакой более-менее разработанной теории» [Kymlicka, 2004, p. 40].

Однако лишь благодаря указанному обстоятельству одни и те же термины – обозначения этничности можно использовать, как и концепт нации, для обоснования даже противоречащих друг другу идей и подходов. Но не стоит обольщаться подобной терминологической «гибкостью». Как показала в свое время К. Мудли, к сожалению, плата за подобную неопределенность слишком высока, поскольку «использование определения “этнический” в отношении всех культурных субгрупп, включая доминирующий этникс, нарушает культурную иерархию и переопределяет этничность до тех пор, пока она не утратит всякий смысл» [Moodley, 1983, p. 320]. Поэтому совершенно не удивительно, что позднее, проанализировав опыт мультикультурализма не только в Северной Америке, но и в некоторых странах Западной Европы, У. Кимлика пришел к более пессимистическому заключению: «А в действительности национализм меньшинств скорее укрепляется, чем ослабевает, по мере того, как западные государства становятся более демократическими, процветающими и глобализированными» [Куmlicka, 2009, p. 51]. Впрочем, удивляться тут особенно не приходится, так как еще ранее Д. Ситрин предупреждал: «…элиты привержены мультикультурализму, а упрямая публика поддерживает ассимиляцию и национальную идентичность» [цит. по: Хантингтон, 2004, c. 163].

Итак, проделанный анализ основных концептов, связанных с проблемой этнокультурного многообразия – толерантность, идентичность, мультикультурализм, этничность, – позволил установить их привязанность к определенным историческим и социально-политическим контекстам, к некоторым базовым исследовательским принципам и категориям. Вполне очевидно, что именно методологический индивидуализм становится первым камнем преткновения для любого представителя либеральной школы, обращающегося к рассматриваемым проблемам. Не случайно Д. Голдберг отмечал: «Что объединяет либералов, несмотря на их глубокие различия, так это базовый набор генеральных идей… когда-то принятых в качестве исходных установок и идеалов. Либерализм ориентирован на индивидуализм, так как он принимает превосходство основных моральных, политических и правовых требований индивида над соответствующими запросами коллектива… признаваемое всеми либералами, эгалитарное ядро предполагает признание существования неких общих моральных стандартов, безотносительных к особенностям индивида» [Goldberg, 1993, p. 5; cit. on: Mackey, 1999, p. 157–158].