Михаил Грушевский - Звезды. Неизвестные истории про известных людей Страница 16

Были вечеринки, патефон, пластинки (нашего Апрелевского завода). Надо было менять иголки для патефона, когда тупились. А к 10-му классу появились радиолы. Мы под них танцевали. Мелодии известные – «Брызги шампанского» – это была коронная штука. Конечно, танцы были скромные, не как нынче, но все равно – свет гасили, старались, чтобы была темнота – «друг молодежи». В бутылочку даже играли, но поцелуй такой: пацаны еще больше смущались, чем девчонки. Все было другое. Я не говорю, что лучше. Но другое.

На Сумской было замечательное кафе. Мы его называли «Пулеметом», хотя оно называлось «Харькивьянка». У меня был друг Адик. Он был настоящий стиляга. У него был набриолиненный кок, брюки-дудочки. Он выглядел вызывающе. Я был полустиляга. У меня был не кок – а кочек маленький, брюки – не такие дудочки, чтобы с мылом надевать, а просто у́же, чем положено. Мы ходили гордые…

5

Мама сказала: «Алик, инженер – хорошая профессия!» Она закончила инженерный, и я пошел учиться безо всяких сомнений. Инженер – была не очень престижная профессия, но вполне уважаемая. Веселая студенческая жизнь, политехнический институт – один из лучших, если не лучший в городе. И я поступил легко, потому что у меня была медаль. В Харьковском политехническом институте я отучился пять лет.

Мы ездили по колхозам. Наши однокурсники в позе для мытья полов стояли на грядках, а мы их развлекали. Первый курс. Уже сентябрь, дожди, грязно, очень не хотелось работать. Выход был один – записаться в агитбригаду самодеятельности. Как записаться в агитбригаду? Играть я ни на чем не умею, не пою, не танцую. Оставалось одно – в конферансье. Язык был хорошо подвешен. Я и жену, с которой пятьдесят лет в счастливом браке, нашел в агитбригаде. Она пела. Наглости петь одной у нее не было, и она пела в квартете. Полтора месяца мы так проболтались, спелись, решили не расставаться, сделать студенческий театр.

Вскоре я женился, у меня появился сын. Мы купили кооперативную квартиру. Собрали тогда со всех, кто был на свадьбе, по 20 рублей. 200 человек – получилось 4000 рублей, даже на мебель хватило. Я возглавил команду КВН как автор и руководитель. Стал публиковать тексты, юмористические рассказы. Поехал и поступил во ВГИК. Уехал из Харькова.

Иван Краско

Иван Иванович Краско родился 23 сентября 1930 года в деревне Вартемяки Ленинградской области. Окончил 1-е Балтийское высшее военно-морское училище и Ленинградский театральный институт имени Островского. Был принят в труппу Ленинградского академического Большого драматического театра (БДТ). Позже – актер Драматического театра имени Комиссаржевской. В кино дебютировал в середине 1960-х годов. Народный артист России.

1

По преданию, я родился под Ленинградом, в Сестрорецке. Это было 23 сентября 1930 года. 23 сентября кончается Дева и начинаются Весы. По моим наблюдениям, в моем характере есть черты и того, и другого знака.

Мама умерла, когда мне было 10 месяцев. Ее укусила какая-то муха, началось заражение крови, ей предложили отнять руку. «Куда? У меня четверо детей, один еще грудной». И отказалась. В результате все кончилось плачевно. Папа загрустил – и запил. Он продержался около пяти лет. Помню, я играл с кошкой, а он смотрел на меня и любовался. Еще помню, как я с удовольствием сидел на папином гробе. А его везли на телеге на кладбище. Мне было радостно, что мне позволили прокатиться.

Дальше мы жили с бабой Полей. Хозяйство было полностью натуральное. У нас были коровы. Субботка, потом Зорька. Они менялись. Подходило время, и их на мясо пускали. Но корову нужно обслужить, запасти сена. А купить его было не на что. У меня до сих пор есть шрам – я отхватил кусочек мяса серпом, когда траву жал. Нарежешь, сделаешь вязаночку, подсушишь – и в сарай. Так все лето. Дрова тоже сами запасали – сушняк. Так и жили. Полное самообслуживание.

Около дома был колодец. Зачерпнешь водичку, вскопаешь огород. Все было свое: морковочка, свекла, лук. Баба Поля возила молоко на Мальцевский рынок. Однажды она меня взяла с собой. Я с удивлением обнаружил, как люди торгуются. Никак не мог понять: почему им жалко дать несколько картошин просто так? Мне было жалко людей. Я видел, что они голодные и печальные.

2

Сначала мы жили втроем. Отец-то женился после мамы. Горевал, но женился. А мы не приняли мачеху. И жили мы все равно с бабой Полей. И кроме как «она» мы мачеху не называли. Однажды была такая история: братья Вася с Колей меня поставили на завалинку у дома: загляни – «она» дома? Некоторое время мачеха жила с бабой Полей, потом баба Поля ее выгнала, потому что она была никчемная хозяйка. Я заглянул и сказал: «Нет, оны дома нету». Братья надо мной долго издевались: «Оны дома нету».

В детстве я всегда стремился к независимости. Братья подсмеивались надо мной и ни во что не ставили. Я для Васьки был Сивый, видимо, по цвету волос. «Сивый мерин» – мне было обидно. А потом он прочитал «Капитанскую дочку», и я стал Савеличем.

То, что нельзя врать, боже упаси, это самый страшный грех – внушила нам баба Поля. То, что надо работать, иначе – не проживешь, – было вбито самим ходом жизни. Мы сами утром вставали и шли по своим делам. Кто-то за дровами, кто-то косит траву, кто-то носит воду. Кто-то ставил коровушке пойло… Мне говорят: «Что суетишься, бегаешь?» А я не могу без дела. Это для меня не жизнь. Я не могу сесть и ничего не делать.

Однажды я опоздал в школу и побоялся туда идти, мне было стыдно. У задней стены школы я провел все четыре урока, а потом пришел домой, как ни в чем не бывало. На следующий день я пошел туда же, и так дня три или четыре. И вдруг баба Поля говорит: «А где же ты бываешь, в школе-то тебя нету?» Учительница ей доложила.

Бабушка есть бабушка. У нее был непререкаемый авторитет. Она могла за один раз меня научить, как себя вести. Пришел в слезах, в соплях: «В чем дело?» – «Коля дерется». И получаю от бабы Поли подзатыльник. Вся обида кончается, начинается новая. «За что?» – «Слышал не раз: дают – бери, а бьют – беги. Чтобы в последний раз! Не хнычь!» Вот такая баба Поля у меня была! Я думаю, оттуда очень многое пошло!

То, что к ней приходили люди за жизненным советом, – это было бесспорным фактом. Баб урезонивала, помогала разбираться с мужьями. Однажды дед Афанасий загулял. А у бабы Поли – семеро малышей. «Ну и что, – говорит она соседке. – У меня не загуляешь. Афоня пришел веселый, а я ему одного за другим всех семерых – в сени: иди, гуляй дальше, а я тоже хочу гулять!» Он вмиг отрезвел. С тех пор – если и пили – вместе. Вот такая баба Поля была.

3

Я хотел переплыть пруд и решил это сделать тайком, чтобы в случае чего не опозориться. Я не знал, смогу ли, и должен был проверить. Выбрал такое время, когда там никого нет. Оставил на берегу свои штанишки. Плыву. И чувствую: не доплыву. В панике – обратно. И еле-еле выплыл на тот же пляж. Противно, конечно, что не доплыл, но никто не видел. Вдруг сзади голос: «Ну что? Испугался?» На камушке сидит незнакомый дядя. «А ты знаешь, что больше половины проплыл? Фактически ты полтора озера переплыл. Отдохни. Хочешь, я поплыву рядом с тобой? Доплывешь». – «Нет, не надо рядом. Я проплыву». И доплыл до другого берега, поворачиваюсь, чтобы сказать «спасибо». А дяди нет, он сделал свое дело и ушел. Для меня это символ. Думаю: сам-то помнит, что сделал доброе дело? А у него это, наверное, в порядке вещей: почему не подсказать пацану? Такие человеческие отношения и определяют нашу жизнь.

Или такое событие: вешают немцев. Собралось много народу, все туда съехались: жажда мести, желание, чтобы наказали сволочей-фашистов. Когда им стали накидывать петли, они начали орать. Это ужас, толпа их чуть не раздавила. У меня осталось впечатление, что и в этом несправедливость была. Так нельзя. Чрезмерность жестокости с нашей стороны.

Во время войны мы с бабой Полей в Вартемяках были дома одни. И вдруг – страшный рев, взрывы. Выглядываем в окно и видим: самолеты, самолеты. Взрывы недалеко в нашей деревне. «Не беги, Ваня, Ванечка, на пол ложись». А я выбежал, потому что любопытно. И страх одновременно во мне. У меня было желание, как червяку, зарыться в землю, а с другой стороны – посмотреть на фашистские знаки на крыльях. 400 самолетов бомбили военный аэродром в трех километрах от нас. Он был закамуфлирован. Они не нашли его, не попали. В болото упало три снаряда, но стекла вылетели по всей деревне. Бомбы, видать, были мощнейшие. Это чувство страха и любопытства во время налета по силе накала было наравне с чувствами от увиденной сцены, когда вешали немцев. У меня возник тогда протест. И потом я был очень рад, когда узнал: Петр Первый после Полтавской битвы пригласил побежденных шведов пировать за стол. Это мне больше понравилось, ей богу. Это – по-человечески.

4

У моей бабы Поли был педагогический талант. Но она еще и что-то другое знала. Когда в 1943 году Володя, мой близкий родственник, погиб в Сталинграде, я услышал, что в скворечник стучит дятел. В деревне это редко – дятел, да еще и стучит в скворечник. Там были червячки, он их выколупывал. Я схватил рогатку и хотел его подстрелить, чтобы сделать чучело. А баба Поля: «Тихо, убери рогатку. Не трогай, Ванечка, не трогай, он нам беду принес. Какую? Не знаю еще». Я не придал этому значения. Это было осенью. А весной пришла похоронка, что погиб Володя. Я зарыдал, и снова получил подзатыльник. За что? Она говорит: «Раньше рыдать надо было, когда дятел прилетал». Это приметы народные. А дятел сделал свое дело: принес примету и улетел.