Август Стриндберг - Полное собрание сочинений. Том 3. Повести и драмы Страница 22

Да, он хочет даже унизиться, если это необходимо.

Уж не ревнует ли он?

Да, почему же нет? Он боится, что с ней что-нибудь случится.

Фу! Итак, правда, он ревнует? Нет, это недоверие оскорбление для неё! Что же собственно он о ней думает?

Самое лучшее — это он ей может доказать, отпуская ее одну, без себя.

Так, так, — он ей позволяет! Нет, но как это милостиво!

И она отправилась; вернулась домой уже около утра. Она разбудила мужа, чтоб ему рассказать, как всё было прекрасно. Ей говорили речи, пели квартетом и танцевали.

— Как ты вернулась домой?

— Г. Глоп проводил меня до дверей дома.

— Да? Мне будет очень приятно, если кто-нибудь из моих знакомых встретит мою жену в три часа ночи с чужим мужчиною на улице.

— Что же из этого? Разве у меня дурная репутация?

— Нет, но ты ее можешь получить!

— Фу, ты ревнив — и, что еще хуже, ты завистлив. Ты не хочешь, чтобы у меня была даже маленькая радость. Да, да, да, — так всегда бывает, когда выходишь замуж! Если уйдешь из дома и повеселишься, то по возвращении получаешь нагоняй. Фу, какая это гадость — быть замужней и особенно как я. Мы вместе только по ночам, совсем так же, как все другие; а тут мужчины все одинаковы! До свадьбы очень благовоспитанные и внимательные, но потом, — потом! Ты совсем такой же как другие, ты думаешь, что я принадлежу тебе и ты можешь со мной делать, что тебе угодно?

— Я думаю, было время, когда каждый из нас рад был принадлежать друг другу, — но, может быть, я заблуждаюсь. Сейчас, во всяком случае, я тот, которым ты владеешь, как владеют собакой, в которой всегда уверены. Разве я кто иной, чем твой слуга, когда я по вечерам прихожу за тобой. Разве я для всех не только «муж г-жи Хольм»? Разве же это равенство?

— Я пришла не за тем, чтобы браниться с тобой! Я хочу всегда быть твоей маленькой женкой, а ты мой славный муженек.

«Шампанское действует», подумал он и повернулся к стене.

Она плакала и просила не быть несправедливым и… простить ей.

Он завернулся в одеяло.

Она попросила еще раз, не может ли он простить ее.

Да, конечно, он этого хотел! Но он провел такой ужасно одинокий вечер, какого он никогда не хотел бы пережить снова.

— Мы всё теперь позабудем, не правда ли?

И она всё забыла и опять сделалась его маленькой женкою.

На следующий вечер, когда лесничий пришел в контору за своей женою, её там не было; у неё было дело в магазине. Он сел на её стул и стал ждать.

Стеклянная дверь отворилась, просунулась голова господина Глопа.

— Анна, ты тут?

Нет, это был только её муж.

Он встал и пошел своей дорогой.

Глоп называл его жену Анной и «ты»! Анна! Это уж слишком!

Дома между ними произошла страшная сцена, во время которой молодой лесничий окончательно убедился в беспочвенности и несостоятельности своей теории освобождения женщин, так как она вела к таким последствиям, как «ты», между его женою и её коллегами. И самое скверное было то, что он должен был признать неосновательность своей теории.

— Да? Итак у тебя появились новые взгляды? Да?

— Да, конечно! Взгляды меняются под влиянием действительности, которая так переменчива! Но я должен тебе сказать, что если я раньше верил в «духовный брак», то теперь я вообще в брак не верю. Это шаг в радикальном направлении, не правда ли? И в смысле духовного единения ты, конечно, больше жена господина Галопа, чем моя, так как с ним ты делишься всеми своими мыслями об обороте товаров и т. д., а к моим лесным делам у тебя нет ни малейшего интереса. Итак, скажи сама, ну, можно ли назвать наш брак вообще духовным?

— Теперь больше нет, так как наша любовь умерла, — ты ее убил, ты сам, — потерявши веру в наше дело — освобождение женщин.

Разговор становился всё страстнее, и всё меньше было надежды прийти к какому-нибудь выводу.

— Ты меня не понимаешь, говорила она ему часто.

— Нет, я этому не учился, — возражал он.

Однажды утром он сообщил ей, что едет с женским пансионом, где он преподавал, на ботаническую экскурсию.

— Да! Об этом она ничего не знала! Большие девочки?

Громадные! От шестнадцати до двадцати лет!

Гм… до обеда?

Нет, после обеда; вечером они будут ужинать вместе.

Гм… учительница, конечно, будет с ними?

Нет, так как он женатый, начальница ему доверяет. Видишь, иногда очень удобно быть женатым.

На следующий день жена была больна и лежала в постели. Неужели у него хватит духа уйти от неё.

Служба прежде всего, — да и правда ли, что она так больна?

Ах, ужасно!

Он послал за доктором, несмотря на её протесты. Он объявил, что болезнь не опасна и муж свободно может идти на службу.

И он ушел и вернулся домой к утру.

Как он был удовлетворен и как хорошо ему было! чёрт возьми, давно он не испытывал ничего подобного!

И опять пошло! Борьба для него становилась слишком тяжелой! Он должен был ей поклясться честным словом, что он никогда не полюбит другую! Никогда! И опять компрессы и уксус!..

Он был слишком благороден, чтобы распространяться о подробностях прогулки, но не мог отказать себе в удовольствии сравнить себя с собакой и позволил себе указать на то, что в браке муж является собственностью жены. О чём она плачет? Зачем обливается слезами? Она переживает то же, что он тогда, когда она одна с двадцатью мужчинами провела весь день. Страх его потерять? Но ведь терять можно только то, чем владеешь!

И опять началась прежняя история!

Интересы багажной экспедиции и женского пансиона сталкивались постоянно и уничтожали всякое свежее побуждение, и их семейную жизнь нельзя было назвать гармоничною.

Молодая женщина заболела!

Конечно, она себе повредила, поднимая один из пакетов в магазине. Она была такая добросовестная, ее тяготила её болезнь, она должна как можно скорее поправиться. Она подвергла себя медицинскому исследованию.

— Тут не может быть сомнения, — сказала акушерка.

Итак, факт был налицо! Она была страшно зла. Зла на своего мужа, потому что это, конечно, была гадость с его стороны! Что же будет с нею потом. Она отдаст ребенка в воспитательный дом, — это советовал даже и Руссо. В общем Руссо был дурак, но в этом пункте он был прав.

Начались капризы и дурное настроение!

Муж должен был сейчас же оставить место в женском пансионе!

Но самое плохое было то, что она не могла больше ходить в магазин, а должна была сидеть в конторе и писать. Она получила помощницу, тайное назначение которой было ее заменить, когда она ляжет.

Коллеги были с нею не так любезны, как прежде, и носильщики зубоскалили — ах, ей со стыда иногда хотелось провалиться сквозь землю, уж лучше похоронить себя дома и готовить кушанье, чем выставлять себя здесь напоказ. О, эти бесчисленные мысли, которые скрываются в фальшивых мужских сердцах.

В последний месяц она взяла отпуск. Она уже не была в состоянии проходить четыре раза в день путь от конторы до дома, часто вдруг ею овладевал страшный голод, и она была принуждена посылать за бутербродами, потом часто кружилась голова, тошнило. Что это за жизнь? Что за несчастный удел женщины!

Наконец, ребенок родился.

— Мы его пошлем в воспитательный дом? — спросил отец.

— И у тебя правда на это хватит сердца?

Ребенок остался дома.

Спустя некоторое время молодая мать получила очень вежливое письмо от управления железной дороги с вопросом, когда она вступит в исправление своих обязанностей.

На другой день она уже хотела отправляться на службу, но была настолько слаба, что ей пришлось ехать, но скоро она поправилась совершенно. Дважды в день посылала она домой, чтобы узнать, как поживает ребенок. И когда она узнавала, что он кричит, то без ума от страха неслась домой. Помощница еще была при ней и замещала ее во всех таких случаях, а управление было очень вежливо и ничего не говорило. В один прекрасный день молодая женщина открыла, что у кормилицы мало молока, но та это скрывала, чтобы не потерять место. Это значило, что надо опять брать отпуск и искать новую кормилицу. Ах, они все одинаковы, как эта, так и другие. Никакого признака интереса к детям других людей, — лишь голое преследование своих целей. На них нельзя положиться!

— Нет, — возразил муж, — в таких случаях нужно полагаться только на самих себя.

— Ты хочешь сказать, что я должна отказаться от места?

— Я думаю, что ты должна делать то, что считаешь более правильным.

— Т. е. сделаться твоей рабой?

— Нет, нет, этого я ни в каком случае не думаю.

Ребенок захворал, как это случается со всеми детьми, у него начали прорезываться зубки. Отпуск за отпуском. Последовали так называемые зубные болезни; — бессонные ночи, работа днем, а в результате — слабое бессильное существо. Опять отпуск. Г. Хольм был очень мягкосердечным человеком, он носил ребенка ночью по комнатам и не говорил жене ни слова.