Август Стриндберг - Полное собрание сочинений. Том 3. Повести и драмы Страница 23

Но она оставалась во власти своих мыслей. Он ждал только того, чтобы она осталась дома. Он был не искренен и поэтому молчал. О, как фальшивы все мужчины! Она его ненавидела. Лучше утопиться, чем отказаться от своего места и сделаться его рабою.

Когда ребенку минуло пять месяцев, г-жа Хольм почувствовала себя снова беременною. Господи Боже, неужели можно было не возмущаться!

— Видишь ли, дитя мое, если это уж раз случилось, так уж с этим ничего не поделаешь!

Счастливый супруг должен был опять взять место в женском пансионе — ради денег; а она? Теперь, наконец, она сложила оружие.

— Я твоя рабыня, — рыдала она, придя домой, отказавшись от места, — я твоя рабыня!

Несмотря на это с этого дня она взяла в свои руки управление домом, и муж отдавал ей отчет в каждом пфениге. Если ему хотелось купить пару сигар, то приходилось держать длинную речь, прежде чем получить разрешение. Она ему никогда не отказывала, но он находил неудобным так просить денег. На собрания учителей он тоже больше не смел ходить, также кончились и ботанические экскурсии с пансионерками.

Он собственно об этом и не жалел и оставался охотно дома, играя с детьми.

Его товарищи думают, что он под башмаком у своей жены, но он над этим смеется и думает, что ему так хорошо именно потому, что у него такая рассудительная милая жена.

А она остается при своем мнении, что она его раба, и эта мученическая участь служит единственным утешением в её огорчениях.

Женитьба

Можно со спокойною совестью сказать, что они бросились друг другу в объятия. Она была старшая из пяти сестер и имела кроме того трех братьев. В комнате девушек было необыкновенно тесно, — этого нельзя отрицать, и небольшие драки происходили довольно часто среди детей часовщика. Он играл на виолончели в королевской капелле и называл себя королевским камерным музыкантом… Это была хорошая партия. Он где-то познакомился с девушкой и начал у них бывать. Немного спустя они уже стали рядом сидеть на софе, сестры ворковали сзади, братья говорили «об обоих», родители были очень вежливы, и таким образом она стала его невестой.

Ежедневно ровно в половине пятого он приходил к ним с визитом и в половине седьмого должен был уходить, чтобы быть вовремя в театре. Это было мучение жениховства, но после свадьбы, конечно, будет хорошо. Папаша, который тоже из этого обстоятельства хотел извлечь небольшое удовольствие для себя, был усердный игрок в шашки.

«У меня есть партнер», — думал он. Несчастный жених должен был всё послеобеденное время просиживать за шашками. Часто его невеста была около него, и он тогда проигрывал, а старик этим хорошо пользовался; тот делал фальшивые ходы и терял шашки.

По воскресеньям он обедал у родителей невесты. Он должен был рассказывать истории из театрального мира, о том, что говорили и что делали актеры и актрисы. Потом рассказывал старик, как было в его время, когда жили еще Торсслоф и Хогквист. После обеда, когда отец ложился спать, молодые люди располагали часиком для себя. Но где? — это было всегда важным вопросом. Комната девушек была занята сестрами, братья занимали все софы, в спальне был отец. И они оставались в столовой сидеть каждый на своем гнутом стуле, в то время как мать сидела в качалке со своим вязаньем.

После обеда он чувствовал себя очень усталым и сонным, и ему всегда хотелось где-нибудь усесться поудобнее, но ничего нельзя было сделать, и он должен был сидеть прямо, как палка, на венском стуле и делать всё возможное, чтобы при этом еще обнять невесту. Когда они целовались, в щелку двери всегда подглядывал, зубоскаля, один из братьев, или из какого-нибудь угла одна из сестер бросала «нравственные» взгляды.

А какая возня была с этими контрамарками! Ежедневно должен был он хлопотать в театральном бюро о двух бесплатных билетах, чтобы всё семейство попеременно могло побывать в театре. Братья невесты приставали к нему до тех пор, пока он не нашел случая свести их за кулисы.

Вечером в субботу он бывал свободен и совершал с невестою прогулку в Зоологический сад. Конечно, мама должна была быть с ними, и редко обходилось без двух сестер.

Адольф, конечно, ничего не мог иметь против того, чтобы и они подышали чистым воздухом.

Конечно, как мог Адольф этого не хотеть! Но когда приходилось платить за ужин в Альгамбре, ему было не очень приятно платить впятеро или вшестеро дороже того, чем бы стоило это им вдвоем с невестою. Часто также случалось, что мама уставала, и приходилось нанимать карету, которая, конечно, наполнялась семейством, а ему приходилось сидеть на козлах и вертеться наподобие штопора, чтобы видеть свою невесту. Часто и братья приходили в Альгамбру, чтобы проводить сестер домой; длинный Карл регулярно просил зятя «выставить» ему, а Эрик отводил его в сторону и выпрашивал какую-нибудь мелочь.

Наедине с невестою бывать ему почти не приходилось. И таким образом он вступил в брак, не зная, какова собственно его невеста. Он знал только, что он ее любил, этого было достаточно, и он много мечтал о тихой совместной жизни с нею после свадьбы.

Когда он пришел с объявлением о свадьбе в последнее воскресенье и сел за свой последний холостой обед, жизнь ему показалась такой полной и светлой; он мечтал о своем собственном доме и об уединении с «ней». Сидеть рядом на софе и болтать без помехи, без этих улыбающихся сестер и зубоскалящих братьев. Когда он снял свое ежедневное платье и надел фрак и белый галстук, ему казалось, что он отбрасывает от себя всё гнусное, всё неприятное, всю противную ненормальную холостую жизнь.

В прошедшем не было ничего преступного, что могло бы бросить тень на будущее. Он запаковал последние безделушки и старые вещи в сундук, который он послал в новое жилище, попрощался со старою софой, на которой спал, и со своею хозяйкою, которая проливала слезы и от всего сердца желала ему счастья.

Вечером у родителей невесты состоялась свадьба. Братья её были назойливо интимны, мать проливала потоки слез, обращалась с ним как с разбойником и просила его быть добрым с её ненаглядным сокровищем. Наконец, проделано было всё, и он мог свести в карету свою молодую жену. Многочисленные братья хотели провожать их, но Адольф захлопнул дверцу кареты так, что стекла затрещали, а в душе отослал милых родственников туда, где перец растет.

Ну! наконец, то они одни! Но когда она увидала на его лице торжество победителя, она испугалась его. Таким она еще никогда его не видела.

— Разве это удивительно? — спросил он.

Но она плакала и отстраняла его ласки; ему было досадно, и прибытие в новое жилище, где горничная забыла позаботиться о спичках, было в достаточной степени печально.

На следующее утро, в семь часов, у него был уже урок. Она должна быть рассудительной, так как его содержание довольно скудно, и он хотел восстановить то, что растратил за время жениховства.

В девять часов он пришел завтракать домой, затем пошел на репетицию. После обеда ему было необходимо соснуть часок, так как в пять часов у него опять был урок у себя дома. Жена нашла жестоким с его стороны, что он хотел спать. Она всё утро сидела одна, и когда он, наконец, пришел домой, то хочет лечь спать! Но ему нужно, иначе он будет не в состоянии заниматься. Ему нужно!

В четыре часа придет ученик и тут уж ни на минутку нельзя отлучиться.

— Но ведь сегодня ты бы мог отослать ученика!

— Невозможно! Он должен быть строг к самому себе!

И когда ученик пришел, молодая женщина сидела в соседней комнате и слушала, как Адольф отбивал такт ногой и как без конца повторялись те же ноты.

Наконец, в передней позвонили, и в квартиру ворвались три брата и все четыре сестры. Стало шумно, раздался смех.

Длинный Карл сейчас же направился к буфету и вытащил бутылку пунша, сестры с любопытством посматривали на молодую женщину, не выглядит ли она изнуренной. Хозяйка дома должна была направиться к шифоньерке, взять «хозяйственных» денег и послать Лину за вином.

Адольф, услыхав веселый шум, раскрыл дверь и раскланялся с родственниками. Он был очень рад, что жена не одна, но он не мог с ними остаться, его ждал ученик.

— Ну, ты кажется в довольно печальном положении, — сказал Эрик, прежде чем Адольф удалился. И опять пошли до, ре, ми, фа…

В гостиной смеялись и шумели, стучали стаканами, но ему нельзя было быть с ними.

Наконец, пришла жена и постучала в дверь: Адольф должен был пойти к ним и чокнуться с родственниками.

Да, это он, конечно, мог! Но сейчас же назад.

В пять часов пришел следующий ученик.

— Это очень приятно для тебя, Блин, такая музыка, — сказала одна из сестер, — это звучит как поросячий визг.

Но Блин рассердилась и сказала, что замуж выходят вовсе не для того, чтобы хорошо и удобно устроиться!

Да? а для чего же тогда?