Уильям Шекспир - Король Лир. Буря (сборник)

Уильям Шекспир

Король Лир. Буря (сборник)

© А. Бартошевич, предисловие, 2013

© Г. Кружков, перевод, послесловие, 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

О шекспировских переводах Григория Кружкова

Судьба русских переводов Шекспира в точности повторяет судьбу шекспировских постановок, и шире – историю восприятия творчества британского классика в российской культуре, и еще шире – духовный путь России в его важнейших моментах. Это достоверный, давно установленный факт. «Гамлет» Николая Полевого так же синхронен Гамлету Павла Мочалова или Виссариона Белинского, как «Король Лир» Оссии Сороки – театральным исканиям Анатолия Васильева или Сергея Женовача и вместе с тем – образам великой нашей «деревенской» литературы 70-х годов. Примеры такого рода можно перечислять до бесконечности.

Но в развитии школы шекспировских переводов случается и обратный ход, логика иного свойства. Переводчик обращается к сочинениям Шекспира в поисках того, чего не может найти в современной культуре и в современной жизни. Образы шекспировских творений, осмысленные и переданные переводчиком, открыто или исподволь противостоят господствующему складу бытия и быта. Вольно или невольно поэт-переводчик – а переводчик Шекспира не может не быть поэтом, – погружаясь в глубины и взбираясь на высоты классического текста, дает современному обществу важные и чаще всего горькие уроки. В феврале 1940 года Борис Пастернак так описывал в письме к Ольге Фрейденберг процесс работы над переводом «Гамлета»: «Три часа чувствуешь себя в высшем смысле человеком, чем-то небессловесным, независимым, горячим, три часа находишься в сферах, знакомых по рождению и первой половине жизни, а потом в изнеможении от потраченной энергии падаешь неведомо куда, «возвращаешься к действительности». Что это была за «действительность», всем хорошо известно. Кстати, перевод был заказан Вс. Мейерхольдом, а делался, когда режиссер уже стал жертвой сталинского террора.

Мне кажется, что шекспировские переводы Григория Кружкова, с величайшей строгостью следуя текучим и в то же время ясным смыслам подлинника, нимало не заботясь о сиюминутности его звучания, отчетливо противостоят, я бы даже сказал – бросают вызов царящему в сегодняшнем мире, в сегодняшней культуре и, увы, во многих нынешних переводах Шекспира, и не только его одного, духу самодовольного легкомыслия, безответственности и всесокрушающего цинизма.

Кружков, прекрасный современный поэт, переводит Шекспира во всеоружии филологической учености, стремясь в точности передать малейшие оттенки подлинника. Но перевод всегда интерпретация, зависящая и от личности переводчика, и от меняющегося контекста времени. У Григория Кружкова Шекспир звучит не как надменный пророк, изрекатель громогласных истин, а как художник, в котором философская сложность соединена с физически чувственным осязанием жизни, с великой простотой, чуть ли не с простодушием. Многозначные метафоры переплетены с наивным просторечием, которое остраняет поэтические тропы и делает их реально ощутимыми. Чего стоит, например, в самом начале «Бури» строчка: «Дуй, ветер, пока у тебя дуделка не лопнет». В прежних (и совсем неплохих) переводах эти слова звучали так, словно их произносит король Лир, величаво спорящий со стихиями: «Дуй, ветер, пока не лопнешь!» Но у Шекспира это кричит простой матрос, выясняющий отношения со штормом: отсюда «дуделка». Это случайный, попавшийся под руку пример – их можно привести тысячу. В одном из прежних переводов Просперо повелевает дочери: «Помоги мне снять мой плащ волшебный!» У Кружкова: «помоги мне снять мой плащ волшебника». Речь, стало быть, идет не о сказочном одеянии, а о профессиональном реквизите. В традиционных переводах «Короля Лира» (акт первый, сцена 1) Кент говорил: «Король идет!» У Кружкова: «А вот и король». Чувствуете разницу? Домашняя интонация свидетельствует о привычности придворного ритуала. Кто ж из людей Лира знал, что на этот раз все обернется так несчастливо!

Это, конечно, мелочи, но из таких мелочей складывается замечательное целое.

Главное же то, что эти полуобыденные обороты не снижают поэтическую высоту текста (кто нынче не горазд снижать все на свете), а естественно вписываются в строй поэзии, которая у Шекспира «не шествует, как шествуют богини», а твердой поступью «шагает по земле». В кружковском «Лире» попавшим в бурю людям холодно не в метафизическом, а в самом настоящем смысле. Или, вернее, и в том, и в другом. И в этом все дело.

И наконец. Переводы Григория Кружкова легко и свободно ложатся на язык. Они подарят настоящее счастье актерам. Как и сами пьесы Шекспира, они созданы для театра.

Король Лир

Действующие лица

Лир, король Британии

Гонерилья, старшая дочь Лира

Регана, средняя дочь Лира

Корделия, младшая дочь Лира

Герцог Олбанский, муж Гонерильи

Герцог Корнуэльский, муж Реганы

Король Французский, муж Корделии

Герцог Бургундский, претендент на руку Корделии

Граф Кент, впоследствии выдающий себя за Кая

Граф Глостер

Эдгар, старший сын Глостера, впоследствии выдающий себя за Тома из Бедлама

Эдмунд, побочный сын Глостера

Старик, арендатор у Глостера

Куран, слуга Глостера

Шут Лира

Освальд, дворецкий Гонерильи

Придворный на службе Корделии

Врач

Три слуги Корнуэла

Герольд

Три капитана

Слуга

Рыцарь

Гонец

а также рыцари, состоящие в свите Лира, слуги, солдаты, трубачи и другие.

Акт первый

Сцена I

Дворец короля Лира.

Входят Кент, Глостер и Эдмунд.

Я думал, что герцога Олбанского король любит больше, чем Корнуэльского.

И нам всегда казалось так же. Но теперь, при этом разделе королевства, невозможно понять, кого он предпочитает: части такие ровные, как будто взвешены на весах.

Это ваш сын, милорд?

Он рос под моим попечением, сэр. Я так часто краснел, признавая его своим сыном, что в конце концов привык.

Я вас не понимаю, милорд.

Зато его матушка поняла меня с одного взгляда; от этого вскоре ее живот округлился, и она получила младенца в люльку прежде, чем мужа в постель. Я дурно поступил, по-вашему?

Сделанного не воротишь; да и зачем, если получился такой славный парень.

У меня есть другой сын, законный, на год с чем-то постарше, но этот дорог мне ничуть не меньше. Хотя он и родился, никого не спрашивая, но мать его была красавицей и зачали мы его в обоюдной радости, так что грех было не признать шалопая. Знаком ли ты с этим благородным дворянином, Эдмунд?

Нет, милорд.

Это лорд Кент. Запомни: он мой самый дорогой и достойный друг.

Слуга вашей милости, сэр.

Уверен, что полюблю вас, как только узнаю получше.

Постараюсь заслужить вашу любовь, сэр.

Он был в отлучке девять лет, и скоро опять уезжает из дома. А вот и король.

За сценой звучат трубы. Входит придворный, несущий герцогскую корону, за ним король Лир, за ним герцоги Олбанский и Корнуэльский, за ними Регана, Гонерилья, Корделия и придворные.

Позовите короля Франции и герцога Бургундского, Глостер.

Да, государь.

Тем временем мы вам хотим открытьДругой наш замысел. – Подайте карту. —Мы разделили наше королевствоНа три удела и решили твердоСтряхнуть с усталых плеч обузу властиИ возложить на молодых и сильныхГруз государственный, – чтоб налегкеДоковылять до гроба. Этот деньМы выбрали, любезные зятья,Чтобы заране выделить вам долюНаследства нашего, предотвративГрядущий спор. Два славных жениха,Король Французский и Бургундский герцог,Соперники за руку нашей младшей,Сегодня также ждут от нас решенья.Но прежде, чем сложить монарший жезл,Хотел бы я от дочерей услышать,Кто больше любит нас, чтобы щедрейТу наградить из них, в ком громче голосПриродных чувств. Пусть первой говорит,Как старшая рожденьем, Гонерилья.

О государь! Не передать словамиМоей любви; вы мне дороже жизни,Здоровья, красоты, богатства, чести,Свободы, радости, земли и неба.Я вас люблю, как мать – свое дитяИ как дитя – кормилицу родную.Нет мочи продолжать, язык немеетИ грудь спирает от такой любви.

А что сказать Корделии? Молчи.Люби без слов.

Весь этот край обширныйС прохладой рек и пестротой лугов,С полями и тенистыми лесами —От сих границ до сих – передаюТебе с супругом и потомкам вашимВ владенье вечное. – А что нам скажетДочь средняя, разумница Регана?

Мой государь, я из того же тестаИ чувствую все то же, что сестра,Хотя могла бы кое-что прибавить.Я вас люблю так, что любая мысльО радости иной мне ненавистна,Как недостойная моей души,Что нет мне счастья больше, чем всегдаЛюбить вас одного!

Что мне сказать?Кто любит сердцем, а не языком,Тот чувствами богаче, чем словами.

Тебе с твоим потомством отдаюТреть королевства вплоть до сей границы,Обширностью и красотой не хуже,Чем доля Гонерильи. – А теперьЧто скажет младшая из дочерей,За чью любовь французская лозаСоперничает с молоком бургундским?Что скажешь ты, чтоб за собой оставитьКрай более обширный и богатый,Чем сестрин?

Ничего, мой государь.

Как – ничего? Подумай хорошенько.Из ничего не выйдет ничего.Скажи ясней.

Как приневолить сердцеЖить напоказ? (Громко.) Мой добрый государь,Я вас люблю, как долг велит дочерний,Не больше и не меньше.

Это – всё?Корделия, поправься поскорей,Пока еще не поздно.

Государь,Меня вы породили, воспитали,Любили и лелеяли. В ответЯ вас люблю и чту, как подобаетПослушной дочери. Но не скажу,Как сестры, что я больше никогоНе полюблю. Когда я выйду замуж,Часть моей нежности, любви, заботыДостанется супругу. Я не стануЛюбить и в женах одного отца.

Так говоришь от сердца?

Да, милорд.

Так молода и так черства душой?

Так молода, отец, и так правдива.

Возьми ее в приданое себе —Свою правдивость. Солнцем светозарным,Плодотворящим землю, и луной,И колдовскими чарами Гекаты,И всеми тайнами ночных светил,В чьей власти мы с рождения до смерти,Клянусь, что отрекаюсь навсегдаОт кровной связи, от родства с тобойИ всех забот отцовских. Дикий варвар,Что пожирает собственных детей,Отныне будет мне родней и ближе,Чем ты, моя уже не дочь!

Милорд…

Ни слова, Кент; не суйся поперек,Когда дракон разгневан! – Я любилВсех больше эту, младшую. Я думал:Вот кто под старость будет мне опорой.– Сокройся с глаз моих! Чтоб мне в могилеПокоя не найти, коль я не вырвуТебя из сердца! (Слугам) Короля зовитеИ герцога Бургундского. Живей!

Несколько слуг уходят.