Сергей Щавелев - Наивинный. Драма в двух действиях

Наивинный

Драма в двух действиях

Сергей Щавелев

© Сергей Щавелев, 2017

ISBN 978-5-4483-7865-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Действующие лица

Антон Зацепин, 15 лет.

Ирина Александровна Крапивина, 67 лет, бабушка Антона.

Татьяна Васильевна Зацепина, 35 лет, мать Антона и младшая дочь Ирины Александровны.

Ольга Васильевна Стаднюк, 45 лет, старшая дочь Ирины Александровны.

Аркадий Крапивин, 27 лет, племянник Ирины Александровны по мужу.

Николай Кузьмич Стаднюк, 50 лет, муж Ольги Васильевны.

Олеся Стаднюк, 15 лет, племянница (дочь брата) Николая Кузьмича.

Кузьма Матвеевич Стаднюк, 72 года, отец Николая Кузьмича, дед Олеси.

Действие происходит в начале 1980-х годов в одном из старых дачных посёлков ближнего Подмосковья.

Действие первое

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Запущенный, заросший дачный участок. Справа – старая двухэтажная дача. Застеклённая веранда с крыльцом на первом этаже, на веранде – обеденный стол со стульями, буфет, столик с телевизором и телефоном, кресла. Двухмаршевая лестница ведёт на второй этаж. В комнате на втором этаже – кровать с тумбочкой, стол, два стула, раскрытое окно в лес. Слева на участке – беседка, увитая плющом, с плетёными креслами и столом. Рядом с беседкой – деревянная скамейка.

Поздний вечер. Сцена погружена в полумрак, только на втором этаже дачи высвечена часть комнаты – горит лампа на тумбочке у кровати. На кровати лежит Антон, он читает небольшую книжку в бумажной обложке.

Антон (читает.) «У самых моих губ оказался изгиб девичьей шеи, и, не пытаясь более противостоять судьбе, я прижался к этому нежному изгибу и поцеловал его с отменной пылкостью. Амелия в ответ обняла меня ещё крепче, и мы оба совершенно перестали заботиться о сохранности нашего убежища. Я чуть-чуть отстранился, Амелия повернула ко мне лицо и прильнула губами к моим губам. Я ответил так горячо, что чуть не задушил её». (Кладёт книгу на тумбочку, вытягивается, заложив руки за голову.) Завидую этому Тернбуллу. Слащаво, конечно, но в книжках всё получается так легко и здорово! Чуть познакомились – и уже объятия, поцелуи… Прошлым летом мы ездили в Прибалтику, в дом отдыха. Там познакомились с семьёй – отец, мать и дочь Лена. Она только-только поступила в университет, на географический. Родители привезли её снимать стресс после экзаменов. Лена и оказалась моей первой настоящей любовью, несмотря на то, что была старше меня на два года. Сколько мыслей, сколько страданий! Вспоминал каждое слово, которым с нею обменялся, каждый её взгляд… А ведь до этого боялся девчонок, нарочито грубил, старался показать – вот, мол, какой я, весь из себя неприступный, презирающий женский пол. Куда всё это делось? И почему я вдруг понял, насколько приятно общаться с девчонкой на равных, по-дружески?

Антон встаёт с кровати, подходит к открытому окну, садится на подоконник.

В девятом классе к нам пришли девчонки из других школ. Тут всё и началось. С Ритой Озелецковской, конечно, получилась полная ерунда. Это было как раз перед весенними каникулами. Направили нас с ней на районное комсомольское собрание. Потом я проводил её домой. Нормально разговаривали, я ей вроде понравился. Ну, и подумал – а почему бы не закадрить её? Обменялись телефонами, подолгу разговаривали, и сначала всё шло хорошо, но потом мне стало казаться, что она меня… воспитывает, что ли? И пошло – чем дальше, тем непонятней. Я её много раз провожал. Не ближний свет – её семья переехала, и Рите приходилось добираться из школы домой на метро. И с каждым провожанием я чувствовал, что она всё больше и больше тяготится мной. В чём дело? Вроде я не идиот, глупых разговоров не веду.

Антон встаёт с подоконника.

Может быть, Рита обиделась, что я тогда взял её под руку? Может, это её оскорбило? Да нет, вряд ли. Она же не возражала, а сказала: «Давай лучше я тебя возьму». И взяла. Нет, дело не в этом. (Пауза.) А тогда, на эскалаторе… (Начинает взволнованно ходить по комнате.) В общем, стоим мы с Ритой на эскалаторе, едем вверх, а она вдруг и спрашивает: «Как ты думаешь, на эскалаторе можно целоваться?» А я, дурак, застеснялся, даже испугался! Надо было сразу её поцеловать! Раз сама спросила, значит, не возражала бы… Да, похоже с этого-то всё и началось. Она стала меня избегать.

А потом была школьная дискотека. Организовали её какие-то Ритины знакомые, в том числе и этот студентик с курчавыми волосами и с длинным носом. Буратино какой-то. И вот прихожу я на дискотеку, а на входе стоит Рита и говорит мне: «С тебя пятьдесят копеек». Блин, а я и забыл, что за дискотеку нужно заплатить полтинник! Я и говорю: завтра отдам. А она – ни в какую: не заплатишь, не пройдёшь, организаторы бесплатно работать не будут. Спасибо пацанам – выручили… И весь вечер Рита танцевала только с этим курчавым, на меня даже не взглянула…

А потом Дима Юровский – он кадрился с Таней, Ритиной подругой – сказал мне: Рита, мол, не знает, как от тебя избавиться. Я говорю: «Почему? Что я ей плохого сделал?» А он и говорит: «Рита считает тебя ещё маленьким, ей твои ухаживания в тягость. Она думала: вот приличный мальчик из хорошей семьи, надо бы с ним закрутить, чтобы его испортить». Был у Риты, дескать, такой вот спортивный интерес, хотела кому-то из подруг чего-то доказать, вроде бы даже пари заключила. Что значит «испортить»? (Горько усмехается.) Прогнить меня, что ли, протухнуть? Или сделать из меня хулигана? До сих пор понять не могу.

Антон вновь подходит к окну, садится на подоконник, смотрит в окно.

А потом была Марина… (Пауза.) Она тоже из тех девчонок, что пришли в девятый класс из других школ. Такая спокойная, вроде даже незаметная. И голос тихий… Как он называется? Грудной, хм. Я с самого начала обратил на неё внимание. А влюбился только недавно, в конце мая. Что тогда произошло? Не знаю. Просто как-то вечером я схватил фотоаппарат и побежал к Марининому дому – она должна была в это время выгуливать своего шпица Стёпку. Я её сразу увидел в аллее у детской площадки. Правда, тут же подвалила Лариса Зеленцова – она-то что там забыла? Эта Лариса – такая вся из себя взрослая, многоопытная. Я сфотографировал и Марину, и её пса. С каждого негатива напечатал чуть ли не по десятку фотографий, извёл пять пачек разной бумаги, и «Унибром», и «Бромпортрет», и «Самшит». Отобрал самые лучшие, побежал вновь на свидание… А за мною ещё и Мишка увязался – он тоже неравнодушен к Марине. В общем, отдал я ей фотографии. А потом Лариса рассказала Мишке, а он – мне, что Марина долго глядела на фотографии, «пытаясь себя узнать»…

Антон вздыхает, ложится на кровать, закладывает руки за голову.

Лариса ещё поинтересовалась у Мишки – что это, мол, Зацепин за Марину зацепился, влюбился, что ли? Эх, надо было сразу ставить вопрос ребром и не мучиться! Рассказать Марине о том, что я… как я к ней отношусь. А я, дурак, вместо этого стал ей по телефону названивать. И что самое интересное, ни разу дома не застал! Только бабка её отвечала: «А Марины нет, а Марины нет…» Наверное, она сама попросила бабку, чтобы не звала её к телефону, если я позвоню. Всё может быть. (Пауза.) И чего я в результате добился? Марина меня избегает. Лариса наверняка прожужжала ей все уши, что я, дескать, ещё ребёнок. Ну да, так получилось, что я младше всех в классе. Всем уже по шестнадцать, а мне только в октябре стукнет. А разве это имеет значение? Нет, тут что-то другое. Вроде бы танком не пёр, не навязывался, старался вести разговор на серьёзные темы. Боялся признаться девчонкам, что люблю фантастику – ведь в их представлении это детская литература. Сказал, что читал Мопассана, а Лариса почему-то подняла меня на смех.

Антон вскакивает с кровати.

Да, я же совсем забыл! Ещё весной, как-то после школы я поехал провожать Озелецковскую, а Мишка сидел на лавочке в школьном дворе вместе с Мариной и Ларисой. И Лариса тогда ему сказала – что это Антошка за Ритой ухаживает, она же ему не пара, не такая ему девушка нужна. И пошутила: принимай, мол, Марина эстафету! Та только засмущалась. Это мне Мишка рассказывал. Может быть, Марина тоже была неравнодушна ко мне, просто я потом сам всё испортил своими идиотскими звонками и плохими фотографиями? (Ложится в кровать.) Нет, сколько ни думай, сколько ни гадай – ни до чего путного не додумаешься. Все равно на самом деле всё окажется совсем не так, как я себе представляю. Уже не раз это замечал (Мечтательно.) Вот бы Марина жила на даче где-нибудь здесь, неподалёку! Встречались бы, ходили в кино, на речку, на лодке бы катались. Тут нам никакая Лариса и никакой Мишка не помешали бы. И кто знает, в какой-то момент, может быть, и она бы ко мне прониклась. Скажем, во время прогулки по лесу. Вдруг бы пошёл дождь, я отдал бы ей свою куртку – импортная, между прочим, написано «Мэйд ин Макау», то есть Макао. Кстати, почему ни на Марину, ни на Ларису не произвёл впечатление мой фотоаппарат «Коника»? Японский, не хухры-мухры, со встроенной вспышкой, у нас таких нет… (Зевает, смотрит на наручные часы, лежащие на тумбочке.) Без четверти двенадцать уже. Надо спать. Кстати, и часы такие мало у кого есть. Гэдээровские, кварцевые, с эмблемой «Интеркосмоса». (Зевает.) И чего этим девкам ещё надо?