Надежда Тэффи - Алмазная пыль (сборник) Страница 14

Полина (жеманясь). Ах, уж вы всегда. Анфан терибль[11].

Во время разговоров Долгов пристально смотрит на говорящих, внимательно слушает каждого, улыбается про себя.

Арданова. И мужу надоело это Вознесенское.

Клеопатра. Ну что ж, в городе можно было сезон проводить, а остальное время в деревне.

Ворохлов. У нас на Волге тоже сезоны были: комариный, мошкариный и вохры. Уж что лучше, не знаешь. Комары сосут-сосут. Уж на что худо, а пойдет мошкариный сезон, да как полезет мошкара и в рот, и в нос, и в глаз, вздохнуть не даст. А уж как вохра донимать начнет, так уж тут и комара голубчиком вспомнишь.

Иван Андреич. А по-моему, и в уединении можно не без пользы время провести. Вот я, например, занимаюсь, кроме службы, серьезным делом, так мне времени еще не хватает.

Долгов. А чем, если не секрет, вы занимаетесь?

Иван Андреич. Изобретаю. Я изобретатель. Хочу изобрести такую машинку, которая бы каждое утро в определенный час нас будила. Это очень сложная вещь. Машинка эта будет снабжена специальным звонком или трещоткой. С вечера вы ее заводите, и утром она начинает звонить. Вот только еще не придумал, как так сделать, чтобы она звонила ровно в определенный час.

Арданова (смеясь). Иван Андреич, да ведь это же просто будильник. Самый обыкновенный будильник.

Иван Андреич (растерянно). То есть это как так?

Арданова Ну да, конечно, с вечера заведете, а утром он и затрещит.

Иван Андреич (обиженно). Ну этак можно про все сказать. Да это и неважно, это я между прочим изобретал. А главное мое изобретение – это кинематограф. Хочу кинематограф изобрести.

Арданова. Господи, да ведь он уже давно изобретен.

Иван Андреич (ядовито). Так что же из этого? То ихний кинематограф, а то будет мой. Еще неизвестно, чей окажется лучше.

Арданова (Илюшечке). Илья Ильич, садитесь к нам сюда, вам там одному скучно.

Илюшечка (испуганно). Нет, нет, что вы, Лизавета Алексеевна. Мне ужасно, ужасно весело.

Ворохлов. Оставьте его, барынька. Ишь, ему весело. (Задумчиво.) Не везет мне в сынах.

Арданов (Долгову). А вы на этот раз надолго в наши края, Андрей Николаевич?

Долгов. Да, вероятно, до осени. Мне тут нравится, да и дела кое-какие.

Входит Серафима.

Серафима (свистящим шепотом Ардановой). Карточные столы в кабинете приготовлены.

Арданова. Хорошо, хорошо.

Серафима уходит.

Долгов. А это что за тип?

Арданов. Это Серафима Ананьевна г-жа Светоносова, домоправительница и мажордом. Совершенно крепостная душа.

Ворохлова. Ну уж где там. Разве теперь такие преданные бывают, как в крепостное время. Теперь ни за грош господ своих за продукты продадут и выдадут.

Долгов. Вот это-то именно и есть крепостная душа: она и преданная, она и предательница.

Ворохлова. Ну уж это вы, батюшка, так только по-ученому путаете.

Ворохлов (Иван Андреичу). Там против вас, кажется, большой пустырь есть? Так вот я этот самый пустырь купить хочу. Цементный завод строить.

Ворохлова. Господи, Твоя воля. И все-то ему надо, и все-то ему надо. И на что ему все это?

Иван Андреич. Пустырь есть. Большое место.

Ворохлова. И на что ему все это? Своего девать некуда.

Ворохлов. Молчи. Прынт такой. Стало быть, и надо. (Долгову.) Вы чего смеетесь?

Долгов (серьезно). Нет, я не смеюсь. Я просто только с большим интересом и удовольствием слушаю вас. Именно с большим интересом и удовольствием. (Садится.) Я ведь с детства помню, когда еще мой отец здесь предводителем был.

Ворохлов. Как же, как же, Николай Петровича очень помню. Растатырлив больно был, все просадил, а умный был человек.

Долгов. Вот теперь я здесь. С детства не был. Думал прямо, не узнаю своего старого гнезда. Действительно – телефоны и электричество, и железная дорога. Перемен много. Но чем больше смотрю, тем больше узнаю свое родное, незабытое. Помните, Федосья Карповна была, почтмейстерша? Наверное, Илья Иваныч помнит. Говорят, умерла. Я уж жалел, что не увижу. Очень был интересный тип. А потом смотрю, – тут мелькнуло, там мелькнуло… Здравствуйте, дорогая Федосья Карповна. Поздравляю вас с бессмертием.

Ворохлова. Ой, что вы, батюшка, страсти какие. Чудит вам, что ли?

Долгов. И все живо и все живы. И все нетленно и все бессмертны. Ну не радость ли это?

Полина. Се-т-афре. Это у вас просто нервное.

Ворохлова. Теперь от нервов, говорят, очень морковь помогает. Прямо натрут морковь на терке и нервы помажут. (Ардановой.) Вы чего на меня смотрите? Тоже ведь не зря ума, а который, значит, нерв расстроивши, тот и мажут.

Арданов. Говорят, у нас Тройков хороший доктор был.

Иван Андреич. Он мою тещу от смерти спас.

Ворохлов. Был да весь вышел. Спился. Теперь и рецепту написать не может. Фершал за него пишет. А поделом. Не пялься. С каким форсом приехал. (Передразнивая.) Да что вы. Да как вы живете. Да то, да се, да воскресные школы, да союзы, да демократы, да рабочих страхуй. (Злобно.) Ничего. Прищемили хвост. Думал, к дуракам попал. Покрепче твоей спринцовки сила есть. Раз тебя по карману. Раз тебя по чести. Вот тебе наука, вот тебе демократы. Получай. Ха-ха. Что, навоевался? Кишка тонка. Сиди, не вякни. А фершал за тебя пусть рецепты пишет.

Арданова (помолчав). Вот вы какой, Илья Иваныч. Сами говорите, что он доктор был хороший, так чего же вы радуетесь, что человек погиб?

Ворохлов. Не лезь противу прынту. Болтай фалдами там у себя, в Москве, али где. Может, там тебя и будут слушать.

Долгов. Почему же вы так на него обиделись, Илья Иваныч? Ведь вашему делу от воскресных школ никакого бы убытку не было.

Ворохлов. Эк хватил. Мне от евонных идей ни от одной убытку быть не могло. Я и ни фабрикант и ни что. Мое дело хлебное. У меня расшивы, да техвинки, меня фабричное дело не касается.

Долгов. Так чего же вы?

Ворохлов. А вот как. Вот не хочу. Прынт, значит. И не лезь. И спорить со мной не советую.

Ворохлова начинает всем испуганно мигать – бросьте, мол, не раздражайте.

Арданов. Ну конечно… собственно говоря, прынцып… Конечно.

Ворохлова (меняя разговор). А вот уж я ни за что не хотела бы в столицах жить. Нехорошо в столицах. Больно там у них нищие набалованы. Уж и не спорьте, уж это я на себе испытала. Приехала я весной в Питер процент получать. Подсчитала, значит, дома, сколько получки будет, и все досчитаться до толку не могу: то выходит на три тыщи больше, то выходит на три тыщи меньше. Вот я и дала обет нищего-то в Питере хлебом наградить, чтобы мне Бог на три тыщи проценту больше послал. Взяла я с собой хлеб, целую ковригу, хороший хлеб, монастырский, с тмином. Да еще пару огурчиков прибавила солененьких, чтобы ему, нищему, повкуснее было. Ну пошла это я в банк и ковригу с собой волоку. Тяжелая. Искала, искала нищего, еле нашла: бегамши-то чуть в банк не прозевала. Даю ему хлеб, огурчики, все как следовает. Вот, говорю, помолись об успехе рабе Божией Глафире. Так чтоб вы думали? Ведь не взял. Мне, говорит, деньгами подавай. Так ведь намучилась. Племянника со Стрельны с дачи выписала. Ему препоручила. А и он кобенится. Я, говорит, студент, мне, говорит, неловко с ковригой-то. Двадцать рублей ему подарила. Сунул кому-то хлебец-то мой. Сдержала я обет. Ну процент хорошо получила, как хотела. Не люблю ваших столиц.

Ворохлов. Никто туда тебя и не гонит.

Арданов. Однако, господа, не будем терять золотое время. Столы приготовлены, займемся делом.

Ворохлова. Ох, уж мне-то бы и не следовало. Уж больно я плохо играю.

Полина. Да что вы, Глафира Петровна, да вы чудесно играете. Да вы прямо профессор. (Все уходят. Полина берет под руку Клеопатру и задерживает ее.) Клеопатра Федотовна, шери[12]. Как вам нравится Андрей Николаевич? Нет? вы скажите правду, правду. (Илюшечка встает и на цыпочках отходит вглубь комнаты).

Клеопатра (с гримасой). Жидковат.

Полина (с негодованием). Какой вздор! Он именно великолепно сложен. Именно великолепно. Стройный, ловкий. Я положительно вас не понимаю.

Клеопатра. Вы так говорите, потому что никогда не видели действительно красивых мужчин. Вот если бы вы видели моего Ивана Андреевича, то есть его спину, вы бы не то запели.

Полина (с любопытством). А что бы я запела?